Это был его заработок за две недели. Из него удержана больничная страховка, а также федеральный налог и налог штата. Всего он составляет сто десять долларов и семьдесят девять центов.
— Из этого следует, что между ночью пятницы и сегодняшним днем он должен был побывать в квартире,— сказал Клинг,.
— Что? — не понял Кэдахью.
— Да так, ничего, мы просто думаем вслух,— сказал Карелла.
— Понятно,— сказал Кэдахью и отпил пива из бутылки.— Может хотите что-нибудь выпить, ребята?
— Большое спасибо, нет,— сказал Клинг.
— Для вас еще слишком рано?
— Нам запрещено,— сказал Карслла.
— Ага, ясно. Я бы хотел получать по пять центов за каждого полицейского, которому запрещено пить на службе и который приходит сюда и вливает в себя быстренько одну за другой три порции. Особенно зимой.
— Да,— сказал Карелла и пожал плечами.
— А почему вы разыскиваете Уолли? Он что-то сделал? — Возможно.
— Вы дадите нам знать, если он придет сюда? — сказал Клинг.
— Естественно. А что он такого сделал?
— Возможно, убил двух человек. Кэдахью присвистнул и отхлебнул пива.
— Вы когда-нибудь видели у него пистолет? — спросил Клинг.
— Никогда в жизни.
— На работе он не имел при себе оружия?
— Нет. Никогда.
— Конкретно я имею в виду "Айвер Джонсон" 22 калибра,— сказал Карелла.
— Я не отличу "Айвер Джонсон" 22 калибра от "Паккарда" модели 1937 года,— сказал Кэдахью и улыбнулся.— Это что, тот пистолет, из которого он кого-то убил?
— Нет,— ответил Карелла и нахмурился.
— А когда, по вашим сведениям, он это сделал? — спросил Кэдахью.
— В пятницу ночью.
— После того, как ушел отсюда?
— Похоже на то.
— В таком случае вы идете по ложному следу,— уверенно сказал Кэдахью.
— Почему вы так думаете?
— Разве что она участвовала в этом вместе с ним.
— Кто — она?
— Эта бабенка.
— Какая бабенка?
— В пятницу ночью он ушел отсюда вместе с какой-то женщиной.
— Что это была за женщина?
— Я не знаю, как ее зовут. Однако пару раз уже видел ее в округе. Иногда она приходит сюда за ним. Она ездит в большом желтом бьюике.
— Как выглядит эта женщина?
— Как спелый помидорчик,— сказал Кэдахью.— Красные волосы, зеленые глаза, все на своих местах.
— И вы говорите, что в пятницу ночью она ушла отсюда вместе с ним?
— Ага.
— В два часа ночи?
— Ага.
— Она приехала сюда на этом бьюике?
— Ага, она всегда приезжает в этом автомобиле. Думаю, что эту чертову колымагу она даже кладет с собой в постель.
— Дамаскус сказал вам, куда они собираются ехать?
— А куда бы собрались ехать вы? С такой рыженькой и симпатичной в два часа ночи? — спросил Кэдахью.
Им понадобилось ровно сорок две минуты, чтобы доехать до городского квартала, где находилась Саут-Се-конд-стрит. Они ехали очень осторожно, не превышали разрешенной скорости и предположили, что в два часа ночи, при слабом дорожном движении, водитель мог преодолеть этот путь на десять минут быстрее. Это означало, что Дамаскусу и его рыжеволосой даме могло потребоваться приблизительно полчаса, чтобы добраться от "Волшебного уголка" в Риверхеде до квартиры на Саут-Секонд-стрит. Если они направлялись именно сюда, могли быть здесь приблизительно в два часа тридцать минут. Существовала, конечно, возможность, что они поехали не сюда, а на квартиру к женщине. А возможно, поехали прямо к Лейденам, где Дамаскус выстрелил четыре раза в Розу и Эндрю, а женщина наблюдала за этим? Это звучало довольно неправдоподобно, но Карелла и Клинг были опытные полицейские, которые знали, что когда речь идет об убийстве, никогда нельзя исключать даже самое невероятное.
Генри Янси нигде не было видно. Они поднялись по лестнице на третий этаж и постучали в дверь квартиры № 33.
— Кто там? — крикнул женский голос.
— Полиция,— ответил Карелла.
— Подождите,— сказала женщина.
Они ждали. Слышали приближающиеся к дверям шаги, слышали, как из паза освобождают предохранительную цепочку, слышали, как со щелчком провернулся ключ в замке. Дверь открылась. Женщине было, возможно, около сорока, волосы она накрутила на бигуди, а на голову
повязала платок. На ней был синий фартук, в руке она держала деревянную ложку.
— В чем дело? — спросила она.— Я готовлю ужин. Карелла предъявил полицейский значок и сказал: — Мы бы хотели спросить вас кос о чем.
— А в чем дело? Здесь никто ничего не сделал.
— Вы были дома в пятницу ночью?
— В пятницу мы всю ночь были дома. Оба, муж и я. Если в пятницу ночью где-то что-то случилось, у нас с этим нет ничего общего.
— В половине третьего ночи вы были на ногах?
— Нет.
— Может, вы слышали, как в это время кто-то шел по коридору?
— Я уже вам сказала, что мы спали.
— Вы вообще не слышали никаких звуков в коридоре? — спросил Клинг.
— А вы слышите что-нибудь, когда спите? — вопросом на вопрос ответила женщина.
— Спасибо,— сказал Клинг, и женщина захлопнула дверь.
— Меня все время мучит мысль, зачем ему понадобилось покупать дробовик, если у него в шкафу лежал совершенно исправный пистолет 22 калибра,— сказал Карелла.
— У меня в голове вертится множество мыслей,— сказал Клинг.— Может стоит спросить еще и в этой квартире, как по-твоему?
Женщина из квартиры № 32 сказала им, что в пятницу вечером была на приеме, который устраивала Американская лига. Они с мужем вернулись домой только в половине четвертого утра. Она сказала, что не слышала ничего необычного в соседней квартире.
— А вообще что-нибудь вы слышали? — спросил Карелла.
— Нет,— ответила она.— Ничего.
— А обычно вы слышите, что происходит там внутри?
— Ну, сами знаете,— сказала она,— стены здесь ужасно тонкие.
— Как по вашему, в квартире был кто-нибудь?
— Нет. А что случилось? Ее обокрали? Здесь в доме в последнее время обокрали несколько квартир.
— Нет, речь идет не о краже,— сказал Клинг.— Мы хотим выяснить, был ли Уолтер Дамаскус в квартире, когда в пятницу ночью вы вернулись домой.
— А как он мог быть дома? — спросила женщина.
— Что вы хотите этим сказать?
— Он ведь был возле дома.
— А что он там делал? — мгновенно спросил Карелла.
— Садился в желтый автомобиль,— ответила женщина. Они снова отправились на окраину — день был просто создан для автомобильных прогулок — выяснили, что им понадобилось двадцать минут, чтобы добраться с Саут-Секонд-стрит до квартиры Лейденов на Саут-Энгслс-стрит. Это свидетельствовало (если сбросить тс же десять минут, с учетом слабого движения транспорта в ранние утренние часы), что Дамаскус ушел из своей квартиры в половине четвертого после того, как около часа миловался с неизвестной рыжеволосой дамой, и в квартиру к Лейденам мог попасть в три часа сорок минут. Если приплюсовать сюда пять минут на ожидание лифта и подъем наверх или на подъем по лестнице на третий этаж, то получится, что оба убийства были совершены приблизительно в три часа сорок пять минут. Четыре выстрела были сделаны из дробовика посреди ночи, и тем не менее никто ничего не сообщил в полицию.
На всякий случай, очевидно, придется еще раз опросить жильцов.Было уже половина восьмого, и оба детектива устали. Они решили, что вопросы могут подождать до утра. Карелла позвонил в участок и сообщил, что на сегодня они работу закончили. Дежуривший детектив Мейер Мейер сказал: — Что-то вы сегодня чересчур рано, а? — Он каждый раз говорил это совершенно механически, независимо от того, в котором часу ему звонили и просили сделать отметку в табеле.
Его служба только начиналась.Женщину пронзили ножом.Здесь не было никакой экзотики или сексуальных мотивов, ничего такого, всего лишь обычный кухонный нож, воткнутый в грудь. Она была полностью одета, и это было, очевидно, самое рядовое преступление. Кухонный нож вошел ей под левую грудь почти под прямым углом. Тот, кто нанес удар, очевидно, держал оружие,
как фехтовальщик рапиру, он не ударил снизу вверх, зажав нож в кулаке. В кухне на полу было много крови (мертвая лежала на спине возле мойки) и осколков разбитой посуды (убийца, судя по всему, застиг ее врасплох, когда она мыла посуду), но это было рядовое преступление, с которым можно легко столкнуться в понедельник ночью, в нем не было ничего эксцентричного или исключительного — просто-напросто нож торчал в мертвой женщине, лежащей на полу в крови и посреди разбитой посуды.
Мейер Мейер прибыл в квартиру в три минуты первого.Патрульный Стюарт Коллистср позвонил в 23 часа 55 минут после того, как на улице его остановил какой-то мужчина и сказал: — Извините за беспокойство, но там в квартире лежит мертвая щебетунья.Этой мертвой щебетуньей была женщина с ножом в груди. Собственно, она вовсе не была болтуньей. Ей было лет пятьдесят, у нее были большие карие глаза, которые смотрели в потолок, и красивые губы, искусно уменьшенные тщательно наложенной помадой. На ней было черное платье, на шее — нитка жемчуга, черные лакированные туфли, черные сетчатые чулки, и от нее исходил ужасный запах, поскольку с момента ее смерти прошло уже достаточное время. Цвету се кожи тоже можно было не завидовать, так как в квартире было слишком жарко — регуляторы радиаторов стояли на максимуме, и уже началось разложение, вернее оно уже зашло довольно далеко, так что все пропиталось вонью и выглядело ужасно. В общем, совершенно рядовое убийство ножом.
Мейер вышел из квартиры, чтобы поговорить с полицейским из отдела расследования убийств. Потом он еще минутку болтал с фотографом, после чего нехотя подошел к патрульному Коллистеру, который задержал для дальнейшего допроса мужчину, остановившего его на улице.
Мужчина казался для своего возраста слишком большим стилягой. Мейер решил, что ему должно быть чуть за шестьдесят. На нем был синий пиджак с двумя шлицами и латунными пуговицами, бежевые брюки, светлосиний гольф и коричневые спортивные замшевые ботинки. Волосы у него были белые, и зачесывал он их так, как Юлий Цезарь до того, как начал лысеть и носить лавровый венок. Его звали Барнабас Коу, и он испытывал
огромное желание во всех подробностях рассказать Мейеру, как он обнаружил труп.
— Итак, начнем с того, как зовут эту женщину? — спросил Мейер.
— Марджи Райдер. Маргарет.
— Сколько ей лет?
— Пятьдесят два, насколько мне известно.
— Это ее квартира?
— Да.
— О'кей. Рассказывайте.
Они стояли у двери в квартиру, сотрудники лаборатории ходили мимо них взад-вперед, нагруженные многочисленными приборами. Приехал полицейский врач и начал бодро здороваться, фотограф снова вышел в коридор, чтобы взять еще одну лампу из кожаной сумки, стоящей на полу, приехал человек из прокуратуры, поздоровался с Мейером и присоединился к полицейским из отдела расследования убийств, рассказывающим истории о разных случаях поножовщины, с которыми они когда-либо сталкивались. Мейер был высокий мужчина с голубыми глазами и лысой, как колено, головой. Он выглядел очень внушительно в светлосером пиджаке и без шляпы. Макушка головы Коу с пышной прической была на уровне подбородка Мейера. Говоря, Коу упорно смотрел в лицо Мейеру и взволнованно вскидывал голову, а его голубые глаза горели.
— Марджи и я были близкими друзьями,— говорил он.— Наши квартиры были в одном коридоре друг против друга с 1960 или 1961 года. Мы никогда не были в интимных отношениях, чтобы вам стало ясно, но всегда были близкими друзьями, очень близкими. Марджи была сумасбродная щебетунья, но я ее хорошо понимал. Потом ей пришлось переехать, поскольку она почти истратила страховку; ведь здесь на окраине жить намного дешевле.
— Страховку?
— Ну да, ее муж застраховал свою жизнь. Он умер сразу после войны.
— От чего он умер? — подозрительно спросил Мейер.
— Рак легких,— сказал Коу и сделал паузу.— За свою жизнь он не выкурил ни единой сигареты.
Мейер кивнул. Он зачарованно смотрел на Коу, разглядывал его модную одежду и парикмахерское произведение искусства у него на голове, слушал его жаргончик, и размышлял над тем, когда Коу сбросит
резиновую маску шестидесятилетнего старика, которую он несомненно носил, а откроет истинное лицо дерзкого подростка.
— Естественно, мы продолжали встречаться,— продолжал Коу,— после того, как она переехала. Конечно, здесь не центр города, но все равно жизнь есть жизнь, а кому нравится жить, как свинья на помойке?
— Никому,— сказал Мейер, продолжая смотреть на морщинистое измученное лицо, на мешки под глазами, горящими от волнения, когда Коу говорил.
— Я не хочу сказать этим, что она жила, как свинья на помойке,— заявил Коу.— Внутри эта квартира очень красивая.— Он кивнул в сторону открытой двери.— Для здешнего уровня,— добавил он.
— Конечно,— сказал Мейер.
— Она по привычке иногда приезжала в центр, а я заглядывал сюда, когда бывал где-нибудь неподалеку. Она нашла себе новую компанию, когда переехала сюда, и начала писать стихи. Ну и дела, а?
— Гм, да,— сказал Мейер.
— Она. читала мне стихи каждый раз, когда я заходил к ней. "О город, о моя мать, дай мне свои обнаженные груди, и грязь из твоих сточных канав". Это одно из ее стихотворений. Круто, а?
— Гм, круто,— сказал Мейер.— А как вы?..
— Ну, сегодня вечером у меня было свидание с одной маленькой пуэрториканской щебетуньей, которая живет на Эйнсли-стрит, настоящее золотце, такая красивенькая, большие карие глазища и роскошное упругое тельце — настоящее золотце, сами понимаете.
— Гм,— сказал Мейер.
— Я должен был отвезти ее домой в половине двенадцатого, у нее очень строгие родители, я просто удивляюсь, как это они не послали с ней дуэнью. Ей всего лишь девятнадцать, думаю, вы знаете, как обстоит дело с этими сеньоритами.— Коу подмигнул и рассмеялся. Мейер едва не подмигнул ему в ответ.— Ну так вот, у меня еще оставалась куча времени, и я решил заскочить к Марджи, взглянуть, как у нее дела, и послушать какое-нибудь ее новое стихотворение. "Твой мохнатый упырь пугает меня",— это тоже ее стихотворение. Круто, а?
— Гм, круто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20