— Фактами. При расследовании есть множество запертых комнат. Мы открываем все двери и ищем свет.
— Вот именно! — с триумфом сказала Синди. Вы ищете детали. Исследуете каждый, даже самый маленький кусочек картины, чтобы найти какую-нибудь улику, которая позволит лучше понять всю картину в целом, именно так, как делал фотограф в фильме "Увеличение". И очень часто при расследовании вы обнаруживаете то, что трудно понять. Все начинает проясняться позже, точно так же как половой акт становится понятным ребенку только тогда, когда он созревает. Потом он может сказать: "Так вот что они там делали, да ведь это так просто... ясное дело".
— Я не могу вспомнить, чтобы, будучи ребенком, когда-нибудь видел отца и мать во время чего-то подобного,— заметил Клинг.
— Ты попросту загнал это в подсознание.
— Да нет, я действительно никогда не видел их во время чего-то похожего на это.
— Похожего на что?
— На это,— сказал Клинг.
— Ты не способен произнести даже эти слова,— сказала Синди и рассмеялась.— Ты так загнал это в подсознание...
— Именно поэтому я не переношу психологию,— сказал Клинг.
— Почему? — спросила Синди, продолжая смеяться.
— Потому что она постоянно анализирует все подряд.
— Это именно то, что делаешь ты семь дней в неделю, однако ты называешь это расследованием. Неужели ты не видишь, какие это открывает возможности, Берт? — спросила она уже без смеха. Она вдруг стала серьезной, ее лицо снова было ужасно усталым.— Ах, я знаю, что еще не разработала это, как следует, но, как ты думаешь, разве это не прекрасное начало? Детектив-эротоман, детектив-привилегированный наблюдатель акта насилия, который вначале напуган, растерян и ничего не понимает, но потом обнаруживает в нем все больше и больше значения и смысла, пока, наконец, все не поймет. Это будет отличная диссертация. Мне безразлично, что ты об этом думаешь.
— Я тоже думаю, что это будет отличная диссертация,— сказал Клинг.— Над главой с этой первичной сценой ты можешь начать работу прямо сейчас.
Он посмотрел ей в лицо, когда она подняла глаза, их взгляды встретились, и они оба довольно долго не говорили ни слова. Он только смотрел на нес, думал о том, как сильно любит ее и как страстно желает ее, видел усталые васильковые глаза, бледное и нерешительное лицо, теперь совсем не энергичное. Ее губы приоткрылись, она сделала глубокий вдох, однако не задержала воздух в легких, а ее рука, сжимающая бокал, медленно опустилась и вяло свесилась с поручня кресла. Клинг чувствовал, что должен сказать. Да, он скажет. Да, она может заниматься любовью с ним тогда, когда у нее нет настроения, когда она подавленная и уставшая и выглядит непривлекательно, когда она предпочла бы просто сидеть, наслаждаясь видом из окна, когда выпила немного шотландского виски и потом вздремнула, и даже тогда, когда и думать не может о сексе. Да, она может, если ему это так нужно. Он прочел это в ее глазах и понял по ее губам, и казался сам себе грубым насильником, который вылез рткуда-то из сточной канавы. Поэтому он пожал плечами, непринужденно сказал: "Наверное, не стоит сейчас это делать. Это бы смахивало на некрофилию" — и улыбнулся. Она ответила ему улыбкой — усталой и не слишком поощряющей. Клинг галантно взял бокал из ее дрожащей руки и пошел снова наполнить его.
И все же он чувствовал себя разочарованным.
Глава 6
В среду в половине двенадцатого в полицейский участок позвонила Энн Гилрой и сказала, что хочет поговорить с Клингом.
— Здравствуйте,— сказала она,— надеюсь, я не разбудила вас.
— Ну что вы,— ответил он,— я здесь уже довольно давно.
— Вы помните меня? — спросила она.
— Конечно.
— Гилрой был здесь,— сказала она.
— Гм, да.
— Мне пришла в голову одна идея,— сказала она.
— Да?
— Помните, вы сказали, что если мне в голову придет какая-нибудь идея, я должна позвонить вам?
— Собственно, это сказали вы,— ответил Клинг.
— Верно, это сказала я. У вас отличная память.
— Так себе,— выжидательно сказал он.
— Хотите знать, какая идея пришла мне в голову?
— Это связано с делом об убийстве супругов Лейден?
— Конечно. Не думаете же вы, что я позвонила вам только для того, чтобы поболтать с вами и отнять у вас время?
— Конечно, нет.
— Конечно, нет,— повторила Энн, и Клинг знал, что она улыбается. Но гораздо больше его удивило то, что сам он тоже улыбнулся.
— В чем дело? — спросил он.— Какая идея пришла вам в голову?
— Дело в том, что в прошлую пятницу Розе Лейден звонила я.
— Сожалею, но я вас не понимаю,— сказал он.
— Я тоже сожалею, что вы меня не понимаете,— ответила она, и в трубке воцарилась тишина.— Алло? — сказала она.
— Да, я слушаю.
— Прекрасно. Вы помните, что мистер Лейден прислал нам телеграмму, в которой просил, чтобы мы позвонили из офиса его жене. Насчет чековой книжки. Припоминаете?
— Уже вспомнил,— сказал Клинг.
— Ну так вот, ей звонила я.
— Понимаю.
— Хотите знать, о чем мы говорили?
— Естественно, хочу.
— Сейчас я не могу рассказать вам это,— сказала Энн.
Клинг едва не сказал: "Зачем же вы звоните мне сейчас?". Однако он не сказал это. Его даже удивило, что он не сказал это.
— А когда вы сможете рассказать мне об этом? — спросил он вместо этого.
— Я могу встретиться с вами через полчаса,— сказала она.— Мы сможем поговорить об этом за долгим ланчем.
— Я не люблю долгих ланчей.
— Ну, в таком случае, за коротким. Видите, я стараюсь всячески идти вам навстречу.
— И все же, мисс Гилрой...
— Называйте меня Энн.
— И все же я боюсь, что не смогу встретиться с вами за ланчем. А что, если я зайду позже к вам в офис, и мы сможем...
— Мы встретимся в пять часов и что-нибудь выпьем,— сказала она.
В трубке стало тихо.
— Я знаю,— через несколько секунд сказала она.— Вам запрещено пить на службе.
— Рабочее время у меня заканчивается без четверти пять,— сказал он, и сам изумился, зачем, собственно, он это сказал.
— Бар "Раундлей" на Джефферсон-авеню,— сказала она.— В пять.
— Лучше в четверть шестого,— предложил он.— Вероятнее всего, я пойду туда прямо со службы.
— Возьмите с собой пистолет,— сказала Энн и положила трубку.
— Кто это был? — спросил Карелла.— Синди?
— Нет,— ответил Клинг, размышляя над тем, стоит ли солгать. Это была та девушка — Гилрой.
— Что ей нужно?
— Она сказала, что это именно она звонила в прошлую пятницу Розе Лейден.
— Ну? И ей что-то известно?
— Не знаю. Она еще не рассказала мне, о чем они говорили.
— Почему?
— Она не могла рассказать мне это сейчас.
— Почему же она позвонила именно сейчас? — спросил Карелла.
— Чтобы я знал об этом.
— О чем знал? Она ничего не сказала тебе.
— Я должен встретиться с ней позже. Тогда-то она на меня и набросится.
— В таком случае все в порядке,— сказал Карелла, помолчал и добавил: — Будь осторожен, чтобы самому не наброситься на нее.— Он выдвинул верхний ящик письменного стола, достал оттуда кобуру со специальным полицейским пистолетом 38 калибра, которая лежала там рядом с кобурой патронов, и подвесил ее к поясу.— Если тебя интересует,— сказал он,— я только что разговаривал с отделом, который выдает разрешения на ношение оружия. У них там нет никакого Уолтера Дамаскуса, на имя которого был бы зарегистрирован 'Айвер Джонсон'" 22 калибра.
— Чем дальше, тем лучше,— сказал Клинг.
— Ну, пойдем,— сказал Карелла.— Нужно опросить несколько человек из того дома, где жили Лейдены.
— Да,— сказал Клинг и пристегнул кобуру с пистолетом под мышкой. Он вспомнил последнюю фразу Энн и то, что говорила Синди об однозначных психологических символах, и неожиданно разнервничался и испугался и вместе с тем немного возбудился. Он с
виноватым видом посмотрел на Кареллу, словно тот умел читать его мысли, а потом вслед за коллегой вышел из кабинета.
Миссис Кармен Лейбовиц, вдова, была элегантная женщина лет пятидесяти пяти. Она вела себя с ними весьма приветливо и продемонстрировала желание не осложнять им работу. Она жила напротив Лейденов в том же коридоре и, естественно, была потрясена, а не просто немного напугана тем, что произошло. Она сообщила детективам, что соседи написали заявление, в котором требуют улучшить охрану дома. То, что происходит в округе, уже переходит все границы, причем чем дальше, тем хуже, людей убивают и грабят в лифтах и даже дома в собственных постелях, это просто ужасно. Она живет в этом доме вот уже тридцать четыре года, переехала сюда сразу после свадьбы и осталась здесь
после рокового инфаркта мужа три года назад. Однако такого здесь не было никогда, в самом деле, таких зверей и сброда, которые только и ждут, чтобы зарезать или застрелить человека; это уже зашло так далеко, что она боится выходить из дома.
— Я одинокая женщина,— сказала она им.— Женщина, которая живет одна, это очень тяжело.
Она говорила очень громко и довольно резким голосом; сидела на потертой кушетке в стиле Людовика XVI, прислонившись к обшитой деревянными панелями стене гостиной, увешанной картинами, написанными масляными красками. На ней было платье из магазина "Шанель" и туфли из эксклюзивного магазина Генри Бендела; прическа у нее была безупречная, а фасад выглядел первоклассно. Она сказала детективам, что как раз собралась уходить, хотела съездить в центр за покупками. Карелла обещал недолго задержать ее и вежливо отказался от предложенного кофе и булочки с изюмом. Они слышали, как кто-то возится в кухне, там позвякивала посуда и столовые приборы.
— Кто это? — спросил Карелла и показал на кухонную дверь.
Миссис Лейбовиц испытующе посмотрела ему в глаза и сказала: — Это моя девушка.
— Ваша дочь?
Продолжая испытующе глядеть ему в глаза, она ответила: — Нет, нет, моя домработница.
— Понятно,— сказал Карелла.
— Она ночует в квартире? — спросил Клинг.
— Нет,— ответила миссис Лейбовиц. На ее лице снова появилось напряженное испытующее выражение, она не отрываясь смотрела на Клинга, словно гадала, что он еще что-то скажет. Только тогда, когда стало ясно, что он уже не собирается ничего говорить, она снова повернулась к Кареллс и посмотрела на него с тем же выражением сосредоточенного ожидания.
— Когда она приходит? — спросил Карелла.
— В девять часов утра. Кроме четверга и воскресенья.
— А когда уходит?
— После обеда. Моет посуду и уходит.
Карелла повернулся к Клингу и сказал: — Это означает, что утром, когда были совершены эти убыйства, она не могла быть здесь. Для нее это было слишком рано. Он снова повернулся к миссис Лейбовиц, которая улыбнулась, хмыкнула, кивнула и снова уставилась на его лицо. В ее взгляде было что-то ужасно знакомое. У Кареллы было неприятное стесняющее ощущение туманной и ускользающей иллюзии какого-то deja vu , непоколебимого осознания того, что эта женщина уже бессчетное количество раз так смотрела на него. И вместе с тем он знал, что сегодня утром встречался с ней впервые в жизни. Он нахмурился и сказал: — Вы были дома в то утро, когда произошли эти убийства, миссис Лейбовиц?
— Да, была,— ответила она.
— Вы слышали что-нибудь в квартире напротив? — спросил Карелла.
— У меня очень крепкий сон,— ответила она.
— Здесь стреляли из дробовика,— сказал Клинг. Миссис Лейбовиц повернулась к нему и улыбнулась.— Было сделано четыре выстрела,— продолжал Клинг.— Они могли наделать много шума.
— Выстрелы? — спросила она.
— Да,— сказал Клинг и нахмурился.— Выстрелы из дробовика.
— Я спала,— сказала миссис Лейбовиц.— Разносчик газет сказал, что это произошло поздно ночью. А я тогда спала.
— Эти выстрелы, наверное, были достаточно громкие, чтобы вас разбудить,— сказал Карелла.
Она повернулась к нему и ничего не ответила.
— Так, значит, вы спали,— сказал он. По-прежнему испытующе глядя ему в лицо, она сказала: — Да, я спала.
— Мы предполагаем, что убийства были совершены между четырьмя и половиной пятого,— сказал Карелла,— приблизительно в это время. Может, вы помните?..
— Я точно знаю, что я спала,— сказала миссис Лейбовиц, глядя на него.
— И вы ничего не слышали?
— У меня очень крепкий сон,— повторила она, и снова ждала и смотрела на лицо Кареллы. Внезапно он сообразил, что она наблюдает за ним, и внезапно понял, почему выражение ее лица кажется ему таким знакомым. Он быстро встал, повернулся к ней спиной, отошел на несколько шагов от кушетки и сказал нормальным
разговорным тоном: — Мне кажется, вы чуточку глуховаты, миссис Лейбовиц. Я прав? — Потом он мгновенно обернулся, посмотрел на нее и увидел, что она улыбается, смотрит на него и все еще ждет, когда он заговорит.
Жена Кареллы Тедди была глухонемая.
Он жил с ней очень давно, и ему было знакомо выражение, которое постоянно присутствует на ее лице, знакома эта интенсивная сосредоточенность в ее глазах, когда она "слушала" его, когда читала по его губам или по его рукам. Такое же выражение было сейчас на лице миссис Лейбовиц, когда она ждала, что Карелла заговорит. Она просто все время смотрела на его губы.
— Миссис Лейбовиц,— приветливо сказал он,— кто еще живет на этом этаже?
— На нашем этаже всего лишь три квартиры,— ответила она.
— А кто живет в третьей? — спросил Клинг.
При звуке его голоса она быстро повернулась, но не ответила ему. Клинг посмотрел на Кареллу.
— В третьей квартире,— приветливо сказал Карелла.— Кто в ней живет, миссис Лейбовиц?
— Там живет семья. Некто Пиммы. Его зовут Джордж Пимм. Но их сейчас нет.
— Где они?
— В Пуэрто-Рико.
— Проводят там отпуск?
— Да, проводят там отпуск,— сказала она.
Она в самом деле очень хорошо играет, подумал Карелла. Если она видит лицо собеседника, читает по губам, как первоклассный специалист. Его Тедди, случается, не понимает какие-то слова, но Кармен Лейбовиц не такая, она устремляет на собеседника свои ярко-синие глаза, буквально впитывается ими в губы и ни за что не отпускает их, пока по их движениям не поймет смысл сказанного — однако ей удается это лишь тогда, когда она видит лицо собеседника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20