Семен сказал, что до Потапово час пути. Мы ехали уже больше полутора, но никаких проселков и двойных берез нам не попалось. Вдоль дороги тянулся сплошной лес. Пару раз попались и съезды на лесные дороги, но ни один из них не соответствовал описанию.
– Расскажи, еще раз, что тебе сказал тот мужик? – попросила нетерпеливая француженка.
Я слов в слово повторил все, что запомнил, не забыв упомянуть даже о том, что помещик живет не в барском доме, а во флигеле.
– Может быть, мы пропустили поворот? – предположила Матильда.
– Или это Семен мне все наврал, – добавил я еще одну версию. – Давай доедем до конца леса и вернемся назад. Жаль, что нет ни одного встречного, не у кого спросить дорогу.
Так и решили.
Однако непредвиденные обстоятельства вмешались в наши действия значительно раньше, чем мы миновали этот лес.

Глава 16

Мы не спеша ехали рядом, чтобы можно было разговаривать.
– Скоро выпадет снег, – сказала Матильда, отирая мокрое от секущего дождя лицо. – Ненавижу слякоть и осень!
Я не ответил, внимательно вглядываясь в подступающий к самой дороге лес. Мы подъезжали к месту, очень удобному для засады и, хотя никаких признаков ее заметно не было, внутреннее чувство подсказывало, что там может скрываться опасность.
– Ты любишь зиму? – не дождавшись ответа, спросила француженка.
– Я больше люблю лето, – машинально ответил я, придерживая поводом лошадь. – Смотри, кажется, там кто-то есть!
– Где? – спросила она, тоже приостанавливаясь.
– Впереди, слева в кустах, – ответил я и натянул поводья. – Не смотри туда! Спокойно слезь с лошади и сделай вид, что подтягиваешь подпругу! Быстрее!
Матильда повела себя самым правильным образом. Остановилась, соскочила на дорогу и встала так, что между ней и подозрительным местом оказалась лошадь. Только после этого негромко спросила:
– Что там?
– Похоже, что прячутся какие-то люди, – ответил я, хотя сам толком ничего не успел рассмотреть. Какие-то серые силуэты мелькнули и тут же исчезли за стволами деревьев.
Пока Матильда подтягивала подпругу, я неспешно, спокойно осматривался, особенно не задерживая взгляд на подозрительном месте. Пока там ничего необычного не происходило, и я решил, что засада мне померещилась. В свете недавних событий, ничего удивительного в этом не было, после наших последних переживаний вздрагивать можно было и у пустого куста.
– Вернемся или поедем дальше? – тихо спросила подруга, заканчивая осматривать и поправлять сбрую.
– Лучше вернемся, – ответил я, – не стоит лезть на рожон!
– Ладно, назад так назад, – без возражений согласилась она, – Мне тоже кажется, что впереди нас ничего хорошего не ждет.
– Теперь уходи, – попросил я, – а я попробую посмотреть, кто там есть! Если начнется, меня не жди и сразу уезжай.
По-хорошему, нам можно было обойтись и без рискованной разведки, но мне захотелось проверить собственную интуицию. Матильда пошла назад, а я двинулся вперед, уже не сводя глаз с леса. Наконец увидел, что из-за одного дерева торчит русская крестьянская шапка и я с облегчением вздохнул. Похоже, что там были, всего-навсего, прячущиеся от французов крестьяне. Я уже собрался их окликнуть, как раздалось несколько ружейных выстрелов, и вокруг головы засвистели пули. Только тогда я вспомнил, что на мне надета неприятельская форма и пока я буду объяснять, кто такой, меня могут сто раз убить.
– Держи его, ребята! – закричали в кустах по другую сторону дороги.
Не ожидая пока снова начнется стрельба, я развернул лошадь, припал к холке и поскакал назад. К сожалению Матильда успела отойти совсем немного и теперь пыталась сесть на испуганную выстрелами лошадь. Пришлось задержаться возле нее и помочь взобраться в седло.
– Бей их, ребята! – надрывался в кустах командир и опять кто-то выстрелил.
На наше счастье крестьяне стреляли так плохо, что свиста этой пули я даже не услышал. Мы поскакали по дороге, а вслед неслись ругательства и угрозы.
– Кто это был? – спросила Матильда, когда мы отъехали на безопасное расстояние.
– Партизаны, – ответил я, – мы ведь во французской форме!
– Какие еще партизаны? – не поняла она. – Первый раз слышу. Лесные разбойники?
– Нет, патриоты. Не нравятся русским людям иноземные захватчики, вот они и нападают на неприятеля, – объяснил я. – Мы с тобой тоже, вроде как партизаны.
– Так они же нас могли убить! – с чисто женской логикой, возмутилась она. – Они что не видят…
– Поехали скорее, – перебил я, – вдруг у них тоже есть лошади. Нам только не хватает воевать со своими!
Мы пришпорили своих жеребцов, и перешли с рыси на галоп, но далеко ускакать нам было не суждено. Где-то впереди на дороге раздался негромкий залп из нескольких ружей, и мы не сговариваясь, остановились.
– Давай свернем в лес, – сказал я, направляя лошадь под деревья, – переждем там.
Мы, сколько было можно, проехали верхом, потом, когда началась непроходимая чаща, спешились и дальше вели лошадей в поводу. На дороге продолжалась стрельба, служившая нам ориентиром направления. Вдруг, неожиданно громко и близко выстрелила пушка. Похоже, дело на дороге начинало принимать серьезный оборот. Кто с кем воюет, было непонятно, да меня это и не занимало. С нас хватило и собственных приключений.
Наконец мы отошли на безопасное, как мне казалось расстояние, и остановились.
– И что мы теперь будем делать? – спросила Матильда.
– Ждать вечера, похоже, французские войска начинают расползаться вдоль дороги.
– А чего нам их бояться? Опять обманем, – пренебрежительно сказала она.
– Нет, с меня хватит быть немым поляком, давай лучше зря не рисковать. Или ты больше не хочешь разыскать нашего помещика? – спросил я, прислушиваясь к бою на дороге.
Стрельба там все усиливалась. Опять невдалеке выстрелили из пушки. Это уже не было похоже на локальную перестрелку с крестьянами.
– Давай уйдем отсюда, – попросила Матильда. – Вдруг в нас попадет пушечное ядро!
То, что это невозможно, я не сомневался, мы уже отошли от дороги метров на триста, но возражать не стал и пошел вглубь леса. Матильда шла следом, проникновенно беседуя с лошадью на французском языке. Неожиданно мы наткнулись на узкую лесную дорогу, совершенно, до состояния черной грязи, раздолбанную лошадиными копытами. Я предупреждающе поднял руку.
– Что случилось? – негромко спросила Матильда.
– Тише ты, – попросил я. – Смотри, тут совсем недавно кто-то проехал на лошадях.
– С чего ты это решил?
– Следы от копыт не успели заполниться водой, – объяснил я. – Интересно, кто бы это мог быть?
Вопрос был праздный, но совсем неожиданно нашелся правильный ответ.
На дорогу из-за ближайших деревьев выскочило несколько человек в мохнатых шапках с обнаженными саблями, и окружили нас. Испуганные лошади начали вырывать поводья.
– Попались, голубчики! – радостно закричал здоровенный малый с казацкой саблей и веселыми разбойничьими глазами. – Андрюха, смотри в оба, если дернутся, руби!
– Не бойся, не дернемся, – стараясь казаться спокойным, сказал я. – И нечего здесь саблями размахивать, вы не на параде!
То что, французские уланы вдруг заговорили по-русски, не столько удивило, сколько расстроило казаков. Они сразу поскучнели.
– Так вы, что, выходит, свои? – разочаровано спросил здоровяк. – Тот-то я думаю, чего это французы такие, если вдвоем в лес сунулись!
– Свои, – подтвердили. – А вы кто, партизаны?
– Точно, – подтвердил тот же казак.
– Это ваши там с французами бьются? – кивнул я в сторону затихающего боя.
– Капитан обоз отбивает, а мы тут в резерве, – подтвердил он. – А вы почему в чужой одежде?
– Так получилось, пришлось переодеться, – туманно объяснил я. – Говоришь, капитан в бою? Как бы нам с ним повидаться?
– Думаю, скоро сам здесь будут, тогда и повидаетесь. Он у нас орел! – похвастался он.
Я начал вспоминать все, что помнил о партизанах 1812 года. Первым на память пришел самый известный из них, Денис Давыдов.
– Капитана вашего случайно не Давыдовым зовут?
– Нет, – вместо здоровяка ответил красивый парень с кривой турецкой саблей, которого здоровяк назвал Андрюхой, – нашего капитана кличут Александром Никитичем.
Это имя мне ничего не сказало, и я назвал еще одного известного партизанского командира:
– А фамилия его случаем не Фигнер?
– Так вам Александр Самойлович нужен? – образовался здоровяк. – Он тоже здесь в этих лесах. Мы вчера с его людьми целый обоз с золотом и серебром отбили! Лихие рубаки, всех хранцузов вырезали!
Теперь я узнал имя отчество Фигнера, осталось узнать, к кому попали мы.
– А Александра Никитича как прозывают? – вмешалась в разговор до сих пор молчавшая Матильда.
– Так Сеславин же, – охотно подсказал Андрюха. – Он у самого главного командующего адъютантом был!
– Не слышали, такого, – покачала головой Матильда, я же обрадовался.
– Неужели сам Сеславин! – невольно воскликнул я.
Об этом замечательно храбром, достойном и благородном русском офицере я когда-то читал. Подробности не помнил, но общее впечатление, что человеком он был замечательным, осталось.
– Точно, они сами, Александр Никитич, – довольный произведенным впечатлением, подтвердил здоровяк.
Я подумал, какие сейчас удивительно бесхитростные времена.
Первому встречному человеку, да еще одетому в мундир вражеской армии, лишь только потому, что он хорошо знает русский язык, солдаты свободно выбалтываются все военные тайны!
– Вы здесь останетесь или с нами пойдете? – спросил казак.
– Если можно, то с вами.
– Бой там что-то слишком жаркий, – извиняющимся тоном объяснил он, – как бы наша помощь не потребовалась. Француз, он хоть и неправильной христианской веры, но драться не хуже православных способен!
По поводу «правильности» веры я спорить не стал. То, что только их вера правильная, я слышал от представителей всех существующих конфессий, с которыми приходилось сталкиваться. Наверное, по-другому просто и не может быть. Признавая право на существование чужой доктрины, как бы, невольно подвергаешь сомнению собственную. Скорее всего, именно поэтому между близкими церквями, берущими начало из одних истоков, постоянно идет битва не на живот, а на смерть. Взять тех же суннитов – шиитов, католиков – гугенотов, униатов – православных.
Мы гуськом двинулись по узкой дороге, назад, навстречу гремящему бою. Теперь там стреляли уже из двух пушек. Скоро над нами пролетело, ломя ветки, «шальное» ядро.
Вдруг ружейная стрельба началась совсем близко от нас, и казак, возглавлявший шествие остановился и поднял руку. Я приготовил свои мушкетоны и всматривался в просветы между деревьями. Матильда подошла совсем близко ко мне и «нервничала» рядом.
– Вон они! – закричал кто-то из казаков и выстрелил в сторону от дороги.
Теперь и я увидел, как, прячась за деревьями, к нам бегут солдаты в белых штанах и синих мундирах. Судя по обшлагам и шапкам это, были, скорее всего, баварские гренадеры. Было их никак не меньше сотни, а нас, я мельком глянул на дорогу, около двух десятков. Однако казаки держались спокойно, готовились к отражению атаки и только мой знакомый здоровяк, кому-то громко крикнул:
– Петро, уведи в лес лошадей!
– Матильда, тебе тоже лучше увести наших лошадей, – сказал я француженке, чтобы спровадить ее отсюда.
– Я останусь с тобой! – ответила она, вцепляясь в повод своего коня.
– Хочешь, что бы их перестреляли? – сердито сказал я.
Делать ей здесь было совершенно нечего. В бою, особенно рукопашном, кроме смелости еще нужно умение, чего у нее не было. Мне же ее присутствие было бы лишней обузой.
– Я останусь! – опять начала она, но тут наступающие выстрелили залпом, и стоящий рядом с нами казак упал с простреленной головой, Еще кто-то закричал, что ранен.
– Иди отсюда! – заорал я, забыв всякую вежливость. – Уводи коней!
Матильда попыталась смерить меня гневным взглядом, но мне было не до ее амбиций и ей пришлось покориться. Она сердито вырвала у меня повод и трусцой побежала с лошадьми вглубь леса.
Казаки между тем, как говорится, «сомкнули ряды», сгруппировались, продолжая торчать на виду у неприятеля. Я был не против такой беззаветной смелости, но нас было слишком мало, чтобы ради престижа служить французам мишенями.
– Укрыться за деревьями! – закричал я, невольно вмешиваясь в ход боя. – Готовься к рукопашной!
Как ни странно, меня послушались. И, похоже, вовремя. Опять ударил нестройный ружейный залп, и пули запели между деревьями, сбивая кору и ветви. У казаков ружей не было, только пистолеты и сабли, потому с нашей стороны никто не стрелял. До противника было еще метров сто пятьдесят, слишком далеко для пистолетной пули. Я тоже ждал, когда гренадеры подойдут ближе.
– Ваш благородь, – окликнул меня бородатый возрастной казак из-за ближайшего дерева, – дай твой мушкет побаловать, куда тебе два!
Он был прав и я отдал ему второе ружье, предупредив, что мушкетон заряжен четырьмя пулями, и стрелять из него лучше по толпе.
– Как можно, что ж мы сами без понятия! – обижено, сказал он. – Чай, не первый раз француза воюем!
– Тогда подпустим к дороге и разом стреляем! – не преминул я оставить последнее слово за собой.
Атакующие, потеряв нас из виду и уяснив, что ружейная стрельба не приносит пользы, снизили темп атаки. Теперь они подходили осторожно, стараясь не маячить между деревьями. Однако расстояние между нами все равно сокращалось, и схватка была неминуема. Меня уже так достали неблагоприятные обстоятельства, что даже радовал повод хоть на ком-нибудь сорвать злость. Боя я не боялся, с моей подготовкой и приобретенным боевым опытом с обычными солдатами я рассчитывал справиться без проблем, но адреналин все-таки давал себя знать. В войне никогда нельзя загадывать наперед, хотя, как говорил опыт, чаще погибают плохо подготовленные, ленивые и бесшабашно храбрые.
Французы или баварцы, я так и не понял, кто против нас воюет, остановились шагах в сорока, выглядывали из-за деревьев, но в атаку не шли. Было понятно, что драться они не рвутся. Тогда я решил попробовать вступить с ними в переговоры и закричал на своем собственном французском:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38