«Мужику в есаулы отдал ближних своих товарищей и природных донцов!» — ворчал он про себя.
— Идите к Василию Лавреичу Усу. Батьке ныне досуга нет. Василий нуждишки ваши послушает, — сказал он царицынцам.
«Посмотрим, как ты, мужик, с атаманской справой поладишь!» — подумал он про себя.
Посадские из Царицына поклонились Усу.
— Василий Лавреич, молим тебя: вели выходить нам из стен, воду брать да пускать скотину в луга. Сам ведаешь — вешнее время и корму в стенах никто для весны не припас! — сказали царицынцы.
— Я вам на ворота замков не вешал. Ваш воевода сам запер город. Его и просите, а мы не помеха. Ходите, куда схотите, — спокойно ответил Ус.
— Воевода ить вас страшится: а ну, мол, город станете брать взятьем! А наше-то добро пропадает: мы так всю скотину голодом поморим!
— А вам что воеводу слушать! Сбили замок с ворот, да и полно! — ответил Ус. — А надо нам город взять — мы и так возьмем, замков-то жалеть не станем!
«А не худо мужик рассудил — и Степану Тимофеичу впору!» — про себя одобрил Наумов, уже готовый в душе помириться с Василием.
Перед вечерней зорькой воевода Тургенев выходил на городские стены, глядел на осадное войско, а после объезда стен призвал к себе протопопа и указал отслужить у себя на дому молебен.
Царицынский стрелецкий голова обошел по стенам стрельцов, уговаривая их помнить крестное целование и не поддаваться воровским затеям, но стрельцы опускали глаза и молчали.
— Не ждать нам добра от стрельцов, а пуще того — от посадских, — сказал после этого голова, возвратясь к воеводе.
Ночью царицынцы скопом пришли к воротам, повязали воротников и сами сбили запоры с ворот, а когда рассвело, погнали скотину на пастбище за город и целыми вереницами стали ходить за водою на Волгу. Иные из них шли даже не потому, что им нужно было воды, а чтобы ближе взглянуть на людей, стоявших осадой.
— Вы нас не страшитесь: мы худа вам не хотим, мы лишь боярам недруги! — кричали им казаки.
Первыми поверили оборванные босоногие ребятишки царицынской бедноты. Они прибежали на берег просить у разинцев хлеба. Казаки их угощали похлебкой, лепешками, салом.
— Эй, девки, девки, девицы! Идите к нам женихов выбирать: на всякий нрав — гладки и шадроваты, кудрявы и конопаты! — шутливо кричали казаки девушкам с ведрами на коромыслах.
Никто не лез в город, хотя ворота были отворены. Городские воротники без замков на воротах стояли по своим местам в карауле. Осадное войско держалось под стенами, и было непонятно, зачем оно пришло сюда, чего хотят казаки и чего дожидаются возле города.
— Ну, Василий Лавреич, славно ты их подзадорил на воеводу. Сами сбили запоры. Теперь и без бою — в стены! Велишь, что ль? — спросил Наумов, придя к Василию.
— Я их к тому не задорил. Не надобен им замок, сколотили — их дело. А нам на кой леший город!..
— Да тьфу мне! На кой он мне черт!.. Батька любит владать городами. Воротится из похода — ему бить челом…
— Воротится, то и рассудит. Схочет взять — пусть берет, — возразил Василий.
«С норовом конь! — подумал Наумов. — В открыты ворота не хочет идти!.. Не казацкое дело: стоит у стен, а в стены не лезет!..»
Перед вечером дня через два, когда городское стадо гнали назад в стены и берег Волги оглашался мычаньем коров, когда окрашенные красным отблеском зорних облаков царицынские башни, отражавшиеся в трепетной ряби темнеющего течения Волги, начали подергиваться свинцовым налетом сумерек, несколько человек стрельцов и посадских вышли из города и спустились в казачий стан. Они принесли с собою вина, угощали казаков. Запорожцы рассказывали им, как вся Украина разом повстала под единой рукою Богдана Хмельницкого.
— Ваш донский Стенько не плоше Богдана нашего. Такий атаман всем волю здобуде, — уверял царицынских горожан и стрельцов атаман Хома Ерик.
В это время примчался из степи Степан Тимофеевич. Он осадил своего коня у костра и лихо спрянул с седла.
— Андрий, бисов сын, ты горилку пьешь! А где ж моя чарка?! — воскликнул он, обратясь к Бобе, и по голосу было слышно, что он с победой и с хорошей добычей.
— Як поладил с мурзою, Стенько? — спросил Боба.
— Шесть тысяч забрал полоняников, три тысячи лошадей да овец тысяч тридцать, — с похвальбой сказал Разин. — Едисанский мурза дурак: не хотел торговать. В полон и его захватил. В полону он признался, что ему астраханские воеводы с нами торг вести не велели. Мол, Стенька богатых шарпает, что русских бояр, что татарских мурз — ему все едино! А я ему: «Был бы ты, мурза, не болван — и за все бы сполна я тебе заплатил, а ныне улусы твои погромил, жигитов твоих ясырем забрал, коней и овец отгоню отгоном и тебя самого в колодках гребцом посажу на моем атаманском струге». Заплакал… Куды ему, толстопузому, во гребцах!.. Пустил я его к чертям, а татарам его объявил: мол, были бы вы с деньгами, да ваш мурза не схотел подобру… Ну, тут они его и засекли камчами Камча — нагайка.

… Палачам лихим впору, как били, аж жалко пузастого дьявола стало… Ну, туды ему и дорога… Народ распалился…
Разин внезапно громко захохотал.
— А вам, царицынски люди, наука!.. — добавил он поучающе. И вдруг вскинулся: — Ну, где, где винцо-то? Кто чарку-то мне поднесет?!
— Все выпили, батька! — виновато сказал один из стрельцов. — Да у нас сколько хочешь вина. Ты не бойся, иди с нами в город.
— Ай, страшусь! А вдруг воевода ваш осерчает! — воскликнул Разин. — Эй, Боба! Эй, Тимофеев, Ерик, Шпынь! Кто еще с нами? Айда в Царицын, в кабак!
— Бесстрашный ты, батька! А вдруг воевода измену какую затеет! Тебе в малых людях в город ходить не стать! — зашумели вокруг казаки.
— Гей, черная борода! Беги к вашему воеводе, скажи: Степан Разин в кабак пришел пить, а ему-де велел сидеть дома, — обратился Разин к одному из царицынских стрельцов. — Айда, братове! — позвал он казаков и весело впереди всех зашагал к воротам.
Гурьба казаков и царицынцев пошла за ним в город.
Толпа царицынских горожан в тот же час набежала в кабак, куда вошел Разин с товарищами. Со всех сторон раздавались здравицы атаману, веселые выкрики. Не смея расспрашивать ни о чем самого атамана, царицынцы обращались к его казакам:
— Пошто вы стоите у стен, город в осаде держите, а к нам не идете? Замка на воротах ведь нет!
— Мы силой к вам не хотим. Может, не любо вам казаков принимать! — ответил Степан, усмехнувшись так, что никто не понял — смеется он или говорит от сердца.
— Да что ты, батька, мы рады всегда! Коли надобен город, иди!
— Слышно, ждет воевода с верхов и с низовьев подмогу. Тебе бы в городе было крепче сидеть от бояр!
— Отколь же вперед ждут подмогу? — спросил Разин. — А ну-ка, бегите кто к воеводе, зовите: мол, Стенька велит приходить к нему наскоре, без проволочки!
— Пошла потеха! — воскликнул один из посадских, бывший в прошлом году при том, как Степан трепал за бороду их прежнего воеводу, Унковского.
Несколько казаков, а с ними и посадские и стрельцы задорно поднялись из-за столов и пошли к воеводе.
— А может, тебе атаман, лучше в город нейти, так стрельцов ждать. А то, смотри, сколь, придут — не попасться б в стенах, как мышь в мышеловку! — простодушно советовали горожане.
К кабаку подскакали казацкие кони. Наумов с двумя казаками взошел на крыльцо.
— Степан Тимофеич, там из степей наехал татарский мурза. Сказывает, он-де племянник того, что камчами забили. Хочет полон выкупать.
— Мне недосуг, Наумыч. Вишь, добрые люди сошлись толковать. Богат мурза?
— Весь в шелках. С ним двести жигитов, и тоже в шелках все. А ко-они — цены нет!.. — сказал казак, сопровождавший Наумова.
— Ишь, дьявол! Люблю коней… А в дар мне коней привел? — спросил с простодушной алчностью Разин.
— Двух серых привел, — сообщил Наумов.
— Люблю серых! — признался Разин. — Слышь, Наумыч, ты с нами сядь да чарку испей. Винцо хорошо! — похвалил он. — Так вот что: ты к Усу его отведи, да с Усом с ним и рядитесь. Скажи Василию: за каждого татарина брал бы по два коня аль по десять овечек. Черт с ними — куда нам ясырь за собою таскать!.. А выкуп возьмем — мы все войско посадим в седла!..
— Ты бы сам торговался, батька! — сказал Наумов.
— А что — caw да сам! На что же у меня есаулы! Иди, иди. Тут сейчас воеводу ко мне приведут, он нужные речи скажет.
— Твое здоровье! — воскликнул Наумов и брякнул пустою кружкой о стол.
— Пей здравье царицынских горожан. Они с нами в дружбе, — сказал Разин. — А то сидел бы тут с нами, не сдохнет мурза, подождет!
— Не ладно так, батька. Ты войско кинул, я кину, — несмело сказал Наумов; он был ревнив к войску и не любил отлучаться.
— Ну ладно, езжай, — согласился Разин.
Наумов вышел из кабака и помчался по улице.
— Удал атаман! — похвалил его вслед Степан.
Царицынцы продолжали беседу.
— Степан Тимофеич а сказывают, астраханские стрельцы с воеводой на нас Волгой идут. Ты неужто оставишь нас? Коль в город влезут стрельцы, нам добра не жди! — говорили царицынцы.
— Да уж что говорить. Натешится воевода над вами за сбитый замок!..
— Не допусти, атаман! — попросил один из посадских. — Нам худо станет, а и тебя зажмут. Ты в стены их пустишь, тогда и тебе беда!.. Царицын ведь крепость могуча!..
— А с вами, царицынски, вижу, совет мне держать об ратных делах! — с дружелюбной улыбкой сказал Разин. — Вижу, что вы ко мне с прямым сердцем… Пью ваше здравие, добрые люди! — воскликнул Степан, подняв чарку.
— Степан Тимофеич! Батька! Как воеводе сказали, что ты к нам в гости пожаловал, он подхватился да в башню! — возвратясь в кабак, сообщили посланные. — Да ныне к нему все близкие прибрались и заперлись там. Мы сказали, что ты его кличешь. Он дурно нас избранил. А московски стрельцы с ним сидят, из пищалей стрелить нас грозятся!
Разин захохотал.
— Сам себя воевода запер, а вам что плакать! Ну и пес с ним, пускай сидит! — сказал он. — По мне, теперь ваша забота — из башни его не пускать… — Степан Тимофеевич поднялся из-за стола. — Спасибо на угощении вам, добрые люди!
Казаки встали и всей гурьбой пошли за своим атаманом.
— Приходите и вы к нам в гости, — звали они царицынских горожан…
Среди дымящихся углей догоревших береговых костров, присыпанных конским навозом для дыма от комаров, Разин прошел в свой шатер, лег на ковре.
Из-за бугра, из степи, раздавалось блеянье тысяч овец, крики верблюдов, ослов, конское ржанье. Это конница, ездившая со Степаном в набег на татар, возвратилась с добычей и толпами пленников и раскинулась по долине ручья.
С другой стороны, от берега, слышался гул казачьего табора, выкрики, песни. Все это доносилось сюда, на вершину бугра, лишь нестройным шумом.
С темного неба уже засверкали звезды. Дневная жара опала, подул ветерок через распахнутый полог шатра. В темноте запищали голосистые долгоносые кровопийцы — волжские комарищи.
— А, чтоб тебя! — выбранился Степан, хлопнув себя по шее.
Но комар успел улететь и опять запищал над ухом.
«Вот тебе и войско, Степан Тимофеич! — сказал себе Разин. — Вот ты и войсковой атаман! Не так много с Дону пошло казаков: уходить от домов страшились. А возьму понизовые города, кликну клич — хо-хо, сколько их понаскочет!.. Вот и держава казацкая народилась!.. Покойник Иван Тимофеич-то был бы рад… Ясырь татарский сменяю — все войско свое по коням усажу. Тысяч в сорок конных как гряну на Русь!.. Растеряют портки бояре!.. От Астрахани до самого Запорожья засек наставлю, а там и Азов и Кубань покорю. Стану морем владать…»
Разин припомнил беседу с князем Семеном Львовым.
«Вот, князь Семен, какие дела-делишки! Тогда приходи ко мне. Пошлю тебя воевать трухменцев, струги снаряжу, и пушки медные дам, и жалованье положу уж как следует быть!..»
По каменистому склону бугра затопало несколько пар копыт. Разин открыл глаза и прислушался. На фоне звездного неба он угадал знакомые очертания Наумова.
— Тимофеич, иди-ка ты сам с Васильем толкуй. Не казак он, дьявол! Хочет татарский полон отпустить без выкупа.
— Как так?
— Иди к нему сам, говори. Употел я с ним спорить.
— А где, где мурза? Ты зови-ка мурзу ко мне. Я и сам поторгуюсь.
— Мурза ускакал: Василия испугался. Васька его повесить хотел.
— За что? — удивился Разин. — Садись-ка да толком все расскажи.
— Да что рассказать, Тимофеич, нечистый знает! Мурза ведь с добром приходил. Подарков навез — коней дорогих, черных лисиц, горностаев, ковров… А Васька как взъелся!..
— За что? — настойчиво перебил Разин.
— А черт его ведает, батька, за что! Ты бы сам татарина принял, и было б добро…
Разин вскочил, быстрым шагом, широко размахивая руками, сбежал с пригорка к челнам, прыгнул в лодку, легко оттолкнулся и один, без гребцов, домчал до струга Василия. Василий лежал на овчине на палубке под холщовым шатром.
— Чего у тебя, Лавреич, с мурзой? — спросил Разин, не показывая волнения и присаживаясь возле Василия на овчину.
— Ну и собака был, чистый пес! Гляди, натащил даров! — Ус указал на гору ногайских подарков, брошенных тут же на палубке струга.
— А что ты с ним не поладил?
— Да ведаешь ты, с чем он заявился, нечистая сила! Я, бает, рад, что вы дядю мово побили. У меня, мол, еще один дядя есть, тоже богатый мурза. Вы бы того мурзу тоже побили да взяли в полон. А я всех тех татар у вас откуплю!
— Ну?! Всех?! — обрадованно воскликнул Степан. — А ты ему что же?
— А я говорю: «Июда ты, сукин сын! Как же дядю сгубить ты хочешь!» А он мне: «Я тогда самый большой мурза буду». Тут я ему в рожу плюнул.
— А выкуп какой он сулил? Ты сказал ему — по два коня за бриту башку?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66