Опасаясь, как бы его не услышали те на пустыре, опасаясь неи
звестно чего, не спустят ли эти собаковладельцы животных и на них или не з
абьют ли дрыном, приняв за бомжей, истопник прижал лицо плачущего товари
ща к груди и заглушил рыдания.
Они не знали, сколько прошло времени. Только заметили, что люди на пустыре
уже роют, закидывают яму в том месте, где должна была быть свая и где, как он
и поняли, теперь находился Евсей.
Ц Они же его убили... Ц прошептал потрясенный Егор. Ц Убили. Убили. Убили.
Затравили, как последнюю падаль. Даже у нас так не было. Даже у нас сначала
предупреждали...
Истопник хоть и видел несколько татуировок на теле друга, слушал хвастли
вые по пьяному делу побаски товарища про лагеря и отсидки, но никогда так
до конца и не верил, тем более что в них Егор всегда выходил героем, весель
чаком и заводилой, а жизнь кругом была подобна приключенческому роману,
обильно сдобренному фольклорной романтикой подворотен.
Не верил, а тут поверил.
Просто Егор был очень добрым человеком.
Поверил, что стопу бывший электрик потерял, не отморозив по пьянке и оста
вив в тазу операционной больницы имени профессора Склифосовского, а на л
есосплаве, козлом прыгая по затору до того момента, как бревно под ним про
вернулось, ногу зажало, а сам затор стронулся с места. Тогда, рассказывал Е
гор, его подхватили ангелы и вознесли над бревнами, и он ещё долго парил, н
аблюдая, как громада хаоса, утробно ухая стволами друг о друга, вдруг упор
ядочилась и пошла через горловину, как фарш через мясорубку, Ц ровненьк
о-ровненько, бревнышко к бревнышку.
Они бросились к месту, как только ЭТИ нелюди ушли, унося пару лопат и уводя
своих присмиревших друзей.
Ц Он жив, жив, я знаю, Евсей живучий. Они просто не разобрались. Они просто
испугались и не разобрались. Там же ни одного врача не было. Ни одного. Они
не разобрались. Они думали, концы в воду, и все. И побыстрее. Они же испугали
сь. Я сам испугался. Честное слово, я сам испугался. А Евсей жив. Не может быт
ь, чтобы Евсей был не жив. Они просто испугались. Ха... Вот и рука уже...
Истопник копал молча, с остервенением. Оба они остервенились. И он не крич
ал на Егора. Он больше никогда не будет кричать на Егора. Если Егор попроси
т чекушку, он ему купит, хотя оба дали слово: до первого урожая ни капли. Поч
ему оба? Трое. Евсей тоже давал. Да он никогда и не был... Вот вторая рука...
И опять им казалось, что копают нестерпимо долго. На самом деле вся операц
ия длилась не более трех минут.
Они достали Евсея, и истопник лег ухом на грудь.
Ц Он живой, живой, Ц твердил Егор, мешая услышать.
Потом они оттащили его в кусты и приводили в себя. Крови много потерял и шо
к, заключил истопник. Кто знает, может, и сердце останавливалось, да когда
землей закидали и ногами утрамбовывали, пошло. Недотрамбовали, сволочи...

Из «фермерских» взяли на тачку и отвезли Евсея в баню.
Заявлять или лечиться Евсей отказался категорически.
Говорить ему из-за какого-то повреждения больно, и потому теперь он объяс
няется знаками и тычками. Вот и сейчас поманил товарищей к окну, а что там,
кроме неожиданного в сию пору снега и этого урода-дома?..
Два черных чемодана «вольво» подкатили к дому-кораблю под вечер. Один бы
л из местной префектуры, другой, поновей, городского правительства. Из ма
шин не спеша, ежась под пронизывающим ветром, выбрались чиновники разных
рангов.
Бабком у подъезда, на редкость живучие старушки, не оказал им должного вн
имания. Мало ли тут ездят, видали «мерседесы» и покруче. У Бабкома сегодня
была другая тема для обсуждения: загрызли Иванова, домового благодетеля
, организатора и защитника, председателя общества. Загрызли, по-видимому,
и его собаку. Такая здоровенная псина была. Зверь. До последнего билась, хо
зяина защищая, костьми легла. Хотя ни шкуры, ни костей собаки не нашли. Что
теперь делать, кому отдавать бразды правления, не подполковнику же, у нег
о теперь другой интерес (об этом знали тоже), Валерка жениться поехал, Ц у
ма приложить не могли.
А не знали одного... Того, что говорилось сейчас между чиновными людьми, пр
иехавшими на черных машинах.
Ц Что тут предлагать, сносить дом надо. Если эти два оставлять, дуга в пол
тора километра и виадук придется вести. Деньги большие...

Грустно, словно в час разлуки
.
Тихой мысли тихий бег,
Надоедливый до скуки
В сером небе серый снег...

Больше никак не писалось. Долговязый раздвоил полбатона хлеба, вложил ту
да пару сарделек, полил горчицей и пошел на пустырь к трубам.
Погода стояла отвратительная.


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39