Такое открытие пробудило у меня чувство юмора, хотя и не помогло мне убедить себя, что этой ночью у меня нет никаких шансов на обладание Мелюзиной. Отчасти потому, что я пытался успокоить себя, а отчасти и потому, что я не вполне доверял нашему примирению. Я не спал и думал о том, не слишком ли поспешно пообещал своей жене вернуть ее земли. Я не лгал ей: я действительно сделаю все от меня зависящее, чтобы убедить короля уступить мне наследство Мелюзины. Единственной неправдой был намек, что Стефан в самом деле может пожаловать мне эти земли.
Но так ли уж это абсурдно? Я все больше приходил к выводу, что то, что я сказал Мелюзине, только чтобы успокоить ее, пожалуй, лучшее решение целого ряда проблем. И первая из этих проблем та, что Стефан, весьма возможно, не сможет платить жалованье, которое обещал. А это жалованье – все что у меня есть, чтобы содержать жену. Правда, из того, что я видел в Камберленде, следует, что доход с имений Мелюзины будет значительно меньше, чем жалованье. Эта земля может прокормить только того, кто на ней живет, и не больше. Но для меня спокойный доход, со своих земель гораздо привлекательнее, чем щедрое жалованье, даже если предположить, что оно регулярно выплачивается.
Королю же получается двойная выгода. Во-первых, он освобождается от платы жалованья или вины за неуплату оного. Во-вторых, хотя он и лишил собственности рыцарей и баронов, которые были открыто неверны ему во время зимнего вторжения в Англию, Камберленд остался гнездом неподчинения, и передача земель человеку, верному Стефану, да еще и женатому на коренной камберлендке, добавит миру и стабильности тем местам. Рыцари, лишенные земель, и их вассалы не смирились с таким положением. И если Стефан потерпит поражение, то земли будут возвращены их истинным владельцам одним росчерком пера. Но если там будет поселен новый человек, да еще женатый на законной наследнице, то им не так просто будет вернуть свою собственность.
Держа Улль под своим правлением, я буду служить таким же примером дурных результатов восстания, как получение Стефаном права голоса в совете Камберленда. Находясь там, я смогу преподнести бунтовщикам новый урок, если им придет в голову опять пригласить Дэвида и шотландцев. Думается, я причиню шотландцам немало беспокойства. По последним новостям, которые получил Стефан, Дэвид захватил уже весь Нортумберленд и продвигается на юг к Йорку, где названый отец Хью, архиепископ Тар-стен, собирал армию, чтобы противопоставить ее Дэвиду. Встретились ли они? Кто победил? Может, Хью был ранен в битве? Если он ранен или убит, я должен поехать к Одрис и постараться утешить ее.
Потом я вспомнил, что я так и не послал ей письмо, которое написал, пока был в Оксфорде. Правда, это можно легко исправить. Я пошлю его со следующим гонцом на север. Но теперь я понял, как сильно повлияет взятие Дэвидом севера на сельское население. Мое сердце упало при мысли, что, возможно, Одрис нуждается в моей помощи, а я этого не знаю. Я должен попросить у Стефана отпуск и навестить Одрис. Но если я попрошу у Стефана разрешение на отъезд сейчас, когда шотландцы вторглись на север, то это причинит ему боль: он может подумать, что я лукаво порицаю его за отсутствие помощи с его стороны.
И когда я искал какие-нибудь объяснения для Стефана, я услышал тихое женское сопение. Мелюзина, о которой я почти забыл и которая в отличие от меня не боялась получить нож в спину, быстро заснула. Сначала меня так разозлил контраст наших положений – я был переполнен тревогой, а она само спокойствие и уверенность, – что у меня появилась болезненное искушение столкнуть ее с постели. Но я тут же справился с ним, потому что придумал великолепное объяснение для короля: я хочу отвезти жену на север, чтобы представить ее своей «семье». Я глубоко вздохнул, когда, Мелюзина деликатно засопела и повернулась. Мягкое и легкое движение ее тела не оставляло сомнений, что она спит. Я решил завтра же поговорить с королем об отпуске и, наконец позволил себе закрыть глаза.
Я получил от короля разрешение ехать на север на следующий день. Но обстоятельства сложились так, что мне не пришлось просить об этом.
В то утро, когда я явился на службу, короля в зале еще не было. Через какое-то время он вышел из спальни в сопровождении Валерана де Мюлана. Не знаю, служили ли мессу в королевской спальне, но в капеллу они не ходили. И, таким образом, я тоже пропустил мессу. Это меня не очень огорчило, но я терялся в догадках, произошло ли это случайно или означало очередной шаг короля в отчуждении от церкви. Стефан улыбнулся мне, но ничего не сказал, а сразу сел за стол и жестом пригласил Валерана присоединиться к нему. Выражения их лиц вызвали у меня настороженность. Король выглядел встревоженным и упрямым, а на на лице Валерана был безмолвный триумф.
Утренняя трапеза не была официальной, и в такой прекрасный день большинство людей завтракало на свежем воздухе. Завтракать в зале остались лишь те, кто ловил любой шанс быть замеченным Стефаном. Разумеется, благородные лорды не пришли сюда: у них были более прямые способы приблизиться к королю. Правда в это утро в зале было несколько джентльменов, но и они не стали подходить ближе, когда увидели, что Стефан занят.
Я стоял сзади, за Валераном, направляя оруженосцев, которые подавали блюда на стол, но старался двигаться как можно меньше, чтобы не особенно бросаться в глаза Валерану. Я знал, что он не любил меня, думаю, не из-за какой-то личной причины, а из-за доверия, которое оказывал мне Стефан. Мне кажется, Валеран не любил никого, кто пользовался доверием или любовью Стефана, за исключением тех, кто был связан с ним узами крови или простого интереса.
Наблюдая легкое общение Стефана с Валераном, их конфиденциальный разговор, я вспомнил, как натянуто беседовал король со своим братом и епископом Солсберийским. Я не хочу, чтобы Генрих Винчестерский управлял королем, но я также не хочу, чтобы им управлял Валеран де Мюлан. Я помнил, как Валеран предал короля Генриха, нежно любившего его, и боялся, что он больше беспокоится о своем богатстве и власти, чем о благополучии короля и королевства.
То, как переглядывались Стефан и Валеран, дало мне понять, что Валеран убедил короля сделать что-то, чего могут не одобрить другие, и я хотел узнать, в чем же он его убедил. Это оказалось непросто. Поскольку тема была настолько серьезной, что обсуждалась в королевской спальне, Валеран, разумеется, не говорил открыто. Стефан же, наоборот, важно поглядывая на Валерана, вновь и вновь обращался к теме, занимавшей его ум. Иногда в таких случаях я мог вмешиваться, убеждая короля рассматривать предложения Валерана с разных точек зрения. Но на этот раз я не узнал ничего. Валеран умно перевел застольную беседу на другую тему и заговорил о новом ястребе, которого он подарил королю.
Однако их беседа о силе и ловкости птицы, которую они планировали проверить позже, неожиданно была прервана пажем, сообщившим, что прибыл посланник от архиепископа Тарстена и теперь он идет в зал. Стефан с нетерпением вскочил и пошел навстречу. Я последовал за ним, и сердце внезапно запрыгало у меня в груди.
– Бог спас нас! – воскликнул гонец, как только пересек порог и увидел Стефана. – Трупы шотландцев покрывают поле Норталлертона, как срезанный тростник, а те, кому удалось спастись, бежали в беспорядке на север. Армии короля Дэвида больше не существует.
– Добро пожаловать! – ответил Стефан, похлопывая по плечу молодого монаха. – Мы долго ждали этого. Я уверен, Бог, явил свою милость благодаря благословению Тарстена. И теперь, когда угроза с севера ликвидирована, мир воцарится в стране. Входи, садись со мной и расскажи мне все новости.
Стефан повел монаха к столу, а я шел за ними по пятам, сразу забыв про намерения Валерана в своем беспокойстве о Хью, который, я был уверен, участвовал в битве.
Но благодаря новостям о том, что потом получило название Битвы при Штандарте (пункт сбора сил, верных Стефану, был у штандарта с вымпелами в честь святых угодников и дароносицы, приготовленных и освященных архиепископом Тарстеном), я узнал, что именно навязал Стефану Валеран, и получил разрешение ехать на север.
Закусывая хлебом, сыром и пирогом и запивая элем (на этом настоял король), монах описывал битву, которую он наблюдал, находясь на холме, где был водружен штандарт. Потом монах рассказал Стефану, что Вильям д'Омаль организовал преследование шотландцев и вознамерился отбить замки, которые были сданы Дэвиду.
Вдруг Валеран, слушавший с большим интересом, опершись локтем на стол, выпрямился и тронул Стефана за плечо.
– Милорд, Омаль должен быть награжден, – сказал он. – Мне кажется, что наиболее подходящей наградой для него будет графство Йорк. Он имеет хорошую репутацию у местных баронов, знает графство и заинтересован в его защите. Не разумно ли дать власть над севером в руки такого верного и опытного человека? Возможно, он может получить полномочия одновременно с тем, как вы пожалуете мне Вустер, а Хью – Бедфорд и официально признаете Джилберта графом Пембрука?
Меня охватило отчаяние: я боялся за Хью. Если я правильно понял, то значительное число родственников Валерана станет английскими дворянами. Роберт, близнец Валерана, – уже граф Лестерский. Вильям де Ворен, единокровный брат Валерана, – граф Суррейский. Роджер Бомонт, первый кузен Валерана, связанный вдобавок с ним женитьбой на его единокровной сестре, – граф Уорик. А теперь еще трое получают графский титул: сам Валеран будет владеть Вустером; Хью, о котором он говорил, был младшим из трех родных братьев Бомонт, и его называли Нищим, потому что у него не было земель, но он больше не будет нищим, а станет графом Бедфордским; Джилберт де Клар, женатый на родной сестре Валерана, получит титул, которого он так долго добивался, и станет графом Пембрука. Не удивительно, что король и Валеран говорили об этом наедине, в спальне короля.
Разумеется, я понимал, что не должен касаться этой темы или тем более судить о ней. Но я опасался, что возвышение Бомонтов вызовет недовольство других благородных фамилий, и они могут оскорбиться. Конечно, все, что я скажу по этому вопросу, может показаться слишком самонадеянным. Без сомнения, Валеран продвигал своих родственников в надежде, что они будут поддерживать его, но у меня не было большой уверенности, что это произойдет. Я знал, что близнец Валерана Роберт Лестерский не принимал участия в его восстании против короля Генриха, а Роберта уважали за его трезвые суждения как и Вильяма де Ворена. Из того, что я знал и о чем мог догадываться, вытекало, что как отказ продвигать кандидатов Валерана, так и согласие могли с одинаковой вероятностью привести к дурным результатам. И я не видел никакой пользы от своего вмешательства.
А король, переполненный энтузиазмом от хороших известий, согласно кивнул Валерану и снова повернулся к монаху спросить его, не хочет ли он еще о чем-нибудь рассказать. Не знаю, были ли еще какие-нибудь новости у монаха, но он глубокомысленно нахмурился, услышав предложение Валерана, и в ответ на вопрос Стефана покачал головой, как человек, желающий подумать в одиночестве. Стефан, уверенный, что у гонца нет денег, снял дорогое кольцо со своего пальца и наградил его за хорошие известия. Потом разрешил монаху идти отдохнуть.
Мгновенно все мои мысли о возвышении Бомонтов были отброшены. Что делать? Я не мог покинуть короля и в то же время не был уверен, что мне удастся позже найти монаха.
– Милорд! – воскликнул я, – Можно мне переговорить с посланником?
– Пожалуйста, – мягко ответил Стефан, – но он ничего не знает ни о Джернейве, ни о твоей сестре.
– Я знаю, милорд, но мой друг Хью Лайкорн, приемный сын архиепископа Тарстена, должен был участвовать в битве. – Я повернулся к монаху: – Тебе известен Хью Лайкорн?
– Разумеется, но я ничего не знаю о нем. – улыбнулся монах.
– Должно быть, у него все хорошо. Сэр Хью был одним из командиров под началом сэра Вальтера Эспека а я говорил с сэром Вальтером и уверен: если бы что-нибудь случилось с сэром Хью, сэр Вальтер послал бы известия моему господину архиепископу.
Я вздохнул с облегчением и пылко поблагодарил посланника. Каждый раз, когда я вспоминал, как печалилась Одрис, расставаясь с Хью, даже в тех случаях, когда знала, что с ним все в порядке. Меня охватывала тревога и страх за нее: что будет с ней, если она узнает о его смерти? Как потом оказалось, монах ошибался, и мое облегчение было преждевременным, но, поскольку Хью поправился, я был благодарен монаху за его ошибку. Монах встал, почтительно поклонился королю и вышел из-за стола. Я собрался приготовить комнату, но успел сделать лишь несколько шагов, как Валеран поднял руку и, остановив меня, сказал королю:
– Милорд, сегодня, видимо, такой день, когда все дела должны идти хорошо. Я только что подумал, где бы нам найти человека, с которым можно отправить послание Омалю, – и вот он. Ведь ты с севера, Бруно, не так ли?
Стефан не дал мне ответить. Смеясь над тем, что показалось мне большой самонадеянностью со стороны Валерана, он сказал:
– Ты не вправе распоряжаться моим фаворитом. Я могу отправить послание с этим монахом или найти кого-нибудь еще, чтобы передать мои благодарности тем, кто защищает королевство.
– Прошу прощения, милорд, – ответил Валеран – Я не собирался похитить у вас Бруно, но ведь вы знаете, что монах в первую очередь верен архиепископу. Он сначала поедет к своему господину, а уж потом к Омалю. Таким образом, предложение графского титула пройдет через влияние Терстана, вместо того чтобы явиться напрямую от доброты вашего сердца. – Он пожал плечами и добавил: – Вы знаете, что я рад победе над шотландцами, но я не хотел бы, чтобы она была передана нам принцем церкви.
– Не думаю, что следует беспокоиться так из-за архиепископа Терстана, – ответил Стефан. – Это весьма благочестивый человек, который не стремится переступать границы своей обители.
– Только потому, что он слишком стар и слишком болен, – сердито заметил Валеран.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74