То он замечал крохотный барельеф, изображающий гнома, на углу дряхлого строения. Гном выглядел не менее старым, чем само здание, однако по какой-то причине прежде оставался сокрытым от наблюдателей. То вдруг перед глазами Ренье выскакивала какая-нибудь пристройка, такая скособоченная и жалкая, что казалось удивительным, как она не рассыплется; тем не менее там жили какие-то люди, и некоторые из них имели вполне довольный вид.
Посреди площади, которая была сердцем района, имелся крохотный засохший фонтан. Он был окружен статуями: четыре уродливые русалки, сплетаясь хвостами, плыли хороводом вокруг бассейна, который давно заполнился мусором и пылью. У двух русалок были отбиты носы, у одной недоставало руки, еще одна лишилась плавника.
«Они наверняка глубоко трогают сердце Пиндара, – думал Ренье, рассматривая их. – Уродливы и увечны. Самое то. Странно, что он до сих пор не воспел их в какой-нибудь поэме».
Впрочем, следует признаться, что каменные русалки трогали не только Пиндара, но и самого Ренье. Он находил их довольно отважными девчонками, коль скоро они забрались так далеко от родной стихии и рискнули поселиться в квартале с сомнительной репутацией.
«Они украшают этот район, как умеют, и выполняют свою неблагодарную работу старательно и честно, – говорил по поводу русалок Эмери. – В конце концов, не их вина в том, что они такие несимпатичные. Должно быть, всех красавиц разобрали по более фешенебельным местам. Мы должны быть благодарны и за это».
Эмери отрицал самый факт принадлежности данных русалок к области «эстетики безобразного». Поразмыслив, Ренье согласился с братом. «Они, во всяком случае, не гордятся своим безобразием и не делают из него факт первостатейной эстетической значимости, – так, кажется, говорил Эмери. – Они скромны и очень стараются быть хорошенькими».
М-да. Русалки, несомненно, упорно оставались на стороне «эстетики прекрасного». Так что здесь Пиндару делать нечего.
Одной из самых притягательных вещей района был, собственно, Старый рынок – барахолка, которая выплескивалась на площадь по вечерам выходных дней. Здесь можно было отыскать самые неожиданные предметы: от каменных шариков непонятного назначения, которые служили «сокровищами» для детей всех сословий и любого материального достатка, до одежды и рукописных книг. Ломаные пуговицы, фрагменты наборных поясов, штопаные юбки, вязаные шали, подбитая гвоздями «железная» обувь, «омолаживающие мази» сомнительного происхождения, кольца, снятые с покойников, реликварии – ларцы с письмами, засушенными цветами, крыльями бабочек и прядями волос, вышитые и клеенные из лоскутов картины, – словом, все, что угодно, можно было отыскать на этих развалах.
Ренье обожал копаться в них. Он редко покупал, но всегда возвращался из своих экспедиций с таким ощущением, словно каким-то образом обогатился – просто от самого факта созерцания всего этого неслыханного разнообразия. «Иногда мне кажется, – рассказывал он брату, – что вещный мир обладает такой же бесконечностью, как и мир духовный».
«Это, разумеется, ошибочное представление», – улыбался Эмери.
«Знаю... Все равно – сколько там разного барахла! С ума можно сойти. Никогда не знаешь, до каких пределов способна дойти человеческая изобретательность».
Однако сегодня у Ренье была другая цель, более серьезная, нежели бескорыстное созерцание красот блошиного рынка.
С той девушкой, чье существование Ренье решил оставить загадочным для старшего брата, молодой человек познакомился возле русалок. Он сразу заметил тоненькую черную фигурку, что бродила у пересохшего фонтана с кувшином в руке. Ренье осторожно приблизился к ней, боясь спугнуть.
Девушка выглядела странной даже для этого района. Она была очень высокой, выше даже, чем сам Ренье, и исключительно тощей. На ней было узкое черное платье, перетянутое на груди черной вязаной шалью с большими прорехами. Длинные волосы были распущены, в них застряли репьи и солома, и на спине они свалялись в широкую, как лопата, «косу».
Лицо девушки, загорелое, с очень светлыми, почти белыми глазами, было спокойным, расслабленным. Она тихо пела и черпала несуществующую воду из сухого колодца.
– Что ты делаешь? – спросил Ренье.
Она обернулась к нему и улыбнулась так светло и радостно, что у Ренье сжалось сердце.
– Даю пить русалкам, – сказала девушка.
Ренье присел рядом и все то время, пока она поила каменных русалок, смотрел на нее. Она действовала уверенно, спокойно, так что Ренье сразу понял: своим делом она занимается далеко не в первый раз.
– Как тебя зовут? – спросил он, когда она вытерла пот со лба и уселась передохнуть рядом с ним.
– Генувейфа, – ответила она. И чуть нахмурилась. – Кажется.
– Очень красивое имя. А я – Эмери.
– Ну да? – Она чуть привстала. – Нет, не Эмери. Как-то иначе. Ты ведь назвал не свое имя, верно? Чье-то. Не твое. – Ее рот растянулся, и слезы градом полились из глаз. – Ты обманул меня! Не хочешь со мной знакомиться!
– Вовсе нет. – Ренье обнял ее за плечи. – Клянусь тебе. Эмери – мое имя.
– Ладно. – Она длинно всхлипнула и улыбнулась, сперва через силу, а затем и искренне.– Как хочешь. Я буду звать тебя Эмери, если тебе это приятно.
– Я студент Академии, – продолжал Ренье. – Тебе интересно?
– Да. Студенты – смешные, – сообщила девушка.
– Ты уже встречала студентов?
Она кивнула.
– Несколько раз. Они все любят меня.
Ренье чуть отодвинулся, чтобы лучше видеть девушку.
– И как они тебя любят?
– Дарят мне денежки и красивые вещички, – сказала она. – Угощают сладостями. Все потому, что мой отец – гробовщик.
Это известие произвело на Ренье такой же волшебный эффект, как и на прочих, кто прежде встречал Генувейфу и находил в себе достаточно чуткости и ума, что6ы подружиться с ней. Ренье начал улыбаться чуть заискивающе.
Она захлопала в ладоши.
– А! И тебе я тоже понравилась!
– Да, – сказал Ренье. – И не только потому, что твой отец гробовщик. Ты хорошая.
– Наверное, – протянула она. – Да, конечно, я хорошая. А что ты мне подаришь?
– У меня есть денежки. Я могу купить тебе браслетик или колечко. Что бы ты хотела? Может быть, новую шаль?
Она дернула шаль у себя на груди.
– Нет, моя шаль – хорошая. Лучше подари мне браслетик.
– Договорились. – Ренье протянул ей руку, и они встали вместе.
До вечера, когда на барахолку выходили торговцы, оставалось еще немного времени, и они побродили по району. Генувейфа показывала своему новому другу разные чудеса. В подвале они нашли кошачью берлогу – там лежала пестрая кошка с десятью белыми котятами.
Затем Генувейфа потащила Ренье в переулок, где стоял наполовину обвалившийся трехэтажный дом, в котором люди живут без одной стены, как пчелы в сотах. Правда, вместо стен теперь висят плетеные циновки, но сверху все равно видны головы, точно в кукольном театре.
Видели они старуху, которая делает корзины из старой пеньки и гибких прутьев, – знатные выходят корзины, и одна богатая госпожа всегда их покупает для перепродажи. «Ее короба видели даже в знатных домах!» – сообщила Генувейфа. Старуха, впрочем, с молодыми людьми разговаривать не захотела.
Девушка выбрала себе тонкий серебряный браслетик с несколькими разноцветными стекляшками. Стоила эта вещица очень дешево, но Генувейфа пришла в неописуемый восторг.
– Теперь я смогу выйти замуж! – сказала она. – У меня ведь есть приданое. Без драгоценностей приданого не бывает, а без приданого не бывает замужества.
– И что ты будешь делать замужем? – спросил Ренье.
– Ну, что все делают... У меня будет дом с кроватью, и несколько десятков юбок, и посуды – сколько захочу. – Она подумала немного, и вдруг ее лицо приняло растерянное выражение. – А что обычно люди делают замужем?
– Не знаю, – признался Ренье. – Моя бабушка, например, помыкает своим мужем.
– Дедушкой? – спросила Генувейфа, явно очень гордая своими познаниями в вопросах семейной жизни.
– Именно. И еще она управляет имением.
– А мама?
– Мама спит в гробнице. Там очень красиво, и мы с братом иногда ходим к ней.
– Я бы тоже хотела спать в богатой гробнице, – вдохнула Генувейфа.
Чуть позднее она привела своего нового друга к себе домой, и Ренье понял, что она имела в виду, когда говорила о том, что хотела бы иметь собственную кровать. Домик гробовщика представлял собой крохотную лачугу, большая часть которой была занята мастерской. Никакой мебели там не водилось, кроме верстака, а спали хозяева на охапке соломы.
Сам гробовщик, низенький, тощенький, сгорбленный старикашка встретил дочь невнятным бормотанием. Заказы у него случались нечасто, и большую часть свободного времени он просто сидел в полумраке, погруженный в свои таинственные думы. Странно, но он не стал пьяницей. Раздумий ему вполне хватало, чтобы впадать в одурманенное состояние.
– Это я, батюшка! – крикнула Генувейфа, входя и втаскивая за собой Ренье.
– А, – отозвался он. – Кто с тобой?
– Новый друг! Он говорит, что его зовут Эмери, но, конечно же, врет. Он студент.
– Вот как, – сказал старичок и заворочался.
Рослая дочь смотрела на него сверху вниз.
– Я теперь могу выйти замуж. Он купил мне браслет.
– Иди, иди. Приготовь ужин, – велел отец, толкая дочку в спину.
И когда Генувейфа скрылась в кухне, гробовщик наконец обратился к Ренье.
– И что тебе от нее нужно, болван?
– Для начала я не болван, – с достоинством ответил Ренье. – Ваша дочь показалась мне весьма достойной девушкой. Мы просто гуляли.
– Ко мне подбираешься? – спросил гробовщик.
– Мне показалось, что дела у вас идут не слишком блестяще, – не стал отпираться Ренье. – Я мог бы купить у вас что-нибудь из одежды.
– У меня есть плащ, в котором я участвовал в похоронах одного отвратительнейшего вора, – сказал старичок. – Кажется, ваш брат студент охотится именно за такими вещичками?
– Ну... – протянул Ренье. – Вы живете в Коммарши дольше, чем я. Знаете куда больше. Я просто следую традициям.
– Был такой ворюга, Желтомордый Болант, если желаете знать, – начал гробовщик. И тотчас оборвал сам себя: – Интересно?
– Необычайно! – с жаром подтвердил Эмери.
– Итак, Болант промышлял кражами и даже грабежами. Отвратителен он был не тем, что забирался в дома и тащил оттуда денежки и побрякушки, а тем, что всегда убивал домашних животных. Терпеть не мог собак, кошек, птичек в клетках. Непременно зарежет и бросит на хозяйскую постель. Я-то животных не особо люблю, особенно балованную эту скотину, всяких там мосек с подушечек, но если поразмыслить: чем зверье-то виновато! Жило себе в лесу, на подушки не просилось. Человек сам их из лесу забрал и к себе в дом водрузил. А другой человек пришел и убил ни за что ни про что. Да еще и за убийство это, в общем, и не считалось. Ну? И о чем это говорило?
– Кому? – не понял Ренье.
– Вам, к примеру, о чем это говорит?
– Должно быть, Болант Желтомордый отвратительным был ворюгой, – сказал Ренье.
– А, поняли! – обрадовался гробовщик. – А помер от укуса крысы. Точно говорю. Нашли его на улице мертвым, и крысы рядом сидели. И кошка тоже рядом была, но крыс не трогала. Когда зверье общего врага видит, оно меж собой не собачится.
– Удивительно, – поддакнул Ренье.
Гробовщик вздохнул.
– Вот мне и поручили сделать для него гроб. Хоронили-то Боланта за счет города, а город не любит тратить деньги на такие бесполезные вещи. Но просто так закопать человека тоже невозможно, будь он даже трижды гнусный вор. Вот и вызвали меня. Я взял свой самый плохой плащ и пришел. Мне все объяснили. Как есть я самый дешевый гробовщик в городе, да и товар у меня дрянной, то вот мне, значит, десять монет – и чтоб гроб к утру был готов.
– И этот самый плащ вы желаете мне продать? – спросил Ренье.
– Именно.
– И сколько вы за него хотите?
– Ну, десять монет, – сказал гробовщик.
Тут в комнате снова появилась Генувейфа и сказала жалобно:
– А из чего ужин готовить? Я искала-искала, но ничего не нашла.
– Там мука есть, посмотри лучше, – заворчал отец. – В банке.
Девушка снова скрылась.
– Полоумная она у меня, – сказал он грустно.
– По-своему она очень умная, – возразил Ренье. – И напрасно вы, кстати, думаете, что она без вас пропадет. Думаете ведь об этом, да? Так вот, не пропадет. У нее душа радостная.
– Только радости с этого нет, – упрямо сказал старик.
– Вам по профессии вашей положено быть таким мрачным, – заявил Ренье. – Если вы не возражаете, я приду к вам завтра с деньгами.
– Завтра никак, – сказал старик. – А вот дней через пять – милости просим.
Разумеется, Ренье прекрасно отдавал себе отчет в том, что никакого Желтомордого Боланта, скорее всего, не существовало. Равно как не существовало и похорон вышеозначенного вора – врага домашних животных, от крысиных зубов погибшего. И плащ свой старый гробовщик намерен приобрести на барахолке, чтобы потом втридорога всучить его студенту.
В эту игру гробовщики, экзекуторы и налоговые инспекторы Коммарши играли с учащимися Академии уже много лет. Правила были известны, и никто не жаловался. И кто такой Ренье, чтобы требовать подлинной вещи? Подлинная, поди, стоит тысячи монет.
Однако, каким бы фальшивым ни был плащ, но гробовщик-то – самый настоящий! Запредельно нищий, мрачный, с сумасшедшей дочерью. Упустить такую возможность было бы верхом глупости.
Поэтому, расставшись с Эмери, Ренье решительно зашагал в сторону Старого рынка.
Он прошел мимо серого здания городского архива – там не было окон, чтобы завещания, хранившиеся в толстых деревянных шкафах, не портились от перепадов температуры, сквозняков и сырости, – миновал десяток скучных светленьких домиков, которые городская мэрия Коммарши предоставляла своим служащим в пожизненное пользование, и вдруг возле башни долговой тюрьмы заметил знакомые фигуры.
Ренье чуть прибавил шагу. Сомнений не было: Эгрей и с ним Фейнне. Брат, конечно, прав: девушка не то чтобы увлеклась Эгреем, но, во всяком случае, она не препятствует ему ухаживать за собой. Гуляет с ним по городу, по саду, катается на лодке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56