– Наверное, стоит позвать на помощь, – сказал он себе. И посмотрел на дверь кабачка. Расстояние было небольшим, но ведь его следовало еще пройти!
Эмери попробовал встать, но неловко повернулся и снова упал. Слезы брызнули у него из глаз, больше от досады, чем от боли.
– Не будь ты моей ногой, которая еще явно мне пригодится, – обратился он к тупому бревну, которое отказывалось поддерживать его тело, – я бы тебя отрезал собственными руками! И после этого ты смеешь называться частью тела благородного человека?
– Великолепно! – раздался новый голос. – Какое самообладание!
Эмери чуть повернул голову.
– Элизахар! Вы какой-то вездесущий.
– Вы тоже, – заметил Элизахар. – Я только что видел, как вы гуляете по саду – и вот уже успели с кем-то подраться и произносите монологи.
Эмери беззвучно выругался.
Элизахар присел рядом с ним на корточки.
– Шпажная рана, а? – спросил он. – Давайте перетянем ее, пока вся кровь из вас не выбежала на землю. Кровь – она, знаете ли, имеет гнусное обыкновение дезертировать с поля боя.
– Очень смешно, – проворчал Эмери, глядя, как Элизахар перевязывает ему ногу тонким шарфом.
«Надо будет сказать братцу Ренье, что шарф подарила сама прекрасная Фейнне», – подумал Эмери.
– Нет, это мой шарф, – сказал Элизахар.
– Что?
От ужаса сердце ухнуло у Эмери в пятки. Неужели он начал бредить? Что еще, интересно, он успел выболтать в бреду?
– Вы изволите читать мои мысли? – осведомился Эмери, невольно подражая тону офицерика.
– Ваши мысли написаны у вас на лице... Я совершенно не против того, чтобы моя госпожа вызывала нежные чувства у достойных молодых людей. В конце концов кто я такой, чтобы решать, кем увлекаться госпоже Фейнне? Я лишь слежу за тем, чтобы ей не причинили вреда.
– Любовь может причинить очень большой вред, – сказал Эмери.
– Любовь – нет, – возразил Элизахар. – Глупые любовные приключения – другое дело. Но это же не для вас.
– Слушайте, Элизахар, вы как-то отвратительно проницательны.
– Я получаю за это хорошее жалованье... Попробуйте теперь встать. Я держу, не бойтесь.
Эмери поднялся, охнул и привалился к Элизахару.
– Я провожу вас, – предложил Элизахар.
– Нет уж! – фыркнул Эмери.
Не хватало еще, чтобы этот человек увидел их с братом жилище. А если Ренье сейчас бродит по саду Академии, то не исключено, что он вернется домой одновременно со старшим братом. Вот будет замечательная встреча!
– Почему?
– Я содержу любовницу, – сказал Эмери. – Она тупая и одноглазая. Это моя постыдная тайна. Меня тянет к уродливым женщинам.
– В таком случае, вы найдете общий язык с поэтом Пиндаром, – кивнул Элизахар. – Я слушал его сегодняшнее выступление на занятии госпожи Даланн. Бьюсь об заклад, сейчас, в «Колодце», он продолжает развивать те же идеи.
– Пиндар до обидного глуп, – задумчиво проговорил Эмери и попробовал сделать шаг, затем другой. – Получается! – сказал он. – Пожалуй, попробую добраться сам.
– Ну, как хотите, – произнес Элизахар.
Он отпустил руку Эмери и ушел. Дверь кабачка прикрылась и впустила телохранителя Фейнне, а затем притворилась, и Эмери остался один.
Ренье спал крепким сном невинного человека, когда Эмери добрался наконец до дома. Разбуженный грохотом, младший брат был крайне удивлен.
– Кто здесь? – сонно спросил он в темноту. И, пробудившись мгновенно, совсем другим, ясным и уверенным голосом добавил: – Убью!
– Это я, – отозвался Эмери. – Зажги лампу...
– Это месть? – осведомился Ренье. – В таком случае объясни, за что. Я спать хочу.
И он снова улегся.
– Зажги лампу, – повторил Эмери.
– А сам ты не можешь этого сделать?
– Не могу. Я держусь за стену.
После такого объяснения Ренье вскочил как ужаленный и метнулся к лампе. В ее прыгающем свете явился Эмери, бледно-зеленый – уничтожить мертвенный цвет, разлитый по его лицу, не смог даже теплый свет огонька. Старший брат действительно держался за стену. Точнее сказать – хватался за нее из последних сил.
– Ну, как я тебе нравлюсь? – осведомился он, криво улыбаясь.
Ренье смотрел на него с ужасом и ничего не говорил.
– Между прочим, – продолжал скрипеть Эмери, – это твоя работа.
– Моя? – прошептал Ренье.
– Не знаю, для чего тебе понадобилось вчера задирать офицеров, но сегодня они потребовали сатисфакции.
– Клянусь тебе, Эмери, я совершенно ничего не помню! Может, и сказал что-то... Если бы это было важное, я бы тебе рассказал.
– Они сочли это важным... Не мог бы ты, братец наконец заняться прямым своим делом и спасти умирающего?
– А? – Ренье глянул на него рассеянно и вдруг засуетился. – Сядь. Лучше – ляг. Я тебе подушку принесу свою.
– Зачем мне твоя? – Эмери наконец засмеялся и тут же сморщился от боли. – У меня своя есть.
– Ну, не знаю... Моя удобнее. Что я должен делать?
Эмери осторожно двинулся вдоль стены и наконец повалился на кровать.
– Я мечтал об этом бесконечно долгое время, пока шел сюда.
Ренье прикусил губу: он понимал, что брату пришлось отказаться от помощи и добираться до дома самостоятельно.
– А теперь – раздень меня, – велел Эмери и блаженно прикрыл глаза.
Ренье стянул с него сапоги и замешкался, глядя на разорванные, заляпанные кровью штаны.
– Разрежь, – пробормотал Эмери, угадывая его сомнения. – Все равно испорчены.
– Кто тебя перевязывал?
– Элизахар.
– Вездесущий Элизахар!
Эмери открыл глаза.
– Вот и я так считаю... Кстати, он видел, как «я» гуляю по саду Академии. Что ты там делал?
– Ну, просто бродил... Мечтал...
– Завтрашние танцы с госпожой Фейнне, как ты понимаешь, отменяются. К несчастью, братец, тебе придется поболеть. Ты ранен в бедро. Шпажная рана. Глубокая и болезненная.
Ренье застонал в голос. Эмери сморщил губы в улыбке. Он предвкушал этот стон, ковыляя от кабачка, и злорадство помогало ему превозмогать боль.
– Следи за тем, что болтаешь, – будет меньше неприятностей. И у тебя, и у меня, – назидательно молвил старший брат. – Видишь шарфик, которым меня перевязали? Это – ее шарф.
– Она тоже там была?
– Нет, только ее шарфик.
– Тогда не считается, – заявил Ренье с огромным облегчением.
– Я знал, что ты так скажешь, – фыркнул Эмери. – Согрей воды, умой меня, промой рану и перевяжи ее чем-нибудь свежим. Жаль, что у нас в Академии нет курса медицины.
Ренье взялся было за повязку, но Эмери остановил его:
– Сперва приготовь воду и новый материал. Что ты сразу за шарф хватаешься? Присвоить не терпится? А я пока истеку кровью?
Ренье неожиданно обиделся.
– Ну что ты, в самом деле... Прости меня, пожалуйста. Я растерялся. Не каждый день брат является домой в таком виде. Да еще по моей вине... Не сердись, Эмери.
Эмери взял его за руку, надавил на ладонь.
– Очень больно, – признался он. – И спать хочется. Как-то все сразу.
– Ты просто лежи. Я все сделаю, – заверил его Ренье.
Под засохшей кровью рана оказалась совсем маленькой, похожей на змеиный укус. Кровь уже остановилась.
– Интересно, задета ли кость? – с важным видом спросил Ренье.
– Была бы задета, я бы до дома не дошел.
Спустя час оба брата мирно спали. Окровавленные тряпки были выброшены на двор – чтобы не воняли. Опрометчивое решение, потому что запах крови растревожил бродячего пса, заночевавшего поблизости, и он полночи завывал и скребся в ворота.

КОРОЛЕВСТВО:

ПРИДАНОЕ РИНХВИВАР
Если уж кто-то один из студентов свил себе удобное, захламленное гнездо под кустом, прихватив туда, кроме скучной учебной книги «Краткие Королевские Хроники», мягкое одеяло и початую бутыль вина, сладкие мягкие орешки и прочие необходимые для чтения предметы, – то и другой студент рано или поздно отыщет это место и попробует хотя бы на время присвоить чужое гнездо.
Так и вышло, что Эмери отыскал по примятой траве следы старой лежки и, по достоинству оценив ее местоположение, забрался туда же. А забравшись, нащупал не только бутыль, совершенно пустую (остатки орехов давно расклевали птицы), но и книгу. Должно быть, руки у Эмери так устроены – сами собою схватили переплет, пусть даже дешевый, бумажный, и извлекли на свет комок растрепанных страниц прежде, чем Эмери успел понять, что это за книга.
Курс истории Королевства не нравился Эмери потому, что не содержал, по мнению молодого человека, ни слова правды. Эмери ни мгновения не верил в то, что все случилось именно по описанному. В глубине души он ничуть не сомневался, что все тайны, на раскрывание которых претендовала книжка, гораздо слаще и глубже, с куда большим числом участников.
Да и каждый из участников обладал намного более сложной и подробной судьбой, а ведь это важно, поскольку любой из них, на кого ни глянь, является чьим-то предком.
Когда Гион, младший брат, взял жену из древнего рода эльфов, владыка эльфийский дал за дочерью великолепное приданое: отряд в пятьдесят эльфийских лучиков и десять больших повозок с саженцами наилучших растений, какие только могла принять на себя почва, и двинулся Гион во главе прекрасного шествия по землям, которые были завоеваны силой оружия. И не было в новом Королевстве барона, который не захотел бы присягнуть на верность не старшему брату, который прошел по их владениям с мечом в правой руке и союзной хартией – в левой, но младшему, который явился с эльфами и богатыми растениями.
Видя это, король Мэлгвин самолично распорядился о том, чтобы коронацию провели иначе, чем было задумано, и все Королевство отдал в руки своего младшего брата Гиона, а сам довольствовался крупным герцогством на севере, где имелась хорошая руда и можно было производить множество железных предметов...
Придя наконец в себя, Гион решился и осмотрелся вокруг. Больше всего пьянило его небо над головой – пронизанное солнечными и воздушными токами, полное облаков и света, распахнутое для птиц и человечьего взгляда. И там, за весело изогнутым сводом, угадывалось терпеливое, исполненное достоинства ожидание двух лун.
Лес выглядел здесь куда более нарядно, чем по ту сторону серого туманного мира. Стволы, светящиеся собственным, густо-медным светом, были по щиколотку погружены в плетеные манжеты папоротника, а между стволами то и дело виднелась каменная кладка. Приглядевшись, Гион увидел, что находится посреди большого, очень странного строения, которое раскинулось на огромном пространстве.
Этот город-дворец был возведен таким образом, что не столько отделял жилье от леса, сколько соединял их, сливал в единое целое. Каждая комната здесь распахивалась навстречу лесу и становилась его частью, его украшением – наравне с древесными грибами или густыми зарослями стреловидных цветов, которые не то росли сами по себе, знаменуя границу между освоенным и диким миром, не то были высажены специально.
Гион перевел взгляд на свою подругу и вдруг понял, что платье Ринхвивар создано таким же точно образом, что и эльфийское жилище: оно не столько скрадывает тело девушки, сколько делает ее частью окружающего мира, и ветер с совершенно одинаковым чувством прикасается и к длинным прядям ее волос, и к лепесткам ее причудливо изрезанного одеяния.
У себя дома Ринхвивар выглядела еще более дикой и странной, чем в человечьем мире. Когда Гион встречал ее по свою сторону границы, он в точности знал, что видит эльфийскую деву – ей и положено было казаться чем-то непонятным, в высшей степени необычным. Но в эльфийском мире эксцентричная красота Ринхвивар захватывала возлюбленного без остатка, она превращалась в истинную соль и настоящий перец для диковинного блюда, и без того кусающего язык и щиплющего губы (не говоря уж о слезящихся губах и мгновенно воспаляющихся от нового запаха ноздрях!).
Полумертвый, изнемогающий, Гион поднялся на ноги и сделал свой первый шаг по этой земле, а Ринхвивар, нетерпеливо смеясь, постоянно кружила рядом.
Эльсион Лакар, если подумать хорошенько, не более отличаются от соплеменников Гиона, чем обитатели пустыни – с их звериными глазами, невинными и бешеными, с их тонкими чертами и сухими ртами. Те тоже мало походили на родичей Мэлгвина и Гиона, однако являлись, несомненно, людьми, и с ними можно было воевать, вести переговоры, торговать – и даже брать от них жен.
Эльфы, которых встретил Гион вскоре после того, как Ринхвивар ввела его в пределы города-дворца, были высоки и темнокожи, их раскосые глаза поблескивали в лесном полумраке и вспыхивали неожиданным зеленым огнем, когда луч солнца находил к ним дорогу. Готовность улыбнуться дремала в мягких уголках их губ. Гион знал, что время проходит для них иначе, чем для обычного человека, но судя по тому, как двигались Эльсион Лакар, никак нельзя было сказать, что они существуют в каком-то особенном, замедленном ритме.
Они быстро переходили из помещения в помещение, стремительно поворачивали голову, если их окликали. Долгота эльфийского времени ощущалась в ином: в незримом облаке покоя, которое окутывало каждого, с кем встречался Гион.
И все же среди них нашлись такие, что были похожи на людей, и Гион мгновенно выделил их из прочих.
Их обнаружилось четверо, и они сперва бродили по соседним комнатам, сопровождая Гиона и его подругу издалека. Гион сперва думал, что они просто любопытствует и скоро оставят его в покое; но нет – те четверо кружили и кружили поблизости. То и дело Гион, взглянув куда-нибудь, куда указывала ему Ринхвивар, – на особенно стройное дерево, на изысканный плющ, на вьюнок, покрытый розоватыми цветками, – замечал среди цветов, листьев, между стволами пристальный, чуть насмешливый взгляд чужих раскосых глаз.
– Кто они? – спросил Гион у Ринхвивар, сдаваясь: дольше делать вид, будто он не замечает преследования, было просто глупо. – Кто они такие? Почему следуют за мной по пятам?
Он боялся, что она ответит: «Мои братья, которым не нравится моя любовь к простому человеку», – или что-нибудь в том же роде. Но Ринхвивар лишь пожала плечами.
– Это отчаянные головы, самые неприятные, самые быстрые из Эльсион Лакар.
Гион остановился, прислонился к теплому, нагретому солнцем камню – такому же округлому, как плечи Ринхвивар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56