– Что? – спрашивает Теодор в искреннем изумлении.
– Местер страшно опытный малый, он сидел с девушкой после меня сегодня, и он говорит, что она так же беременна, как мы с вами. Между прочим, он подарил ей свою часовую цепочку.
Молчание. Теодор думает, потом говорит:
– Что же, значит, она только притворяется?
Во всяком случае, она из-за этого лишилась жениха.
– Да, – ответил господин Дидрексон, улыбаясь, – это она рассказала и мне. Но тут важно знать, не ценит ли она деньги дороже, чем жениха. А впрочем, именно тогда-то жених и может вернуться.
«У нее есть сберегательная книжка, – думает Теодор, – вот чертово отродье!» И он восклицает с внезапной твердостью: – Вы не должны платить ни одной эре! – Но он не уверен, этот сложный ход мыслей, в котором ему приходится разбираться, ново для него, поэтому он прибавляет: – Я сделал бы точь-в– точь так, как вы: заплатил бы что следует и развязал себе руки; но если это обман и вымогательство, тогда совсем другое дело.
– Но я не могу этого установить.
– Нет, – согласился Теодор, – не можете.– И Теодор продолжал соображать. Но вдруг его поражает безусловная смехотворность всего этого дела.– Да черт побери, вы ведь можете не платить до рождения ребенка! А он, пожалуй, никогда и не родится! – говорит он.
– Совершенно верно, – отвечает господин Дидрексон, – потому-то я вас сюда и вызвал. Девушка, может статься, очень хитра. Кстати, как ее зовут?
– Флорина.
– Флорина. Очень хитра, пройдоха. Так вот, я внесу деньги вам, господин Иенсен, я обещал ей; но она не получит их раньше срока. Я посоветовался с Местером, он парень дошлый. А когда она их в конце концов получит, то с обязательством хранить молчание, за подписью и при свидетелях, а то она опять придет. Все должно быть закреплено письменно.
– Великолепно! – сказал Теодор, сверкая глазами. Что привело его мгновенно в такой восторг? Не шевельнулся ли в его голове какой-нибудь план, сразу принявший жизнь и формы?
– Хорошо! – сказал он господину Дидрексону.– Я возьму на хранение деньги и улажу все с Флориной, можете на меня положиться.
– Да, вот именно, если вы разрешите затруднить вас этим. Хорошо было бы сразу разъяснить ей все и зажать ей рот, – сказал господин Дидрексон.
Теодор ответил:
– Хорошо, все будет сделано.
Он пробыл на пароходе до утра и спал, пока другие пировали. Молодому Дидрексону, видимо, мало было этого урока, он любил радость, искал и находил ее. Молодой и красивый, как принц, он всю ночь хороводил с гостями, исполняя роль радушного хозяина. В четыре часа педали горячий завтрак.
– Пожалуйте, не взыщите! – вежливо говорил хозяин, товароватый и внимательный, как всегда.
Повар был в свежих белых перчатках, в антрактах между кушаньями Местер играл на гармонике. Да, все было очень остроумно и весело.
Наконец, общество стало расходиться, гости сели в лодки и поплыли к берегу. Они были молоды и пылки, и бессонная ночь ничуть не отозвалась на них – этого бы еще недоставало! С берега они торжественно махали платками и шляпами.
Через двадцать лет они, может быть, вспомнят эту ночь и улыбнутся. Через тридцать будут сердиться, что другие молодые люди урвут себе одну ночку в жизни…
– А в случае, если… если вам не придется платить, как тогда? – спросил Теодор, стоя на трапе.
– А-а… Ну, что ж, в сущности, она по-своему была благоразумная и хотела помочь мне распутаться с властями, – ответил господин Дидрексон с беглой улыбкой.– Нельзя не дать ей совсем ничего. Но с другой стороны, она вела себя не очень благородно, – дайте половину!
Вернувшись домой, Теодор отправился к отцу и сказал, – бумажник его был так туго набит, что он мог это сказать:
– Адвокат был?
Отец удивлен, но имеет основания считать вопрос неискренним.
– Мне вчера надо было уехать, – продолжал Теодор.– Теперь нет никакой помехи, чтоб его вызвать, если он еще не был.
Отец злобно косится на него и говорит:
– Чучело!
Пер из Буа чуял недоброе; неужели сила уже не на его стороне? Посмотрим! Долгие годы праздности отнюдь не смягчили его, а, наоборот, понемножку ожесточали каждый день, теперь он весело шел попятным путем. Еще немножко, и он станет чудовищно злым и будет кидаться на людей, природный инстинкт развертывался в нем беспрепятственно и работал вовсю на полной свободе, он быстро шел назад к своему глубокому прошлому, к пещере, звериной хитрости, реву и нападению. Он бежал по дороге прямо, как духовидец, тьма звала его.
– Ну, так чего же тебе надо? – спрашивает Теодор.– У меня есть другие дела, а не только что стоять здесь. Хочешь делиться – сделай одолжение, я выкуплю ваши части.
Ловкий выпад со стороны мальчишки Теодора – выговорить такие слова, не моргнув глазом! Но отец тоже не промах, – он скосил голову, словно имел дело с совершенным ничтожеством и говорил с сором на полу:
– Вот что, пащенок, выкупишь? Нет, это ты, пащенок, вылетишь отсюда.
И искоса метнул на сына взглядом.
– Как это так? – спросил Теодор, и в ясной голове его точно вдруг отодвинулась какая-то заслонка, он услышал, как шумит в его ушах кровь.
– Вот я так выкуплю тебя! – сказал отец хриплым от раздражения голосом. – Вон из дому! – прибавил он.– Ты спрашиваешь, как? Выгоню из своего дома, вон, в поле, паршивец!
Но в эту волнующую минуту Теодор овладел собой.
– Ах, вот что ты задумал! – сказал он, криво усмехаясь. Он знал положение дела, как свои пять пальцев: ежегодные операции с треской и многократные покупки и продажи судов, – деньги, вырученные от всех этих совершенно личных предприятий, были вложены в дело, и лавка не могла откупиться от него, не обанкротившись. Он криво усмехнулся. Он даже не подумал о птичьем острове, которого никак нельзя было выкупить, потому что он не продаст его.
Единственное, что могло быть, – это, что отец действительно разорит дело в лавке и потом посадит девчонок начинать торговлю сызнова. Пер из Буа пользовался большим кредитом.
«Как хочет! – думал Теодор, – аккурат, как хочет! Я разобью их торговлю в пух и прах под самым их носом, только бы мне заполучить квадратик земли!» – Улыбка еще змеилась на его губах, когда он вышел от отца.
Пер из Буа чуял неладное и даже видел перед собой странную улыбку, – что же, он начал сдаваться? Он не сдался, он заревел. Позвали адвоката Раша, и этот составил акт раздела не хуже всякого другого, писал несколько дней, писал с большой готовностью, посмотрел торговые книги в лавке, вызвал телеграммой дочерей, телеграфировал с большой готовностью этим малюткам и охранял их права. Ведь дело шло о двух молоденьких девушках и параличном старике; все трое смотрели на него с надеждой, не мог же он обмануть такие глаза? Ведь он жил тем, что помогал людям в юридических случаях, когда в жизни приходилось применять право. Пер из Буа хотел устроить свои дела перед смертью, и его благовоспитанные дочери не стали ему перечить. Сын тоже не перечил: сделайте одолжение, – сказал сын. Что же оставалось адвокату, как не приступить к делу!
– Сделайте одолжение! – говорил Теодор и усмехался криво.
А нужный участок он наконец купил, стена о стену с лавкой, большой четырехугольный пустырь для лавки и склада, все звонкий камень. Строительные же материалы доставит шхуна обратным рейсом, когда повезет треску, – никаких спичек, никакой соли!
Теодор усиленно работал все это время и был постоянно начеку. Уже первый шах его встретил препятствие: господин Виллац Хольмсен не хотел продавать ему участок. Почему? – думал Теодор. Два раза он получал отказ, на третий раз он стал действовать через женщину и победил.
Он пошел не более не менее, как к фру Раш. Ну, и бестия же этот Теодор, все-то он знал, даже и то, что добрейшая фру Раш похлопочет за него у господина Виллаца Хольмсена – как раз наперекор адвокату.
– Что такое происходит? – спросила фру Раш. Происходит то, что у него отняли лавку, торговлю, всякую деятельность, ему отказали, выгнали, помогал в этом адвокат.
– Теперь помогите мне вы!
– Не могу же я действовать против моего мужа, – сказала фру Раш.
– Всего несколько квадратных метров горы у господина Виллаца Хольмсена из барской усадьбы. Не потому, что он нуждается в продаже, а потому что он может помочь мне. Я выстроюсь и опять выйду в люди. Адвокат получит тогда торговую конкуренцию в Сегельфоссе, которой он добивался.
– Я не могу действовать против своего мужа, – сказала фру Раш.
На следующий день Теодору доставили несколько строк от господина Виллаца Хольмсена, что он может получить участок. Податель, Мартин-работник, вымерит его, цену мы назначим, скажем, двести крон, а сумма должна быть выплачена съестными продуктами в несколько приемов, на десять крон каждый раз, негодяю Конраду, бывшему поденщику господина Хольменгро. Купчую пусть напишет ленсман из Ура.
Вот чего добился Теодор.
Он начал взрывать участок для закладки погреба и фундамента. Взрывал динамитом стена о стену с лавкой, не так-таки уж прямо для того, чтоб уморить со страху отца, но и не для того, чтоб пощадить его. Пер из Буа заревел было, но когда адвокат Раш разъяснил ему положение, он больше не пикнул. Чтобы он стал пищать? Мальчишка и его мать очень просчитаются, если думают, что он попросит пардона! Зато однажды к Теодору явился адвокат и предложил ему нечто в роде мировой сделки. Адвокат, должно быть, в конце концов понял, что лавка не может откупиться от Теодора, не пошатнувшись сама. Он сказал:
– Вложенные вами наличные деньги вместе с законной частью наследства…
Теодор перенимал то хорошее, что находил у других; подумав, должно быть, как поступил бы в этом случае молодой господин Дидрексон, он прервал адвоката и сказал:
– Я отказываюсь от наследства.
На адвоката Раша это неожиданное заявление подействовало, как удар. Удивительно, какие обезьяны эти выскочки; еще будь это человек из хорошей семьи!
– Напрасно вы так заноситесь, молодой человек!– сказал он.
– Заношусь или не заношусь, это не ваше дело!– ответил Теодор.
– Я даю вам дружеский совет.
– Я в нем не нуждаюсь.
– Ну, – сказал адвокат, – я не об этом пришел с вами поговорить. Положение таково, что лавка отлично может выплатить вам вашу часть, и продолжать по– прежнему работать…
– Ну, так и платите! – сказал Теодор.
– У меня есть частное предложение, – продолжал адвокат.– Рекомендую вам позволить мне его изложить, не прерывая меня. Так вот: лавка отлично может это сделать, то есть откупиться от вас, в особенности, раз вы так по– мальчишески и, может быть, немножко чересчур смело отказываетесь от наследства.
– Это вас тоже не касается.
– Не прямо.
– И не косвенно, вообще никак. У меня нет привычки дарить сберегательные книжки, но я и в долг не даю и не беру, – раздраженно заговорил Теодор.– Заткните свою пасть и убирайтесь подобру-поздорову, я не принимаю вашего предложения, понимаете?
Адвокат с величайшим состраданием заявляет:
– Я только ради вашего блага и ради блага остальных сижу здесь и слушаю… вашу пасть, как вы это называете…
– Вы отлично знаете, что я могу наложить арест на товары и платежи в лавке, пока не покрою своего долга, в бешенстве крикнул Теодор. В нем проснулся сын Пера из Буа, и он умел шипеть от ярости.– И вы знаете, что тогда лавке конец. А если не знаете, так я могу рассказать вам, я понимаю в этом больше вашего, я торгую с самого рождения.
То ли адвокат нашел в его словах кое-что правильное, то ли решил не замечать похвальбы, но он сказал:
– Мое частное предложение заключается в следующем: в интересах всех сторон, предприятие продолжает вестись, как до сих пор. Вы управляете им, но сестры ваши становятся его участницами. Согласны вы на это?
– Нет, – ответил Теодор.
– Но вы будете заведовать всем? Вы не соглашаетесь остаться, как прежде, начальником и главою?
– Нет, – ответил Теодор.
– Гм! – кашлянул адвокат.– Я настойчиво обращаю ваше внимание на то, что это предложение исходит персонально от меня, а не от кого другого. Весьма возможно, что оно натолкнется на противодействие со стороны вашего отца и ваших сестер. Но эта возможность не наступит, так как вы отказываетесь от переговоров на этих основаниях. Каково же ваше собственное предложение относительно урегулирования дела?
Теодор ответил:
– У меня нет никакого предложения. Вы и остальные хотите вышвырнуть меня вон, и я говорю: пожалуйста!
– Хорошо, тогда будет так. Дело пока пойдет своим чередом, разумеется, под контролем.
– Под контролем?
– Ваших родителей и сестер. Или моим, по их поручению.
Тогда Теодор усмехнулся совсем криво и сказал:
– Если вы придете и пожелаете контролировать меня в торговле, то, конечно, найдете двери запертыми и опечатанными печатью ленсмана, пока я не получу свое. Этого вы хотите?
– Нет. Я хочу только блага всех заинтересованных, молодой человек. Не давайте воли своему озлоблению, вам выплатят все, что причитается, может быть, к делу будет привлечена Сегельфосская ссудно-сберегальная касса: в лавке достаточно ценностей.
– Вот и чудесно! – сказал Теодор.– Привлекайте свой банк, и чем скорее, тем лучше!
После того, как адвокат ушел ни с чем, в Буа явилась девица Флорина. Она не могла больше ждать. Но Теодор был настроен весьма воинственно и решительно заявил Флорине: деньги будут, когда будет ребенок.
– Как это? Не раньше?
– Нет.
Краткое раздумье, глаза Флорины почти закрыты.
– Тогда я напишу его невесте и все расскажу. Ее зовут Руфь, я знаю.
– Попробуй только, Флорина! Тогда тебя исследует врач, и ты будешь арестована на месте. Попробуй!
Флорина засмеялась:
– Неужто арестуют? Господи, помилуй! Что-то вы стали уж очень сердиты; не оттого ли, что вам приходится уходить из Буа?
В эту минуту Теодору было наплевать на стоявшую перед ним хорошую покупательницу, он тоже ответил грубостью:
– Ступай-ка домой и думай о себе, а не обо мне, потому что я плюю на тебя. У тебя три недели болели зубы до того, как Дидрексон появился здесь проездом на север, тому много свидетелей. Начальство возьмется за дело, и тогда выплывет наружу и то, за что адвокат подарил тебе сберегательную книжку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46