С этого времени Юлий сделался настоящим содержателем гостиницы, он приставил своего отца носильщиком, а себя возвел в администраторы. В мертвые же летние и зимние месяцы Юлий был всем, чем угодно, высматривал себе кусок насущного хлеба, как ворон, даже работал на сушке рыбы у Теодора из Буа, когда не было другого заработка.
Итак, Юлию и всем детям Ларса Мануэльсена жилось хорошо. У Даверданы был собственный дом и верный доход; изредка и она приходила помогать в гостиницу, когда постояльцев набиралось много. Трое других жили тоже самостоятельно, сестра была замужем в Тронгейме, одного брата пастор Лассен пристроил в управление маяками, а другого, который вышел незадачливым, он отправил в Америку. В общем, надо сказать, брат Лассен сделал для семьи, что мог, сам же он был важным человеком, могущим кое-что сделать! Но он делал не больше того, что мог себе позволить. Например, Юлий задумал соорудить дешевым манером у себя на гостинице вывеску; приказчик Корнелиус из Буа брался написать ее на железной полосе, и Юлий написал брату, прося его разрешения написать на вывеске «Гостиница Лассена». Это не прошло, нет, как и можно было ожидать, – пастор Лассен ни в коем случае не желал, чтобы его имя фигурировало на гостиничной вывеске. «Напиши: „Гостиница Ларсена“, –ответил он, – а я остановлюсь у тебя, когда поеду на север». Дальше он спрашивал, ведет ли господин Хольменгро свое большое мельничное дело, и так же ли он богат, и, наконец, писал, что мельком встретил раза два в Христиании Марианну и что она стала очаровательна, – поклонись ей от меня!
– Ларс дурака валяет! – сказал Юлий и захохотал без зазрения совести.
Вошедший отец вразумил его, что Лассен не такой человек, чтоб над ним смеяться.
– А мне плевать на него, – сказал Юлий.– Что там еще в письме?
Давердана, призванная для прочтения письма, закончила так:
«Не забудь, брат Юлий, следующее: постояльцы в гостиницах часто возят с собой книги и бросают их по прочтении; будь добр, сохрани такие книги, если тебе попадутся, и пришли мне, а я включу их в свою библиотеку и спасу от уничтожения».
– Ох, господи, Ларс и – книги! – пробормотала мать, качая головой.
– Очень-то мне нужно! – язвительно сказал Юлий.– Он не говорит, сколько мне за это заплатит.
– Постыдился бы ты, нехристь!– воскликнул Ларс Мануэльсен.– Там в зале валяются две книжки, я схожу за ними.
– Я уважаю Ларса не больше своего сапога, – заявил Юлий.
Ларс Мануэльсен вернулся с книгами и сказал:
– Если ты не хочешь, то я буду прятать их для Лассена.
Давердана прочла заглавие: «Поджог в Тетервике» и «По горячим следам» и сказала:
– Можно мне взять их?
– Выйдут две славные книжки, если их переплести, – сказал Юлий, дразня отца. – Я не отдам их и за две кроны, так и напиши Ларсу.
Вдруг смех сбежал с его лица, – он увидел в окно ленсмана.
Юлий не во всех делах вел себя так честно, как следовало бы, и не любил, когда ленсман заходил в гостиницу. Он был дерзок со всеми, но еще в детстве лицо у него менялось и вытягивалось как раз тогда, когда надо было проявить мужество. А тут – ленсман, в фуражке с золотым кантом и с сумкой через плечо.
– Здравствуйте! – сказал ленсман.
Более мирного человека нельзя было найти. Приходил ли он, когда надо было описывать имущество Ларса Мануэльсена, или когда Ларс Мануэльсен привлекался к суду за кражу овец с дальнего поля, – всегда говорил он, приходя, «здравствуйте» и, уходя – «мир вам». К Юлию он приходил по поводу весьма злостной мены часов с Аслаком на мельнице; Аслак требовал возврата часов и наказания, но ленсман ограничился только тем, что заставил вернуть часы и примирил противников. Вот каков был ленсман из Ура.
Он садится, говорит с хозяевами о том, о сем и только после этого переходит к своему делу:
– Тут у меня счетах с аукциона, Юлий. Не знаю только, ко времени ли он тебе?
Юлий плохой человек, он не выносит кротости. Так как речь идет только о незначительном просроченном долге по аукциону, он становится груб и заносчив:
– Вам не стоило из-за этого беспокоиться, – отвечает он, – я и сам пришел бы в контору и заплатил.
– У меня здесь были кстати дела.
– Но сегодня мне это некстати, – говорит Юлий.– Я приду как-нибудь на днях.
– Дело в том, что банк требует к сроку, – возражает ленсман.– Адвокат опять прислал мне напоминание.
Юлий становится еще резче:
– Сколько там? Есть о чем толковать! А впрочем, я желаю знать, заплатили ли другие?
– Нет, – говорит ленсман.– Большинство отвечает, как ты, что придут попозже.
– Попробую зайти нынче вечером, – заявляет Юлий, – займу у кого-нибудь эти гроши.
Когда ленсман уходит, Юлий пыжится и фанфаронит:
– Ну, уж этот – плевать мне на него! У лоцманов тоже золотой кант на фуражке.
– Зачем ты обещал принести деньги нынче вечером, – говорит мать.– Откуда ты их достанешь?
Юлий не удостаивается ее ответом. Вместо этого он развивает явившуюся у него идею:
– Я куплю шесть маленьких сливочников, чтоб у каждого постояльца был свой. Когда ставишь один большой, то первый, кто садится за стол, выливает сразу весь сливочник, а следующему остается только постучать по столу – давай еще! Нет, благодарю покорно!
– Да, это верно! – соглашается мать.
– Этого больше не будет! – говорит Юлий.– Книги – куда девались книги, Давердана?
Отец отложил книги в сторону, Юлий разыскивает их и не выпускает больше из рук. И тут Юлий настолько уже оправился, что опять начинает поддразнивать отца:
– Когда я их переплету, Ларс может их купить.
– Скотина ты! – говорит Ларс Мануэльсен.
– Хе-хе-хе – «поклонись ей от меня»! Пусть и не воображает! Не понимаю, по-моему, так он просто глуп.
– Кто глуп?
– Да Ларс же. Да, так оно и есть. А ты как думаешь, отец?
– А ты просто болтун и ругатель!
– Хе-хе-хе. Может, ты сам сходишь передать ей поклон. Скажите пожалуйста, Ларс сидит и думает о книжках, которые постояльцы бросают у печки! Разве это не замечательно?
Давердана вмешивается:
– Наверное, ты отдашь книги Полине?
– Полине? А хоть бы и так?
И не затевай лучше. Она не хочет тебя знать. Это попало в цель, Юлий разозлился:
– Черт с ней, с Полиной! Все бабы – дрянь, что ты воображаешь, очень они мне нужны? Но уж ты-то, Давердана, книг не получишь.
– Я и не нуждаюсь.
– Никогда в жизни не получишь, – сказал Юлий.
– Да-да, ты стал теперь такой важный. Но все-таки, без меня тебе не обойтись.
– Ни на что ты мне нужна. Зачем это ты можешь мне понадобиться? Я выпишу себе экономку из города, и она все будет делать. Как думаешь, мать? Тогда ты можешь уйти домой.
Мать заплакала:
– Ну, что ж, господь до сих пор милостиво питал меня своими крохами, авось он позаботится обо мне и дальше.
– Да, – говорит и Ларс Мануэльсен, – господь поможет нам, старикам– родителям, и дальше, как помогал до сих пор.
– А Ларс-то! – издевается Юлий.– Великий Лассен!– издевается он.
Ларс Мануэльсен возмущенно встает и отвечает веско:
– Ноги моей больше не будет в этом доме, так ты и знай! Сын мой Лассен – святой человек, а ты – если бы ты мог так же верно рассчитывать попасть в царство небесное, как он!
– А что он послал тебе? – спрашивает Юлий.– Вы оба сидели бы в богадельне, не будь меня.
Мать плачет, Ларс Мануэльсен стоит, держась за дверную ручку. Все это была одна из мелких ссор, оканчивающихся миром – Давердана обиделась на заявление о новой экономке:
– Вот как, ты выпишешь экономку из города?
– А хоть бы и так?
– И шесть сливочников, – ты все больше и больше зазнаешься!
– Шесть сливочников, – подтверждает Юлий.– Куплю нынче же вечером.
– Да ведь ты же не мог заплатить ленсману.
– Не суй свое рыло! – крикнул Юлий.– Я не мог заплатить ленсману? Если бы он вынул счет из сумки, я заплатил бы, не сходя с места.
Давердана засмеялась, засмеялись и старики. Юлий выхватил бумажник и стал вытаскивать кредитки, – денег было много, он отсчитывал их громко и хвастливо, клал каждую бумажку со стуком на стол, а когда дошел до последней, хватил по ней изо всей силы кулаком.
– Не мог я заплатить ленсману? Как по-вашему? Он обвел глазами всех, все лишились языка. Этакий черт, этот Юлий, нагреб-таки денег, носит их на груди, он богат. Давердана притворилась, будто денег немного, вовсе не так много, она покосилась на них и сказала:
– Воображаешь, есть чем хвастаться? Я однажды видела целых три тысячи.
Но у отца настроение изменилось:
– Не смей так обращаться с Юлием, Давердана, чтоб этого больше не было! На Юлия нельзя пожаловаться, я это всегда говорил, и мать твоя тоже. А если у тебя так много денег, Юлий, ты не должен допускать старика-отца умирать с голоду, это на твоей душе грех.
– Умирать с голоду? Напиши Ларсу! – ответил Юлий.
– Ты не обеднеешь от кроны или двух.
– Ни одного эре. Напиши Ларсу!
– Оставь ему его бумажки! – вскричала Давердана и с сердцем встала.– От них добра не будет!– И, уходя, крикнула Юлию.– Не трудись больше посылать за мной!
Но, разумеется, прошло немного дней, и Юлий послал за Даверданой, и Давердана пришла. В сущности, между ними не было разлада, вся семья по– своему была дружна, Юлий же только твердо вел свою линию. То же делали и остальные. Действовал ли Юлий когда-либо умнее? У него был долг в лавке и долг ленсману, неужели же ему было нечем уплатить долги и остаться не при чем, разориться? Ха-ха, у Юлия на этот счет были свои мнения и соображения: налоги – важно было платить их как можно меньше. В этом отношении сочувствие всей семьи было на его стороне, она сама всю жизнь к этому стремилась. Налог – что это такое? – Никогда не выматывалось более зрячих денег из крови и пота бедняков!– говорил Юлий.– Налоги шли на богатых, на господ, а с тех пор, как Сегельфосс превратился в самостоятельный приход, налоги сыпались без конца. Юлий стоял за то, чтоб извести с корнем всех господ, и первый готов был стрелять в них.
Ларс Мануэльсен соглашался с сыном, в данный момент он не расположен был противоречить, – как раз наступали мертвые месяцы без «чаевых», и тогда хорошо было иметь приют в кухне гостиницы Ларсена. Тут уж слово Юлия являлось законом, и отец с сыном были закадычными друзьями.
И дошлый же парень этот Юлий! Другие щеголяли бы своими средствами, Юлий же, хоть и выступал в роли жениха, прятал свои средства в кармане и имел повсюду долги исключительно из тонкого расчета. Ведь вот, следовало бы ему завести флаг для гостиницы, – на пристани был флаг, в Буа был флаг, в «Сегельфосской газете» был флаг, – но разве Юлий имел на это средства?
Он был трусливый и неважный парень, но удивительно ловкий и занятный плут.
А как же ленсман из Ура, так и не получивший денег? Он сам был в этом виноват, он перестал понимать Сегельфосс, – здесь надо было рвать когтями, а он этого не разобрал. Человека, в роде ходатая Раша, не так-то легко было понять: аукционные деньги на сегодняшнее число – прекрасно; а если их нет? Ведь ленсман с женой несколько лет тому назад были даже на свадьбе у адвоката Раша, кажется, можно отнестись по-человечески, по-приятельски? Как время изменило местечко и людей! Соседи ссорились из-за места причала лодки; рабочие на мельнице жаловались ленсману друг на друга из-за драк и удара ножом на танцевальной вечеринке; парня, стрелявшего куропаток где-то далеко в горах, привлекли к суду за охоту в запрещенное время. Ничто не осталось таким, как было. А теперь опасность грозила и самому ленсману. Он побывал у адвоката Раша, не мог как следует отчитаться, в чем нужно было, и адвокат пригрозил ему. На что это похоже? К сожалению, ленсман из Ура получил большинство следуемых банку аукционных сумм и сам их истратил. Так– то обстояло дело, он был конченный человек. У него имелось еще много крупных взысканий, оставшихся от прежних времен, но так как он не обладал когтями, то ничего и не получал; произведенный им в течение нескольких дней обход своего округа так же, как и вторичная посылка счетов, не дали почти никаких результатов, кроме разочарования. Перспективы были мрачны. У него был полуторагодовалый бычок, жаль было с ним расставаться сейчас, глядя на лето, но господин Хольменгро отзывчивый человек и, может быть, купит его. Две-три сотни крон будут хорошей подмогой. Кроме того, у ленсмана была великолепная лошадь, он мог обойтись другой, подешевле.
– У вас сегодня такой обиженный и кислый вид, ленсман, – шутливо говорит ему фрекес Марианна.– Что я вам сделала?
– Ничего, кроме хорошего, сегодня, как и всегда, – отвечает ленсман.
– Положительно, таким ядовитым и злым я вас никогда не видала, – продолжает шутить Марианна.– Хотя я и не давала вам отставки, – прибавляет она.
На это ленсман ничего не отвечает, а только смеется и качает головой на ее веселые выдумки.
Затем они говорят о разных вещах, и Марианна по-прежнему расположена к шуткам.
А вот скоро, наверное, приедет молодой Виллац, я и расскажу ему, чтобы он не очень на вас полагался, – говорит в свою очередь ленсман.
– Только посмейте! – грозит Марианна.– Вы хотите отнять у меня единственного жениха, на кого я могу рассчитывать.
– Что же, выйдет у вас в этом году что-нибудь? – спрашивает ленсман.
– Не знаю, – отвечала она.– А впрочем, у вас в голове только свадьба, ленсман, чтоб вам можно было прийти и ужасно напиться и кутить всю ночь. Ха– ха-ха, этакие вы с папой кутилы!
– Можно поговорить с вашим отцом?
– Это чтоб насплетничать о том, что я вам сказала? Впрочем, папа еще кислее вас; должно быть, с кем-то обручился, когда ездил в город, – он вернулся с кольцом.
– Я слыхал об этом.
– Забавное кольцо, в нем даже нет камня. Я предупредила папу, что не променяю его ни на одно из моих.
– Фрекен Марианна, как вы думаете, могу я поговорить с фру Иргенс по маленькому делу?
Она быстро взглядывает на него и спрашивает:
– Что такое?
– Дело в том…– отвечает он, – да нет, ничего. Я просто хотел бы продать бычка.
Она думает о том, что он сказал, видит, что старик улыбается, но верит его улыбке только наполовину. О, Марианна вовсе не маленькая, ничего не понимающая девочка.
– Вас это выручит?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46