Они пробыли до полудня и все толковали и так и этак, и уж начали посматривать на часы. Они заставили Гейслера спустить цену до четверти миллиона, но ни на волос больше. Должно быть, они довольно серьезно обидели его, они исходили из того, что он рад продать, вынужден продавать, но это было совсем не так, ха-ха, разве они не видят, что он сидит перед ними, почти такой же важный и богатый, как они!
– Пятнадцать, двадцать тысяч тоже хорошие деньги, – сказали господа.
Гейслер не отрицал этого, особенно, когда эти деньги нужны, но двести пятьдесят тысяч больше.
Тогда один из господ сказал, и сказал, должно быть, для того, чтоб пригнуть немножко Гейслера к земле:
– Между прочим, мы привезли вам поклон от родных госпожи Гейслер из Швеции.
– Благодарствуйте! – ответил Гейслер.
– A propos, – сказал другой господин, видя, что ничто не помогает. – Четверть миллиона! Ведь это же не золото, это руда.
Гейслер кивнул:
– Это руда.
Тогда все господа сразу потеряли терпение, пять часовых крышек раскрылось и снова захлопнулось, и теперь уж некогда было шутить, настало время обедать. Господа не пожелали обедать в Селланро, а поехали обратно на рудник, кушать свой собственный обед.
Так окончилось свиданье.
Гейслер остался один.
Каковы были занимавшие его мысли? Может быть, их и не было, может быть, он был равнодушен и ни о чем не думал? Отнюдь нет, он думал, но не проявлял никакого беспокойства. После обеда он сказал Исааку:
– Мне надо бы пройти на мою скалу, и я хотел бы взять с собой Сиверта, как в прошлый раз.
– Хорошо, – моментально сказал Исаак.
– Нет. У него другие дела.
– Он сейчас же пойдет с вами! – сказал Исаак и позвал Сиверта.
Гейслер поднял руку и кратко сказал: – Нет. Он расхаживал всюду по двору, несколько раз подходил к каменщикам и оживленно говорил с ними. Как это он мог собой так владеть, ведь только что его занимало такое важное дело!
Может быть Гейслер так долго жил на авось, что для него уже ни в чем не могло быть риска, во всяком случае, никакого стремительного падения с ним уже не могло больше случиться.
Все было дело случая. Продав маленький рудный участок родственниками своей жены, он сейчас же купил всю прилегающую к нему скалу. Зачем он это сделал? Хотел ли посердить владельцев, сделавшись их ближайшим соседом?
Первоначально он, вероятно, думал обеспечить за собой маленькую полоску на южной стороне озера, где, вероятно, расположился бы рудничный поселок, в случае разработки руды; владельцем же всей скалы он сделался потому, что она почти ничего не стоила, и потому, что ему не хотелось возиться с размежеваньем, которое затянулось бы надолго. Он сделался горным королем из равнодушия, маленький участок под бараки и машины превратился в целое царство вплоть до моря.
В Швеции первый маленький рудный участок переходил из рук в руки, и Гейслер следил за его судьбой. Разумеется, первые владельцы купили глупо, до безобразия глупо, семейный совет ничего не понимал в горном деле, они не обеспечили за собой достаточного пространства скалы, им хотелось только откупиться от некоего Гейслера и избавиться от его близости. Новые же владельцы были не меньшие забавники, то были крупные люди, они могли позволить себе шутку и купить ради развлечения, купить за пирушкой, Господь их знает! Когда же произвели разведки и дело оказалось серьезным, перед ними вдруг встала стена: Гейслер.
– Они дети! – думал, может быть, Гейслер, он ужасно расхрабрился и держал голову очень высоко. Правда, господа старались охладить его, они думали, что перед ними стоит нищий, и намекнули о каких-то пятнадцати, двадцати тысячах, – они дети, они не знают Гейслера. Вот он стоит!
В этот день господа больше не приехали со скалы, верно, решили, что умнее не проявлять слишком большой горячности. На следующее утро они приехали и с ними были вьючные лошади, они направлялись в обратный путь. Но тут оказалось, что Гейслер ушел.
– Разве Гейслер ушел?
Господа не могли ничего решить, сидя на конях, пришлось слезть и подождать. Куда же ушел Гейслер? Никто не знал, он ходил повсюду, он очень интересовался хозяйством в Селланро, в последний раз его видели у лесопилки.
Послали за ним курьеров, но Гейслер, должно быть, ушел далеко, потому что не откликался, когда его звали. Господа смотрели на часы и сначала очень сердились и говорили: – Не ходить же нам здесь дураками и ждать! Если Гейслер хочет продавать, так он должен быть на месте! – Но великая досада господ улеглась, они стали ждать, даже начали забавляться; это становится невозможно, они заночуют где-нибудь на пограничных скалах! – Блестяще! – говорили они, – наши семьи когда-нибудь найдут наши кости!
В конце концов, Гейслер явился. Он отправился прогуляться, сейчас пришел прямо с летнего загона.
– Похоже, что летний загон для тебя мал, – сказал он Исааку. – Сколько у тебя там всего скотины?
Вот как он мог говорить в то время, как господа стояли с часами в руках!
Гейслер был заметно красен в лице, словно выпил спиртного:
– Пфу-у, как я разогрелся от прогулки! – сказал он.
– Мы были почти уверены, что застанем вас дома, – сказал один из господ.
– Вы об это меня не просили, – ответил Гейслер, – иначе я был бы на месте.
– Ну, а как же сделка? Согласен Гейслер принять сегодня разумное предложение? Ведь не каждый же день ему предлагают пятнадцать, двадцать тысяч крон, что?
Этот новый намек сильно задел Гейслера. Да и что это за манера! Но господа верно не говорили бы так, если б не были сердиты, а Гейслер не побледнел бы моментально, если б раньше не побывал в укромном месте и там не покраснел. Теперь же он побледнел и холодно ответил:
– Я не хочу назвать цену, какую, может быть, удобно было бы заплатить господам, но я знаю цену, какую хочу получить сам. Я не желаю больше слушать детскую болтовню о горе! Моя цена та же, что и вчера.
– Четверть миллиона крон?
– Да.
Господа сели на коней.
– Теперь я скажу Гейслеру вот что, – начал один из них:
– Мы прибавили до двадцати пяти тысяч.
– Вы продолжаете шутить, – ответил Гейслер. – Зато я намерен предложить вам нечто очень серьезное: хотите продать ваш маленький рудник?
– Да, – несколько растерянно сказали господа, – об этом можно подумать.
– Тогда я покупаю его, – сказал Гейслер.
Вот так Гейслер! Двор был полон народа и все слышали, все жители Селланро, и каменщики, и господа, и курьеры, он, пожалуй, и гроша не мог достать на такую покупку, а впрочем, бог знает, может быть, и мог, черт его поймет. Во всяком случае, он совсем сбил с толку господ своими немногими словами. Что это – ловушка? Или он хотел придать этим приемом еще больше значения своей горе?
Господа думали, господа начали тихонько переговариваться между собой, опять сошли с лошадей. Но тут вмешался инженер; оборот этот ему, видимо, очень не нравился и, должно быть, у него были некоторые права, а то и власть. Двор был полон народа, и все слушали.
– Мы не продаем! – сказал он.
– Нет? – спросили господа.
– Нет.
Они еще пошептались, потом сели на коней всерьез.
– Двадцать пять тысяч! – крикнул один из господ. Гейслер не отвечал, повернулся и пошел к каменщикам. Так окончилось последнее свиданье.
Гейслер казался равнодушным к последствиям, расхаживал взад-вперед, говорил то с тем, то с другим, в данную минуту ему было интересно смотреть, как каменщики кладут толстые стропила через весь двор. Им хотелось кончить постройку на этой же неделе, Крыша только временная, потом сверху надо всем двором предполагалось надстроить особое помещение для корма.
Исаак отпустил Сиверта с работы; это он сделал для того, чтоб Сиверт в любую минуту был свободен для путешествия с Гейслером на скалу. Напрасная забота, Гейслер или отказался от этой затеи, или забыл о ней. Он взял у Ингер кое-чего перекусить, пошел по направлению к равнине, и проходил до вечера.
Он зашел на два новых хутора, ниже Селланро, поговорил с хозяевами, потом добрался до Лунного и пожелал узнать, что сделал за эти годы Аксель Стрем.
Дело у Акселя подвигалось не очень быстро, но землю он обработал хорошо.
Гейслер интересовался и этим хутором и сказал Акселю:
– Есть у тебя лошадь?
– Да.
– У меня на юге есть косилка и плуг для новины, совсем новые, я пошлю их тебе.
– Как? – спросил Аксель, не понимая такого великодушия и прикидывая в уме насчет платы.
– Я подарю тебе эти орудия, – сказал Гейслер.
– Да разве ж то возможно?
– Но ты должен помочь двоим своим соседям и поднять новину и для них.
– Это уже само собой – заявил Аксель, все еще не понимая толком Гейслера: – так у вас на юге есть поместье и машины?
Гейслер ответил: – У меня так много всяких дел.
Ну, этого-то у Гейслера, пожалуй, не было, но он часто делал вид, будто есть. А косилку и плуг он мог ведь просто купить в каком-нибудь городе и послать на север.
Он разговорился с Акселем Стремом, расспрашивал о других хуторянах на равнине, о торговом местечке «Великом», о брате Акселя, молодожене, который недавно переехал в Брейдаблик и начал прокапывать болота и отводить из них воду. Аксель жаловался, что никак не найти работницы, у него живет только одна старуха, по имени Олина, от нее мало проку, но приходится радоваться, что есть хоть она. Одно время летом Акселю приходилось работать день и ночь.
Пожалуй, можно бы выписать работницу с его родины, из Гельголанда, но тогда надо оплатить ей дорогу, помимо жалованья. Куда ни посмотри – все расходы. Потом Аксель рассказал, что он взял место надсмотрщика на телеграфной линии, но немножко об этом жалеет.
– Такие вещи для людей, вроде Бреде, – сказал Гейслер.
– Вот уж правда, так правда! – согласился Аксель. – Да ведь все из-за денег.
– Сколько у тебя коров?
– Четыре. И бык. А то далеко было водить коров к быку в Селланро.
Но на душе у Акселя было дело много поважнее, и ему очень хотелось поговорить о нем с Гейслером: против Варвары возбудили следствие.
Разумеется, все открылось: Варвара была беременна, но уехала как ни в чем не бывало и без ребенка, как же это так вышло? Услышав, в чем дело, Гейслер кратко сказал:
– Пойдем!
Он повел Акселя от построек, причем держал себя очень важно, совсем как начальство. Они сели на опушке и Гейслер сказал:
– Ну, я слушаю!
Разумеется, все открылось, как могло быть иначе! Людей развелось много, да, кроме того, у них на хуторе бывала Олина. Какое имеет касательство к делу Олина? Она-то? Да еще вдобавок Бреде Ольсен с ней поссорился. Теперь Олину уж никак не обойти, она поселилась в самом месте действия и по мелочам выспросила все у самого Акселя, она ведь жила ради темных дел, отчасти ими и кормилась, как опять не сказать, что у нее удивительно верный нюх. В сущности, Олина стала слишком стара и слаба, чтоб смотреть за домом и скотиной в Лунном, ей следовало бы отказаться, но как же она могла? Разве она могла спокойно оставить место, где была такая огромная неразъясненная загадка? Она справила зимние работы, мучилась и все лето, сил у нее не хватало, Но она держалась надеждой разоблачить одну из дочерей Бреде. Не успел весной сойти снег, как Олина принялась всюду шнырять, она нашла маленький зеленый холмик у ручья и сразу увидела, что холмик обложен аккуратно срезанным дерном; ей даже посчастливилось однажды застать там Акселя, когда он утаптывал и заравнивал маленькую могилку. Стало быть, Акселю тоже обо всем известно. Олина кивнула седой головой – теперь, значит, ее черед!
Нельзя сказать, чтоб у Акселя было плохо жить, но он был изрядно скуповат, считал головки сыра и помнил наперечет каждый моток шерсти; у Олины руки были далеко не свободны. А взять его спасение в прошлом году, что же, разве Аксель показал себя настоящим хозяином и отблагодарил ее как следует?
Наоборот, он все время упорно старался умалить ее торжество: – Ну да, – говорил он, – если б Олина не пришла, ему пришлось бы всю ночь пролежать в лесу и мерзнуть; но Бреде тоже оказал ему большую помощь, доставив его домой! Вот и вся благодарность. Олина находила, что Всевышний, должно быть, разгневался на людей! Как будто Аксель не мог взять в хлеву корову, подвести ее к Олине и сказать: – Это твоя корова, Олина! – Так нет же!
А теперь вопрос, не обойдется ли ему это подороже коровы!
Все лето Олина подкарауливала проходящих мимо хутора, шушукалась с ними, кивала и поверяла свои тайны, – Только никому не передавай! – говорила она.
Раза два Олина ходила и в село. И вот по всей округе пошли слухи, они ползли, как туман, ложились на лица, набивались в уши, даже у детей ходивших в школу в Брейдаблике, и у тех завелись тайны. В конце концов пришлось пошевелиться ленсману, пришлось ему составить рапорт и получить приказ. И вот, однажды, он явился в Лунное с понятым и протоколом, снял допрос, записал что надо и уехал. Но через три недели приехал опять, допрашивал дальше и записал больше. И на этот раз раскопал маленький зеленый холмик у ручья и извлек оттуда детский трупик; Олина оказалась для него незаменимой помощницей, в награду он должен был отвечать на ее многочисленные вопросы и тут-то, между прочим, он и сказал, что, может быть, будет возбужден вопрос об аресте Акселя. Тогда Олина всплеснула руками, ужасаясь гнусностям, в какие она попала, и пожалела, что не находится далеко, очень далеко отсюда.
– Ну а Варвара? – зашептала она.
– Девица Варвара, – сказал ленсман, арестована в Бергене; правосудие пойдет своим чередом, прибавил он. Потом забрал мертвое детское тельце и уехал…
Немудрено поэтому, что Аксель переживал большое волнение. Он все рассказал ленсману и не думал запираться: в чем он причастен, так это в самом ребенке, да еще в том, что собственноручно выкопал для него могилку.
И вот он спрашивал Гейслера, как ему вести себя дальше. Наверное, его повезут в город на более строгий допрос и пытки?
Гейслер держался уже не таким молодцом, как раньше, длинный рассказ утомил его, он осовел – Бог знает, отчего – может быть, утренний дух уж выдохся. Он посмотрел на часы, встал и сказал:
– Это надо основательно обмозговать, я подумаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47