Варвара продолжала капризничать. Он попробовал опять рассказать о соседнем селе и опять не забыл про свою речь над гробом.
– Сказал-то я немного, но кое у кого вызвал слезы.
– Ну, – промолвила она.
– А в воскресенье был в церкви.
– Что тебе там понадобилось?
– Ну, понадобилось? Просто пошел посмотреть. Священник, по моему скромному мнению, неважный проповедник, у него нет никаких хороших приемов.
Время шло.
– Как по-твоему, что подумает Аксель, если он застанет тебя здесь и нынче вечером? – сказала вдруг Варвара.
О, если бы она ударила его прямо в грудь, он был бы не менее ошеломлен.
Неужели она забыла их прошлое свидание? Разве у них не было условлено, что он придет сегодня вечером? Он страшно огорчился и пробормотал:
– Я могу ведь и уйти!
Она, по-видимому, нисколько не испугалась.
– Что я тебе сделал? – спросил он дрожащими губами. Он был очень огорчен, страдал.
– Сделал, мне? Нет, ты мне ничего не сделал.
– Так что же с тобой сегодня случилось?
– Со мной? Ха-ха-ха. А в прочем, я не удивляюсь, что Аксель сердится.
– Я уйду! – повторил Елисей. – Но это опять ее не испугало, она не обращала внимание на то, что он сидел и боролся со своими чувствами. Она была совсем деревянная.
Тогда в нем стало нарастать раздражение, сначала он выразил его довольно тонко: что она не очень-то приятная представительница женского пола! Когда же это не помогло – о, лучше бы он молчал и терпел, – она сделалась только еще хуже. Но и он тоже стал не лучше.
– Если б я знал, что ты такая, я бы не пришел сегодня.
– Ну, так что ж? – ответила она. – Ты не проветрил бы свою палку, с которой сейчас сидишь.
О, ведь Варвара побывала в Бергене, она видала настоящие тросточки, потому она и могла так язвительно спрашивать, каким это ободранным зонтиком он так помахивает?
Он стерпел это.
– Наверное, ты хочешь получить обратно свою карточку? – сказал он.
Если не подействует это, то не подействует ничто, это самое крайнее, что можно представить себе в деревне – взять подарок обратно!
– Мне все равно, – уклончиво ответила она.
– Отлично, – дерзко заявил он, – я пришлю ее тебе при первой оказии. Тогда отдай мне мое письмо!
Он встал.
Ну что ж, она отдала ему письмо, но тут у нее выступили на глазах слезы.
Да, да, она переменилась, горничная растрогалась, дружок покидал ее, прости навеки!
– Не уходи, – сказала она, – мне нет дела до того, что подумает Аксель.
Но тут уж он решил воспользоваться своим преимуществом, простился и сказал: покорно благодарю.
– Когда дама ведет себя так, как ты, я удаляюсь, – сказал он.
Он тихонько вышел из землянки и направился домой, посвистывал, помахивал тросточкой и держался молодцом. Черт возьми! Через минутку вышла и Варвара, окликнула его два раза. Ну что ж, он остановился, отчего же, – но он был, как раненый лев. Она села на вереск с видом раскаяния, стала вертеть веточку вереска, понемножку, и он начал смягчаться и попросил поцелуя – напоследок, на прощанье, – сказал он. Нет, она не хотела.
– Ах, будь такая же очаровательная, как в прошлый раз! – умолял он, обхаживая ее со всех сторон и напирая все решительнее, чтоб скорее добиться своего.
Но она не пожелала быть очаровательной, а встала. И стояла. Тогда он молча кивнул головой и ушел.
Когда он скрылся, из-за кустов вдруг вынырнул Аксель. Варвара вздрогнула и спросила:
– Что это, разве ты – пришел сверху?
– Нет, я пришел снизу, – ответил он. – Но я видел, как вы вдвоем здесь прогуливались.
– Ах, видел! Ну, что ж, растолстел ты от этого?! – крикнула она, сразу разозлившись. Она и сейчас капризничала не меньше: – Чего ты ходишь и шпионишь? Какое тебе дело!
Аксель тоже был не в кротком настроении:
– Ну, он нынче был здесь?
– Так что ж? Чего тебе от него надо?
– Чего мне от него надо? Нет, ты скажи, чего тебе от него надо?
Постыдилась бы!
– Стыдиться? То ли нам помолчать об этом, то ли поговорить, – ответила Варвара старинным присловьем. – Я не обязана сидеть в твоей землянке, как межевой столб, так ты и знай! Чего мне стыдиться? Как только ты найдешь себе другую экономку, я сейчас же уеду. Попридержи лучше свой язык, если можно тебя об этом попросить. Вот тебе мой ответ. А теперь я пойду домой, подам тебе поесть и сварю кофе, а потом могу делать, что мне угодно.
Они пришли домой в полной ссоре. Нет, Аксель и Варвара не всегда жили дружно. Она прожила у него уже два года и изредка между ними происходили ссоры, большей частью из-за того, что Варвара хотела уехать. Он упрашивал ее остаться навсегда, переехать к нему совсем, разделить с ним по– настоящему землянку и жизнь; он ведь знал, как плохо оставаться одному без помощницы – и она много раз обещала согласиться, в минуты нежности она даже не могла себе представить, что не останется. Но как только они ссорились, она сейчас же грозила, что уедет. Если уж не совсем, то она говорила, что поедет в город полечить зубы, они все изболелись. Уехать, уехать! Необходимо было наложить на нее какие-нибудь узы. Узы? Она смеялась над всякими узами.
– Ну что ж, ты и теперь хочешь уехать? – сказал он.
– А что? – спросила она.
– А ты можешь уехать?
– А почему же не могу? Ты думаешь мне некуда податься, потому что дело идет к зиме, но я могу получить место в Бергене в любое время.
Тогда Аксель сказал довольно твердо:
– Теперь уж не может быть, как раньше. Разве ты не ждешь ребенка?
– Ребенка? Нет. О каком ребенке ты говоришь? Аксель вытаращил на нее глаза. Помешалась что ли, Варвара?
Другое дело, что он сам – Аксель – может, был слишком нетерпелив: связав ее этими узами, он начал действовать чересчур уж уверенно, это было неразумно, незачем было так часто ей противоречить и раздражать ее, не нужно было приказывать ей весной сажать картошку, в крайности, он мог бы справиться и один. Он успел бы проявить свою власть после того, как они поженились бы, а до тех пор надо было бы действовать умно и уступать.
Но тут вышла эта неприятность с Елисеем, с этим конторщиком, который припутался с своими благородными речами и тросточкой, Разве это поведение для помолвленной девушки, да еще в ее положении! Можно ли представить себе что-нибудь хуже! До сих пор Аксель не имел соперника в глуши, а тут положение переменилось.
– Вот тебе последние газеты, – сказал он. – И вот еще одна вещичка, которую я раздобыл для тебя. Посмотри, понравится ли тебе.
Она осталась равнодушна. Хотя оба сидели и пили страшно горячий кофе с блюдечка. Она ответила с ледяной холодностью:
– Бьюсь об заклад, что это золотое кольцо, которое ты обещал мне больше года.
Но тут она промахнулась, потому что, действительно, это было кольцо. Но не золотое, и такого он ей никогда не обещал, это она сейчас выдумала; а серебряное с двумя изображенными на нем позолоченными руками, значит, тоже хорошее и с пробой, Но, ах эта злополучная поездка в Берген! Варвара видела там настоящие обручальные кольца, попробуй-ка втереть ей очки!
– Это кольцо можешь оставить себе, – сказала она.
– Да чем же оно плохо?
– Плохо? Ничем оно не плохо, – ответила она, встала и принялась убирать со стола.
– Для начала ты возьми это, – сказал он, – соберемся с деньгами, куплю другое. – На это она промолчала.
Но, все равно, в этот вечер Варвара была ужасная злюка. Неужто за новое серебряное кольцо не стоило хоть сказать «спасибо»? Должно быть, это щеголь конторщик перевернул ей мысли. Аксель не мог удержаться, чтоб не сказать:
– Да расскажи ты мне, зачем этот Елисей сюда бегает? Чего он от тебя добивается?
– Добивается от меня?
– Ну да, неужто он не понимает, в каком ты положении? Неужто не видит по тебе?
Варвара резко повернулась к нему лицом и сказала: – Ага, ты думаешь, что привязал меня к себе, но вот увидишь, это окажется вздором.
– Ну да? – сказал Аксель.
– Да. И увидишь, что я уеду!
Аксель только усмехнулся на это, и даже не очень широко и открыто, чтоб не задеть ее. Потом сказал успокоительно, как ребенку:
– Ну будь же умница, Варвара. Ведь мы же с тобой знаем. И разумеется, поздно ночью кончилось тем, что Варвара смирилась и даже заснула с серебряным кольцом на пальце.
Все опять наладилось.
Для тех-то двоих в землянке наладилось, но с Елисеем было хуже, он никак не мог пережить нанесенную обиду. Не имея понятия об истерии, он решил, что его обманули по чистой злобе, Варвара из Брейдаблика вела себя чересчур уж дерзко, пусть она хоть десять раз был в Бергене!
Фотографию Варваре он отослал таким способом, что сам отнес ее однажды ночью и просунул на сеновал, где спала Варвара. Он сделал это вовсе не в грубой и невежливой форме: долго возился с дверью, чтоб разбудить Варвару, а когда она приподнялась на локте и спросила: – Что же, ты нынче и дороги не найдешь? – то семейный характер этого вопроса кольнул его, как иголка или как шпага, но он не закричал, а только тихонько подбросил карточку на пол.
А потом пошел своей дорогой. Пошел? Собственно, он прошел несколько шагов, но потом побежал. Он был так взволнован, так расстроен, сердце у него колотилось. У кустов он остановился и оглянулся назад. Нет она не вышла. А он почти не надеялся! И если б с ее стороны хоть чуточку ласки! Да и какой черт побежал бы, если б она погналась за ним по пятам, в одной рубашке и юбке, в отчаянии, убитая тем, что наделала, и своим чисто семейным вопросом, предназначенным не для него.
Он пошел домой без палки и не посвистывая, нет, он был уже не молодцом.
Кинжал в груди – не безделица.
На том все и кончилось.
В одно воскресенье он опять пошел, только посмотреть. С болезненным и невероятным терпением он лежал в кустах, прислушивался и вглядывался в сторону землянки. Когда жизнь и движение наконец проявились там, то словно для того, чтоб совсем доконать его. Аксель и Варвара вышли из землянки и вместе направились в хлев. Они были сегодня очень нежны друг с другом, переживали блаженные минуты, шли обнявшись. Он собрался помочь ей в хлеву.
Скажите, пожалуйста!
Елисей смотрел на парочку с таким видом, будто все потерял, все пропало.
Может быть, он думал: она идет рука об руку с Акселем Стремом; как она до этого дошла, я не знаю, когда-то она обнимала меня! Вот они скрылись в хлеву.
Ах, так? – сделайте одолжение! Наплевать! Неужели он будет лежать в кустах и страдать? Этого еще не доставало, – лежать носом в траве и позабыть самого себя. Кто она такая? Он же, во всяком случае, то, что он есть. Наплевать еще раз!
Он вскочил на ноги. Потом отряхнул вереск и сор со штанов, выпрямился и еще постоял, Гнев и задор его разрешились странной выходкой. Он впал в отчаяние и запел довольно неприличную песенку. И у него было совсем особенное выражение лица, когда он усердно старался петь, как можно громче, самые непристойные куплеты.
Глава XIX
Исаак вернулся из села с новой лошадью.
Ну да, так и вышло, что он купил лошадь у понятого, она была, как и сказал Гейслер, заморенная, но стоила двести сорок крон, стало быть – шестьдесят далеров. Цены на лошадей стали нынче совсем несообразные; когда Исаак был ребенком; самую великолепную лошадь можно было купить за пятьдесят далеров.
Но почему же он сам не разводил лошадей? Он думал об этом, представлял себе, как у него будет породистый жеребенок, только его пришлось бы дожидаться год, а то и два года. Это хорошо для тех, у кого есть время на передышку в земледелии, кто может не распахивать целину на болоте, пока у него не заведется лошадь, чтоб свозить на ней урожай. Понятой так и сказал: – Мне незачем кормить лошадь; то сено, какое у меня есть, бабы мои перетаскают на себе, покамест я езжу по делам службы.
Новая лошадь – это была старая мечта Исаака, многолетняя мечта, и внушил это ему не Гейслер. Поэтому он и подготовился к ней надлежащим образом: лишняя перегородка в конюшне, лишняя привязь на лето; телеги и сани у него были, осенью сделает еще. Про самое важное – корм – он, конечно, не забыл: для чего же потребовалось распахать последнее болото еще в прошлом году? – да, конечно, для того, чтоб не урезывать корм коровам и все же иметь запас на зиму и для лошади. И вот теперь болото засеяно клевером. Он предназначался для стельных коров.
Да, все было обдумано. У Нигер опять был повод изумляться и всплескивать руками, как в старину.
Исаак привез из села новости: Брейдаблик продается, об этом объявляли у церкви. Пустяковый урожай, который там имеется, кое-какое сено и картошка тоже поступают в продажу, также и скотина, несколько штук коз и овец.
– Неужто он хочет весь распродаться и остаться голышом? – воскликнула Ингер. – И куда он денется?
– В село.
Оно так и было, Бреде перебирался в село. Но сначала он попробовал пристроиться на житье у Акселя Стрема, у которого все еще жила Варвара. Но неудачно. Бреде ни за что на свете не хотел портить отношений между дочерью и Акселем, так что поостерегся проявлять назойливость, но это все-таки перевернуло все его расчеты, ведь, Аксель к осени предполагал поставить новую избу, и если он с Варварой переберется туда, отчего бы Бреде с семьей не поселиться в землянке? Нет. В том то и дело, что Бреде мыслил не как хозяин, он не понимал, что Аксель решил выселиться, потому что землянка ему нужна была для скотины, которой прибавилось; землянку предполагалось превратить в хлев. Даже и тогда, когда ему все объяснили, соображения эти остались чужды Бреде:
– Ведь люди важнее скотины, – сказал он.
Аксель же думал совсем по-другому: «Скотина важнее, потому что люди всегда сумеют найти себе пристанище на зиму», Тут вмешалась Варвара.
– Вот как, твоя скотина тебе важнее нас, людей? Хорошо, что я это узнала!
Конечно, Аксель восстановил против себя всю семью тем, что у него не нашлось для нее места. Но он не сдавался. К тому же он был вовсе не глуп и не прост, а, наоборот, становился все скупее; он отлично знал, что этот переезд означает несколько лишних ртов, которые ему же придется кормить.
Бреде успокоил дочь, дав понять, что он и сам предпочитает переехать в село; он не может жить в пустыне. Только оттого он и решил продать землю.
В сущности же, продавал вовсе не Бреде Ольсен, а банк и торговец продавали Брейдаблик за долги, и только для виду продажа совершалась от имени Бреде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47