Она протягивала мне чашку с чаем.– Что это?Я тяжело дышала.– Мята.– Спасибо.Я выпила тепловатую жидкость.– Сколько времени?– Третий час.Она была в тапочках и пальто, из-под которого выглядывала фланелевая ночная рубашка. Мы, конечно, махали друг другу приветственно через лужайку и здоровались во время прогулок, но я ее едва знала.– Простите, что подняла вас посреди ночи...– Пожалуйста, доктор Бреннан. Мы же соседи. Я знаю, вы сделали бы для меня то же самое.Я отхлебнула из чашки. Пальцы оставались ледяными, но теперь почти не тряслись.– Пожарные еще здесь?– Уехали. Сказали, что вы можете написать заявление, когда оправитесь.– Они забрали...У меня перехватило горло, на глаза навернулись слезы.– Да. Вам принести еще что-нибудь?– Нет. Спасибо. Я в порядке. Вы очень добры.– У вас тут такой погром. Мы прибили доску на окно. Не очень красиво, зато не дует.– Большое спасибо. Я...– Пожалуйста. Просто поспите немного. Может, утром все будет выглядеть не так страшно.Я подумала о Птенчике и испугалась предстоящего утра. В отданной надежде схватила трубку и набрала номер Пита. Гудки.– С вами все в порядке? Помочь вам подняться наверх?– Нет, спасибо. Я справлюсь.Когда она ушла, я свернулась в постели и рыдала, пока не заснула. * * * Я проснулась с чувством, что что-то не так. Что-то изменилось. Потерялось. Потом вернулось сознание, а с ним память.Стояло теплое весеннее утро. В окно виднелось голубое небо и солнечный свет, доносился запах цветов. Но красота не могла вывести меня из депрессии.Я позвонила пожарным и узнала, что физические улики послали в судебную лабораторию. Я уныло привела себя в порядок. Оделась, накрасилась, причесалась и поехала в город. * * * В мешке не было ничего, кроме кота. Ни ошейника, ни жетона. На одной из деревяшек нашли записку. Я прочитала ее сквозь полиэтилен пакета для улик.В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ ЭТО БУДЕТ НЕ КОТ.– Что теперь? – спросила я Рона Гиллмана, директора лаборатории, высокого привлекательного мужчину с серебряными от седины волосами и неуместной щербинкой между передними зубами.– Мы уже проверили на отпечатки. Ничего ни на записке, ни на поленьях. К тебе подъедет следовательская команда, но ты же знаешь не хуже меня: ничего они не обнаружат. Окно твоей кухни расположено так близко к улице, что преступники скорее всего подожгли мешок и кинули его с тротуара. Мы поищем отпечатки ботинок и опросим соседей, конечно, но в полвторого ночи в твоем районе вряд ли кто-то бодрствовал.– Жалко, что я живу не на бульваре Уилкинсон.– Ты где угодно попадешь в неприятности.Мы много лет работали вместе с Роном. Он знал о серийном убийце, взломавшем мою квартиру в Монреале.– Мы проведем исследование твоей кухни, но, поскольку преступники не заходили внутрь, следов не будет. Надеюсь, ты ничего не трогала.– Нет.Я и близко к кухне не подходила с прошлой ночи. Не могла смотреть на миски Птенчика.– Ты работаешь над чем-то, что могло бы кому-то не понравиться?Я рассказала ему об убийствах в Квебеке и телах с острова Мертри.– Как они добрались до кота?– Может, он убежал, когда Пит пришел его кормить. С ним случается... – Укол в сердце. – Случалось."Не плачь. Не смей плакать".– Или...– Да?– Ну, я не уверена. На прошлой неделе, кажется, кто-то взломал мой кабинет в институте. То есть не совсем взломал. Я могла оставить дверь открытой.– Студент?– Не знаю.Я описала ситуацию.– Ключи от дома лежали в сумочке, но та девушка могла сделать оттиск.– Ты выглядишь разбитой.– Немного. Я в порядке.На мгновение он замолчал. Потом:– Темпе, когда я услышал, что случилось, то подумал на разозлившегося студента. – Он почесал нос. – Но может, это не просто злая выходка. Будь аккуратней. Скажи Питу.– Не хочу. Он посчитает себя обязанным присматривать за мной, а времени у него нет. Никогда не было.Когда мы закончили разговор, я отдала Рону ключи от пристройки, подписала отчет о происшествии и ушла.Хотя машин на дороге почти не встречалось, я ехала до института дольше, чем обычно. Внутренности сжал и не желал отпускать ледяной кулак. * * * Это ощущение не покидало меня весь день. Управляясь с делами, я постоянно видела кота. Котенок Птенчик сидит и сучит передними лапками, как воробышек. Развалился на спине под диваном. Выписывает восьмерки вокруг моих щиколоток. Смотрит на меня в ожидании остатков каши. Печаль, преследовавшая меня последине недели, превратилась в настоящую меланхолию.После работы я пошла в спортивный комплекс и переоделась в спортивный костюм. Я бежала изо всех сил, надеясь, что физическое истощение облегчит душевную боль и расслабит тело.Я стучала кедами по дорожке, а в голове одна мысль сменяла другую. За думами о коте последовали слова Рона Гиллмана. Убийство животного говорило о жестокости, но и о непрофессионализме. Может, действительно несчастный студент? Или смерть Птенчика предваряет настоящую опасность? От кого? Существует ли какая-то связь с нападением в Монреале? Или с расследованием на Мертри? Может, меня затягивает в нечто большее, чем я думала?Я бежала все быстрее, и с каждым шагом тело освобождалось от напряжения. Через шесть километров свалилась на траву. Переводя дыхание, я рассматривала крошечную радугу, переливающуюся в струйках от поливальной машины. Удалось. В голове ни единой мысли.Когда пульс и дыхание пришли в норму, я вернулась в раздевалку, приняла душ и переоделась. Стало чуть лучше, взобралась на холм к зданию Колвард.Облегчение не продлилось долго.На телефоне мигал огонек. Я набрала код и подождала.Черт!Я снова пропустила звонок Катрин. Как и раньше, она не оставила сообщения, только передала, что звонила. Я перемотала запись назад и прослушала снова. Катрин задыхалась, голос напряженный, предложения обрывочные.Я проигрывала сообщение снова и снова, но не могла опознать шум на заднем плане. Голос Катрин звучал приглушенно, будто она разговаривала в очень маленьком помещении. Я представила, как она прикрывает рукой микрофон, шепчет, украдкой оглядываясь.Может, у меня паранойя? Разыгралось воображение после вчерашнего? Или Катрин действительно в опасности?Солнечные лучи падали на стол сквозь жалюзи яркими полосками. Где-то в коридоре хлопнула дверь. В голове медленно обретала форму мысль.Я потянулась к телефону. 22 – Спасибо, что нашел для меня время в такой поздний час. Странно, что ты еще в университете.– Хочешь сказать, антропологи работают больше, чем социологи?– Ни за что, – засмеялась я, усаживаясь в черное пластиковое кресло. – Ред, не поделишься своими знаниями? Не расскажешь о местных культах?– В каком смысле?Ред Скайлер ссутулился за столом. Хотя волосы его уже поседели, борода оставалась красно-коричневой, что объясняло происхождение имени Ред – в переводе с английского "красный".

. Он сощурился и посмотрел на меня сквозь стекла очков в стальной оправе.– Сборища фанатиков. Секты Судного дня. Сатанистские общества.Ред улыбнулся и махнул мне, чтобы я продолжала.– "Семья" Мэнсона. "Харе Кришна". "МУВ". "Народная церковь". "Синанон". Понимаешь? Культы.– Ты используешь слишком широкий термин. То, что ты называешь культом, другие могут посчитать религией. Или семьей. Или политической партией.Я вспомнила Дейзи Жанно. Она тоже возражала против термина, но тут сходство и заканчивалось. Тогда я сидела напротив крошечной женщины в огромном кабинете. Сейчас я смотрела на крупного мужчину в таком маленьком и перенасыщенном пространстве, что начинала страдать от клаустрофобии.– Ладно. Что такое культ?– Культы – это не просто компании полоумных верующих с чудаковатыми предводителями. По крайней мере мне так кажется. Это организации с набором общих черт.– Хорошо.Я откинулась на спинку кресла.– Культ создается вокруг харизматичного человека, который что-то обещает. Он проповедует особое знание. Иногда доступ к древним тайнам, иногда к совсем новым открытиям, в которые посвящен только он или она, иногда к смеси того и другого. Предводитель делится информацией с последователями. Некоторые обещают утопию. Или наоборот. "Только присоединяйся, иди со мной. Я решаю. Все будет хорошо".– Чем они отличаются от священников или раввинов?– В культах харизматичный лидер постепенно становится объектом почитания, временами даже обожествления. И тогда он получает абсолютный контроль над жизнями последователей.Он снял очки, протер стекла квадратным зеленым платком из кармана и снова надел их.– Культы тоталитарны, авторитарны. Лидер обладает властью и делегирует полномочия очень немногим. Мораль лидера становится единственной приемлемой идеологией. Единственной приемлемой нормой поведения. И, как я сказал, поклоняются ему, а не высшим существам или абстрактным принципам.Я подождала.– Часто существует двойная этика. Членов группы принуждают быть честными и любить друг друга, но обманывать и ненавидеть посторонних. Традиционные религии устанавливают одни правила для всех.– Как лидер добивается власти?– Вот еще один важный вопрос. Перестройка мышления. Предводители культов используют различные психологические процессы для манипуляции людьми. Некоторые ведут себя достаточно мягко, другие эксплуатируют идеализм своих последователей.Я снова подождала, пока он продолжит.– Насколько я понимаю, есть два типа культов, каждый из которых построен на реформировании мышления. Коммерческие "программы прозрения", – он пальцами заключил выражение в кавычки, – используют очень мощные техники убеждения. Они удерживают членов, заставляя их платить за все новые курсы. Потом еще есть культы, набирающие пожизненных кандидатов. Они организовывают психологическое и социальное убеждение, чтобы кардинально изменить личностные ценности. В результате получают невероятную власть над жизнями своих членов. Они манипулируют, обманывают и бессовестно эксплуатируют веру последователей.Я обдумала его слова.– Как перестраивают мышление?– Начинают с разрушения чувства собственного "я". Я уверен, вы обсуждали это на занятиях по антропологии. Отделяешь. Разбираешь. Собираешь заново.– Я физический антрополог.– Точно. Культы отрезают новобранцев от других влияний, потом заставляют их подвергнуть сомнению все, во что они верили. Убеждают пересмотреть мир и собственную жизнь. Создают для человека совершенно новую реальность и, следовательно, зависимость от организации и ее идеологии.Я вернулась на курсы по культурной антропологии в старшие классы школы.– Но речь идет не о ритуалах посвящения. Я знаю, в некоторых культах детей изолируют на какое-то время и подвергают тренировкам, но только для усиления идей, с которыми ребенок вырос. Речь идет о том, чтобы заставить людей отказаться от собственных ценностей, выбросить на свалку все убеждения. Как у них получается?– Секта контролирует время и окружение новичка. Диета. Сон. Работа. Отдых. Деньги. Все. Она создает чувство зависимости, беспомощности вне группы. И в то же время насаждает новую мораль, систему мышления, которой придерживается группа. Мир в понятии лидера – настоящая закрытая система. Никакой обратной связи. Никакой критики. Никаких жалоб. Группа подавляет старые привычки и отношения, шаг за шагом заменяет их новыми.– Почему люди не сопротивляются?– Процесс идет настолько постепенно, что человек просто не замечает, что происходит. Тебя проводят через множество вроде бы не важных ступеней. Другие члены группы отращивают длинные волосы. И ты отращиваешь. Другие говорят тихо, и ты умеряешь тон голоса. Все покорно слушают лидера, не задают вопросов, и ты молчишь. Группа тебя одобряет и принимает. Новичок не сознает, что действует двойной план.– Разве со временем они не понимают, что происходит?– Обычно новичков убеждают порвать все связи с друзьями и семьей, забыть про прежнюю жизнь. Иногда их увозят в уединенные места. На ферму, в коммуну, в деревню. Изоляция, и физическая, и социальная, лишает их привычной системы поддержки и усиливает чувство личной беспомощности, потребность в одобрении группы. Она же уничтожает нормальные крепкие основы, с помощью которых мы оцениваем все, что нам говорят. Уверенность человека в своих суждениях и восприятии. Самостоятельные действия становятся невозможными.Я подумала о Доме и его группе на Святой Елене.– Я понимаю, как секта добивается контроля, если последователь живет под крышей лидера двадцать четыре часа в сутки, но если члены группы работают во внешнем мире?– Легко. Им дают указание молиться или медитировать в любую свободную минуту. Во время обеда. Перерыва на кофе. Разум занят наставлениями культа. И вот они уже посвящают все время организации.– Но где приманка? Что заставляет человека отвергнуть прошлое и присоединиться к секте?Я не могла это осмыслить. Неужели Катрин и остальные всего лишь автоматы, чье каждое движение контролирует группа?– Существует система поощрений и наказаний. Если член группы ведет себя, говорит и думает правильно, он или она удостаиваются любви лидера и его приближенных. И конечно, его или ее ожидает спасение. Прозрение. Путешествие в другой мир. Все, что обещает идеология.– Что именно?– Сама подумай. Не все культы имеют религиозные начала. Подобное мнение возникло, потому что в шестидесятые – семидесятые годы многие секты регистрировались как церкви, чтобы не платить налоги. Культы появляются в разных формах и размерах, обещают разные блага. Здоровье. Свержение правительства. Путешествие в открытый космос. Бессмертие.– Я все-таки не могу понять, как здравомыслящий человек может попасться на такую чушь.– Ты не права, – покачал он головой. – Туда попадают не только маргиналы. По некоторым подсчетам, примерно две трети членов происходят из нормальных семей и до вступления в группу демонстрируют приемлемое поведение.Я посмотрела на крошечный коврик навахо под ногами. Снова зазвенел тревожный звоночек. Что такое? Почему я никак не могу его уловить?– Ты в своем исследовании выяснил, почему люди ищут подобные культы?– А они и не ищут. Секты сами их находят. И, как я уже сказал, лидеры умеют быть невероятно милыми и убедительными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44