Астролог поклонялся Абсолюту. Можно ли назвать его сумасшедшим? Вероятно, хотя мы не стали бы утверждать этого наверняка. Руджьери носил в своем сердце мрачные секреты уходящего средневековья. Он родился во Флоренции, и не исключено, что отцом его был какой-нибудь сирийский или египетский маг, внушивший сыну интерес к эзотерическим исследованиям.
Алхимия и астрология полностью поглотили Руджьери. В обычной жизни он часто проявлял нерешительность, нередко колебался, но когда переходил к философским абстракциям, над постижением которых бились многие гениальные умы — от халдейских магов до Льюлля, от Никола Фламеля до Парацельса, Лейбница и Спинозы — разум его обретал необыкновенную мощь и ясность.
Пытаясь найти философский камень, смешивая одни химические субстанции и создавая другие, астролог научился изготовлять сильнодействующие яды. Но отметим, что для него и философский камень, и пророчества небес являлись двумя гранями Абсолюта. К третьей его грани Руджьери пытался приблизиться с помощью своих эзотерических исследований: он искал способ обрести бессмертие. Астролог был захвачен безумной мечтой: он стремился достичь неограниченной власти, завладев неограниченным богатством, познать Абсолют, умея читать будущее по звездам, и вкушать все радости жизни, обретя бессмертие.
Когда астролог уставал наблюдать за звездами, он обращался к химии; когда ему надоедали колбы и реторты, он погружался в изучение смерти. Руджьери покупал у палачей тела казненных и часами возился с ними. Он пытался оживить труп!
«Что такое сердце? — думал он. — Своего рода маятник. Что такое кровь? Субстанция, несущая жизнь. Вот передо мной лежит человеческое тело. В нем есть кровь, а стало быть, и жизненная сила. Есть сердце, то есть орган, поддерживающий ток жизни. Мышцы, нервы, кожа, мозг — все есть. Еще утром это тело было живым. Петля зажала шею — и оно обратилось в труп. Но ведь оно осталось совершенно таким, каким было до казни! Чего же лишено теперь это материальное тело? Разумеется, тела астрального, которое и заставляло работать маятник, и гнало по жилам субстанцию жизни. Так что же нужно сделать? Попробовать вернуть астральное тело и опять поместить его в эту материальную оболочку, только и всего! Смерть есть не что иное, как разделение астрального и материального тела. Если я найду формулу заклинания, которое вновь поселит астральное тело в материальном, человек воскреснет… Но, создав такое заклинание, я смогу заставить астральное тело никогда не покидать материального, и тогда… тогда я обрету бессмертие!»
Придя к такому заключению, астролог изготовил восковую фигурку, воплощавшую, как он считал, астральное тело покойника, и принялся колдовать над статуэткой. Порой ему чудилось, что мертвец шевелится, точно пробуждаясь, однако иллюзия сразу же рассеивалась.
Он долго размышлял над этой проблемой, пока его наконец не осенило.
— Какая ошибка! — прошептал астролог. — Мне известно, что кровь — все еще в трупе. Правильно! Однако она ведь уже не жидкая. Она давно свернулась, потому и перестала быть носителем жизни. Значит, тело следующего мертвеца нужно будет заполнить кровью живого человека!
Таковы новые штрихи к портрету Руджьери, зловещий лик которого озарен для нас теперь жутким, мертвенным светом. Перенесемся же на пять дней назад в храм Сен-Жермен-Л'Озеруа. Мы помним, как оттуда выскользнуло несколько человек; они волокли убитого графа де Марийяка.
Проявив великодушие, Екатерина оставила тело Алисы де Люс Панигароле, а труп Марийяка разрешила взять Руджьери. Астролог ждал возле собора и, заметив мужчин, несущих тело его сына, подбежал к этим людям и что-то шепнул, после чего мрачная процессия двинулась за флорентийцем. Оказавшись на улице де Ла Аш, Руджьери распорядился, чтобы его спутники опустили свою страшную ношу на мостовую и исчезли. Оставшись в одиночестве, астролог с трудом приподнял труп и донес, вернее, дотащил его до парка Екатерины Медичи. Там он взвалил тело Марийяка себе на спину и кое-как добрался до маленького, хорошенького особнячка, в котором находилась лаборатория.
Руджьери положил тело на большой мраморный стол, снял с убитого одежду и аккуратно обмыл его. Потом он обработал труп бальзамирующими веществами, которые препятствуют разложению. Такому опытному химику они, разумеется, были прекрасно известны. Затем астролог склонился над столом и тщательно обследовал тело сына: кинжалы оставили на трупе рваные раны; были повреждены почти все важные органы; грудь, плечи и шею покрывали ужасные шрамы и глубокие порезы. Но на лице Марийяка лежала печать умиротворения. Он, похоже, не успел понять, что его убивают, ибо первый же удар в спину, нанесенный в тот миг, когда граф рванулся к Алисе, был смертельным. Глаза юноши остались полуоткрытыми. Руджьери попытался опустить ему веки, но не сумел этого сделать. Тогда астролог положил на лицо сына благоуханный платок из тончайшего батиста, который лежал в кармане у Марийяка и был помечен инициалами Алисы де Люс.
Астролог был совершенно спокоен: на смену горю безутешного отца пришел интенсивный труд ученого. Руджьери напряженно размышлял, недвижно просидев несколько часов; он замер, словно статуя; лишь время от времени его тело конвульсивно подергивалось. Он был бледнее лежавшего перед ним мертвеца, но глаза его горели диким огнем.
Наконец астролог прервал свои мрачные раздумья и забормотал, точно в бреду:
— Он потерял очень много крови… что ж, тем легче произвести нужные манипуляции… наложу швы на раны… оставлю лишь одну… вот эту, где рассечена сонная артерия… через нее волью в него свежую кровь… Писал же великий Нострадамус, что ему удалось в течение месяца удерживать при себе астральное тело одного из своих детей. Да и я сам часто видел, как шевелились покойники, когда я пробовал их оживить. Наверное, в этот миг астральное тело, вызванное мной, и пыталось войти в принадлежавшую ему плотскую оболочку…
Темнело. Вдруг Руджьери вскочил, бросился к громадному шкафу, набитому книгами и манускриптами, и начал что-то лихорадочно искать. Он все дрожал, твердя:
— Найду! Обязательно найду!
За два часа он перерыл весь шкаф, раскидал по полу множество книг и бумаг и, наконец, действительно нашел то, что хотел: маленькую книжечку, в которой было не больше пятидесяти страничек. Испускавшие резкий запах плесени листы были покрыты древнееврейскими письменами. Астролог начал неспешно просматривать загадочный трактат, пробегая глазами страницу за страницей. На двадцать девятой странице он что-то хрипло пробормотал и отметил ногтем какую-то строку.
— Вот оно! Заклинание…
Близилась полночь; город погрузился в тишину. Руджьери добавил к двум горевшим светильникам еще пять, расставив их подковой прямо на паркете лаборатории. Светильники образовали полукруг в восточном углу большой комнаты; разомкнутая сторона подковы была обращена на запад. Сам астролог застыл в этом полукруге света, повернувшись лицом к центру лаборатории, то есть к западу, ибо известно, что запад — прибежище мрака, в противоположность востоку, откуда исходит свет.
Руджьери очертил рукой в воздухе круг, словно ограждая себя невидимой стеной. Перед собой, точно в середине огненной подковы, астролог резко всадил в паркет кинжал с крестообразной рукояткой. Потом вытащил четки и снял с них двенадцать бусин, которые разложил вокруг кинжала.
Пробило двенадцать. С первым ударом колокола наступила полночь… Над Парижем плыл печальный звон… Дождавшись шестого удара, Руджьери спокойно, громко и размеренно прочитал заклинание.
Отзвук двенадцатого удара еще дрожал в воздухе, когда перед астрологом появился в западном углу лаборатории бледный призрак; сперва формы его были расплывчаты, затем начал вырисовываться человеческий силуэт.
Мы не утверждаем, что этот белый призрак действительно возник в лаборатории; нам ясно одно: его увидел Руджьери. Астролог, пошатываясь, вышел из пылающей подковы и стал приближаться к бледному видению. Он двигался очень медленно, по шагу в минуту, механической походкой заводной куклы. Сделав двенадцатый шаг астролог замер и вопросил:
— Ты ли это, сын мой?
Вокруг по-прежнему царило безмолвие, очертание призрака не изменились; однако в голове у Руджьери ясно раздались слова:
— Зачем вы позвали меня, отец?
Астролог опять шагнул вперед и увидел, как призрак отодвинулся: астральное тело стремилось ускользнуть, но Руджьери удерживал его. Он отступил назад, в полукруг света, увлекая за собой видение. Белый призрак оказался у самого кинжала, перед огненной подковой.
Отец опять воззвал к сыну:
— Дитя мое, войди ко мне! Нужно войти!
Он увидел, как видение колыхнулось, словно туман, и снова у него в голове прозвучал ответ:
— Отец, отпустите меня, позвольте насладиться вечным покоем.
— Нет, ты войдешь сюда, — воскликнул Руджьери. — Я так желаю! Прости, дитя мое, но я не отпущу тебя. Войди же!
Призрак заколебался, отпрянул, а затем стремительно ступил в центр светящегося круга.
Застывшее, как маска, лицо астролога, расслабилось, из груди вырвался радостный вздох. Вскоре глаза его обрели нормальное выражение, руки упали, книга выскользнула на пол, а астролог медленно осел на паркет.
Когда Руджьери пришел в чувство, белый призрак пропал. Но чародей с улыбкой пробормотал:
— Ясновидение покинуло меня, потому я не могу больше разглядеть астральное тело моего сына, но я ясно ощущаю: оно здесь и не уйдет, если я ему не позволю…
То состояние, в которое силой воли вверг себя Руджьери, описано во всех средневековых трактатах, посвященных эзотерическим проблемам. Современная наука открыла его заново, и назвала самовнушением. Стоило астрологу выйти из транса, как началась болезненная реакция организма: несколько минут он дрожал, как в сильной лихорадке. Но вскоре чародей оправился и бросился к шкафу, отыскал среди раскиданных по полу книг одну нужную и выскочил из лаборатории.
Покойник по-прежнему лежал на мраморном столе; семь светильников все еще горели.
Руджьери побежал в свою опочивальню, зажег лампу и уткнулся в книгу, на обложке которой было написано: «Трактат о притираниях». Она принадлежала перу Нострадамуса и была создана в Лионе, в 1522 году.
— Вот то, что на смертном одре завещал мне мой великий учитель. Сколько раз перечитывал я слова, написанные его рукой всего за несколько часов до кончины… Сколько ночей просидел я над этими страницами! Разумеется, Нострадамус оставил мне свой труд для того, чтобы я попробовал воплотить его идеи в жизнь… О, я старался! Старался воскресить Нострадамуса! Трижды я вскрывал его гроб, там, в храме Салона… но у меня не было свежей крови для переливания. Надо прочитать еще раз… и сделать новую попытку!
Манускрипт состоял из трех частей и был написан неразборчивым почерком; некоторые фразы обрывались на середине. Первая часть начиналась так:
«Новое воплощение может осуществиться путем вызова астрального тела… «
Вторая часть имела заголовок: «Связи, существующие между телом астральным и телом материальным после их разъединения».
И, наконец, третья часть носила название: «О крови, которую следует переливать трупу». Вот эта последняя часть и интересовала Руджьери. Он снова и снова вчитывался в потемневшие страницы.
Но вот чародей поднялся, шагнул к стене и отодвинул край гобелена. За ним находилась ниша, в которой был спрятан стальной шкафчик. Руджьери отпер его и отыскал в кипе бумаг пергаментный свиток, расправил его на столе и склонился над ним. Длинный лист пергамента покрывали изображения каких-то геометрических фигур; на полях были записаны пояснения к чертежам. Вверху виднелась надпись:
«Гороскоп сына моего, Деодата, графа де Марийяка. Его созвездие, а также созвездия, сопряженные с ним».
Астролог долго что-то рисовал и высчитывал. Он напряженно работал несколько часов… Потом вдруг схватил перо и начал лихорадочно писать. В глазах его сиял восторг.
— Получилось! Я вычислил созвездие нужного мне человека! Но кто же он? Я разыщу его, непременно разыщу!
И тут астролог вдруг потерял сознание — то ли от утомления, то ли от радости. Через несколько минут он пришел в чувство и прошептал:
— Уже утро… но мне необходимо дождаться вечера…
Руджьери поднялся, спрятал бумаги в стальной шкафчик и извлек оттуда небольшую коробочку. В ней лежали какие-то пилюли. Астролог сунул одну в рот, и его усталость мгновенно прошла; он снова чувствовал себя бодрым и сильным.
Руджьери бросил взгляд на часы:
— Почти девять. Вот и утро прошло… хотя, нет, сейчас уже вечер…
Только в эту минуту астролог сообразил, что, проведя всю ночь возле тела сына, он целый день просидел над вычислениями. Тем временем наступил вечер среды… Значит, Руджьери не ел, не пил и не спал по меньшей мере сорок два часа!
Видимо, пилюли, которые он сам и сделал, содержали какое-то очень сильное укрепляющее средство: астролог не чувствовал голода, его не клонило в сон; он лишь осушил полный стакан воды.
Всю следующую ночь астролог провел на башне, приникнув к мощной подзорной трубе собственного изготовления.
В пятницу ночью Руджьери ненадолго отвлекли от напряженной работы: королева призвала его к себе в Лувр. Вернувшись обратно, он опять углубился в изучение гороскопа того человека, кровь которого намеревался перелить в тело сына.
В три часа ночи Руджьери, взглянув на чуть посветлевшее небо, хотел уже отложить свои исследования до следующего вечера, но вдруг его осенило:
— Нашел! Нашел! Разумеется, это он!
Астролог помчался в опочивальню и вынул из стального шкафчика еще один свиток, похожий на тот, что содержал гороскоп Деодата. Это и был гороскоп — только совсем другого человека.
Руджьери просто трясся от радости; руки его так долго дрожали, что он не мог написать ни слова. Дикий огонь горел в его глазах. С трудом справляясь с расчетами, астролог повторял:
— Он!.. Разумеется, он!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56