— Возможно, так и есть… А где комнаты отца и сына?
— Сейчас расскажу, дядюшка. На втором этаже того дома, который занимают дворяне, — каморки слуг. Их там десятка полтора. Между казармой и этим зданием — квадратная площадка, вымощенная булыжником. С третьей стороны ее замыкает одна из стен самого особняка Монморанси, в котором располагаются апартаменты маршала. Из других строений в особняк попасть нельзя. А за герцогским дворцом разбит большой парк.
— Ясно. И кто же обитает во дворце?
— Во-первых, герцог. Далее — в покоях, окна которых выходят в парк, живут две женщины. А по соседству — спальни Пардальянов.
Маршал де Данвиль прекрасно ориентировался во дворце Монморанси и из наброска Жилло не узнал ничего нового. Но парень установил, где теперь находятся солдаты, что было весьма немаловажно.
Дядя Жиль благосклонно похвалил племянника, однако строго заметил:
— Имей в виду, нам должно быть известно все, что делается в особняке герцога. Устрой так, чтобы бывать у меня раза два в неделю.
— Уже устроил! — с притворной скромностью потупился Жилло.
— Каким образом? Признавайся!
— Да ради Бога! Пардальян думает, что я бегаю сюда следить за вами. Мне удалось уверить его в этом.
Радостное изумление Жиля не поддается описанию.
— Мальчик мой, отныне я не буду звать тебя дураком! Еще немного усилий — и сокровища твои!
Жилло отбыл из дворца маршала де Данвиля в приподнятом настроении: он не сомневался, что скоро завладеет богатствами дядюшки.
— Но что же мне наврать Пардальяну? — соображал он по пути к особняку Монморанси.
Внезапно ему в голову пришла блестящая идея:
«Мне посулили целое состояние за то, что я буду докладывать о делах, творящихся в доме маршала де Монморанси; так почему бы мне не заработать и на новостях из дворца Данвиля?!»
Двойному изменнику вдвойне и платят. Вот Жилло и решил следить за дядюшкой и сообщать обо всем Пардальяну, подглядывая в то же время за Пардальяном и отчитываясь перед дядей. Тогда, прикинул Жилло, он выручит в два раза больше.
Явившись во дворец Монморанси, юный негодяй поспешил к Пардальяну и выпалил:
— Сударь, я принес вам добрые вести. Мне удалось встретиться с Жаннеттой — и теперь я не сомневаюсь, что со дня на день сумею рассказать вам немало занятных вещей.
«Да, этот парень — просто клад!» — удовлетворенно улыбнулся ветеран.
Глава 9
МОНАХ
В те дни, о которых мы ведем речь, святой отец Панигарола, знаменитый своей ненавистью к гугенотам, уже не выступал с пламенными проповедями. Прекратились и его ночные бдения на улицах столицы, которые он оглашал раньше печальными призывами молиться за умерших. В какие же думы был теперь погружен этот человек? Что собирался делать?
Через два дня после погребения Жанны д'Альбре (церемония поразила зевак истинно королевским размахом), поздним вечером к обители кармелитов на улице Барре подъехал неприметный экипаж. Из него вышли две дамы в черных платьях. Монах, исполнявший обязанности привратника, осведомился, что привело сюда посетительниц. Более молодая дама объяснила, что желает видеть настоятеля монастыря. Потрясенный инок, призывая в свидетели Господа, указал на недопустимость подобной настойчивости по отношению к самому отцу-настоятелю. Тогда женщина постарше вынула какую-то бумагу и вручила монаху.
— Передайте это преподобному отцу, — распорядилась она, — и не медлите, иначе вам придется плохо!
Голос дамы звучал столь повелительно, что устрашенный привратник немедленно кинулся выполнять ее приказ. Видимо, она была весьма знатной особой, поскольку настоятель, быстро прочитав доставленное ему послание, сильно побледнел и заторопился в комнату, служившую приемной.
Не блиставший умом привратник был поражен, увидев, как отец-настоятель низко поклонился женщине в темной одежде. И уж совершенно обомлел монах, когда настоятель, тихо побеседовав с дамой в черном, допустил немыслимое нарушение монастырского устава: он провел гостью в обитель и по длинным переходам зашагал с ней к кельям иноков. Вторая посетительница опустилась на стул в приемной.
Настоятель покинул женщину у двери кельи, в которой жил Панигарола.
— Это здесь, — сказал почтенный старец перед тем, как поспешить прочь.
Дама в черном вплыла в келью. Взглянув на нее, Панигарола вскочил, гостья же подняла вуаль.
— Ваше Величество! — пробормотал ошеломленный проповедник.
Он и правда видел перед собой Екатерину Медичи.
— Добрый день, несчастный мой маркиз, — проговорила она, улыбаясь. — Я вынуждена была сама посетить вас в этой жуткой обители. Мне пришлось раскрыть свое инкогнито перед отцом-настоятелем — иначе я не попала бы сюда. Не пройдет и десяти минут, как всей монастырской братии будет известно, что вам нанесла визит королева-мать.
— Пусть это вас не беспокоит, мадам! — откликнулся Панигарола. — Наш высокочтимый настоятель никогда и ни с кем не решится обсуждать поступки такой знатной особы. Но зачем вам понадобилось утруждать себя? Вы могли просто призвать меня к себе — и я поспешил бы во дворец по первому же вашему приказу.
— Вот как?
— Поверьте мне, мадам! Монах не может осквернить свои уста ложью! Но будь я прежним маркизом де Пани-Гарола, я тем более не стал бы вас обманывать. Монаху запрещает лгать вера, дворянину — честь.
— Разумеется! Однако я еще помню некоего господина де Пани-Гарола, который приходил в Лувр только тогда, когда сам желал этого.
— Маркиза, имя которого вы назвали, больше не существует. Ваше Величество!
— Конечно, — прошептала Екатерина, — вы из тех гордецов, которые никогда не снисходят до обмана. Однако ложь может принести немало пользы… Впрочем, оставим эту тему…
Панигарола поднял голову. Его угрюмое лицо аскета было проникнуто мрачным величием. Будто изваяние замер этот инок в черно-белом облачении. Но вот королева, пытаясь завязать беседу, огляделась, словно ища, куда бы присесть. Панигарола неторопливым жестом предложил Екатерине деревянную табуретку — стульев в его келье не было.
— Ну нет! — рассмеялась королева. — Это чересчур уж неудобно! Ведь я-то пока не монахиня!
Она опустилась на край узкого ложа.
— Вы тоже садитесь, маркиз, — промолвила она, кивнув на табурет.
Но Панигарола решительно отказался: он строго соблюдал приличия и не желал сидеть в присутствии коронованной особы.
— Маркиз, — заговорила Екатерина, — я навестила вас не как королева, а как женщина, питающая к вам глубокое и непритворное расположение… Но вы совсем не похожи на себя, мой несчастный друг! Что с вами сталось? Вы бледны, изнурены, исхудали до невозможности. Впрочем, я сумею излечить терзающую вас болезнь!
Слова Екатерины казались легкомысленными и шутливыми, однако инок становился все угрюмее. Он не двигался; его лицо почти полностью скрывал капюшон монашеской рясы. Королева могла разглядеть только тонкую полоску крепко сжатых губ и острый подбородок.
— Ваше Величество, — мрачно заявил Панигарола, — вам хотелось бы услышать от меня правду? Ну что ж, извольте! Помните, когда я появился при дворе французского короля, вы решили, что я — секретный посланец итальянских заговорщиков и что цель моя — склонить на свою сторону герцога де Монморанси. Вы вообразили, что я посвящен в какие-то тайны; чтобы узнать их, вы подослали ко мне одну из своих шпионок. Эта особа скоро выяснила, что я понятия не имею ни о каких интригах. Тогда ваша тревога улеглась; вы даже были столь милостивы, что хотели заключить со мной некое соглашение. От этого я. впрочем, решительно отказался. Вы же стремились сделать меня своим преданным слугой и союзником, который начал бы горячо отстаивать ваши политические интересы. А я был юным, пылким и мечтал о радостях и наслаждениях… Вы спокойно отнеслись к тому, что я отверг ваше предложение; более того, вы одарили меня своей благосклонностью. Думаю, вы не сомневались: пробьет час — и жестокие испытания искалечат мою душу… Тогда-то я и превращусь в послушного исполнителя ваших замыслов… Не сердитесь, мадам; возможно, я груб, но абсолютно честен…
— Я и не думаю обижаться, дорогой мой, — проворковала Екатерина, и на лице ее заиграла очаровательная улыбка, — однако объясните мне, откуда вы взяли, что я приняла вас за итальянского заговорщика?
— Правда открылась случайно, Ваше Величество. Особу, которая по вашему приказу шпионила за мной, сразил тяжкий недуг…
— Да, да, после рождения ребенка… отцом которого были вы, милый маркиз.
Услышав это, инок с трудом сдержал слезы.
— Все верно, — горько вздохнул он, — той женщине суждено было стать матерью… Однажды ночью она стащила мои письма и отнесла их вам. Тогда я и понял, что она — ваша шпионка. А позже, в родовой горячке она рассказала мне о ваших планах… Вот тогда я и принудил ее оставить документ, в котором она называла себя детоубийцей. А потом, отлично вас зная, я сам передал вам эту бумагу. Так я покарал свою возлюбленную!
— Вы думали, что я велю судить Алису, и она попадет в руки палача?
— Нет, мадам! Я давно раскусил вас… И потому был уверен, что вы никогда не отправите человека на эшафот, если не сумеете извлечь из его казни никакой выгоды для себя. Но я решил, что заполучив такой документ, вы быстро добьетесь от Алисы полной покорности и абсолютного повиновения. Эта женщина попадет в рабство! Однажды она отдаст какому-нибудь мужчине свое сердце, но вы, разумеется, не пожелаете отпустить ее на свободу. Вы обязательно расскажете возлюбленному Алисы о ее преступлении. Я надеялся, что тогда она испытает те же муки, которые пережил я. И я буду отмщен… Ну вот, мадам, как вы могли заметить, я ничего не скрыл от вас…
— Да! Вы были совершенно откровенны. Но я не обиделась на вас. Более того: я восхищаюсь вами! Возможно, вы и ненавидите королеву, но, по крайней мере, сумели оценить ее по достоинству. Вы прекрасно знаете: я готова забыть любую обиду, любое оскорбление, если сочту, что это принесет мне пользу.
— О Ваше Величество! — в полном отчаянии вскричал маркиз. — Я бы молился за вас, благословил вас, если бы вы, почувствовав себя униженной, отправили меня на эшафот. Тогда наконец оборвалась бы моя постылая жизнь, с которой я сам никак не решусь расстаться! Ведь никто на свете не любит меня… Теперь я лишь ничтожная тень человека… Был миг, когда мне показалось, что я смогу обрести веру в Господа…
— Но так и не обрели?
— Увы, нет, Ваше Величество!
— Бедный маркиз! — покачала головой Екатерина.
— Я всеми силами старался служить Ему: пылко обличал в своих проповедях еретиков, дерзко порицал короля, вашего сына… Все это возвышало меня в собственных глазах… но сейчас я опять понял, сколь я жалок…
— Почему? — с искренним интересом осведомилась Екатерина.
— Я вновь увидел ее, Алису… и чувство, которое, как я полагал, давно умерло, ожило в моей душе с прежней силой.
Глаза королевы блеснули. «Он у меня на крючке!» — решила Екатерина Медичи.
Несколько минут в келье царила напряженная тишина. Екатерина застыла в неподвижности. Она понимала, что в это мгновение Панигарола совсем забыл о ней. Монах был весь захвачен мыслями об Алисе.
Наконец Панигарола пришел в себя и вопросительно взглянул на королеву.
— Пытаетесь понять, что привело меня к вам? — усмехнулась Екатерина.
— Я обязан лишь внимать вам, мадам. Я не вправе о чем-либо спрашивать Ваше Величество.
— Однако давайте решим, что вы все-таки поинтересовались этим, и я удовлетворю любопытство, которое светится в ваших глазах. Не волнуйтесь, я вовсе не намерена обращаться к вам с предложением стать моим исповедником… тем более, что вы весьма цинично признались в своем неверии. Гореть бы вам на костре… если бы вашей собеседницей была не Екатерина Медичи…
Инок опять замер, точно изваяние. Казалось, ничто в мире не может разрушить стену его холодного равнодушия.
— Дайте мне совет, — говорила меж тем Екатерина. — Существует некая дилемма, решение которой, думаю, непосредственно затрагивает и вас… Ответьте мне, маркиз, не считаете ли вы, что Алиса де Люс пережила уже такие муки, которые вполне искупили ее преступление?
Панигарола медленно поднял веки и пристально взглянул на королеву.
— Мы толковали о том документе, — продолжала Екатерина. — Вы продиктовали его Алисе, а потом принесли мне. Вот что, маркиз: я думаю отдать его бедняжке. Не нужно больше терзать ее… А каково ваше мнение?
— Не могу поспорить с Вашим Величеством, — спокойно отозвался монах.
«Неужели он притворяется? — изумилась королева. — Нет, клянусь Пресвятой Девой, он честен со мной.»
Вслух же Екатерина заявила:
— Я довольна, что вы со мной согласны… Ведь та бумага… я уже вручила ее Алисе.
— Итак, отныне она обрела свободу? Я имею в виду — ваша власть над ней пришла к концу, мадам? — уточнил Панигарола ледяным тоном.
Проницательная Екатерина насторожилась: инок был подозрительно безучастен. Однако сказала королева только одно:
— Отныне пришла к концу и ваша власть над ней, отец мой.
— Но Алиса никогда не боялась меня!
— Перестаньте, маркиз! Сейчас вы похожи на малого ребенка. Неужели вы не понимаете, что я давно знаю, как вы исповедовали Алису в Сен-Жермен-Л'Озеруа и приходили потом к ней в особнячок? Я осведомлена обо всем, хотя мне открыли правду не собственные зрение и слух, а глаза и уши человека, которому я полностью доверяю. Вы и сейчас боготворите Алису. И потому вы, высокородный, изнеженный дворянин, докатились до того, что начали бродить, молясь за умерших, по грязным закоулкам Парижа. Ведь таким образом вы можете, стеная, кружить под окнами Алисы. Вы до сих пор без ума от нее! И я это отлично знаю! Но чтобы отомстить за свое поруганное чувство, вы не придумали ничего лучшего, чем похоронить себя в этой отвратительной келье, облачившись в ужасную рясу!
— Но я и не говорил вам, что разлюбил ее, — промолвил инок.
Речь его стала пылкой, и он мгновенно утратил сходство с мраморной статуей.
— Да, я обожаю ее! Как я рад, что имею возможность громко сказать слова, которые шептал, лежа без сна долгими ночами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56