Вот уже и Иван Игнатьевич, душка-полицмейстер, нацепил на свою благодушную физиономию маску беспощадного вершителя правосудия, и бедняга градоначальник смотрит на нее так, словно она в любую секунду может броситься на него и впиться зубами в его дряблую стариковскую шею...— Скверно разыграно, — заметила она с подчеркнутым пренебрежением. — Вы сами мне об этом сказали десять минут назад. Повторить ваши слова?— Не стоит, — быстро сказал полицмейстер, бросив испуганный взгляд на градоначальника.— Тогда я повторю свои, — сказала княжна. — Я не имею к этому злодейству никакого отношения и полагаю, что вы очень скоро в этом убедитесь — если, конечно, вы намерены действительно расследовать это дело, а не просто пересажать в тюрьму всех, у кого найдете оружие. Для начала можете взять этот пистолет и внимательно его осмотреть. Он вычищен, смазан и заряжен, в нем совершенно новый, ни разу не бывший в употреблении кремень, и это очевидно для всякого, кто имеет глаза.— Но так же очевидно, сударыня, — вежливо, но твердо перебил ее полицмейстер, — что вы не по-женски ловко управляетесь с любым оружием, какое только попадает к вам в руки. И ни для кого не секрет, что далеко не все ваши мишени в недавнем прошлом являли собою неодушевленные предметы. Вам ведь доводилось стрелять и в людей, не так ли?— Так возьмите под стражу всю российскую армию и половину дворян империи, — предложила княжна. — Кстати, очень скоро обнаружится, что многие из этих людей были знакомы с Алексеем Берестовым или хотя бы раз проходили по тем же улицам, что и он.Полицмейстер сконфуженно крякнул, но тут же вновь приобрел официальный вид.— Прошу вас поверить, княжна, что я искренне надеюсь... нет, искренне верю в вашу невиновность. Я очень надеюсь, что вы чисты и что я — просто выживший из ума цепной кобель, коему повсюду мерещатся воры. Однако до выяснения всех обстоятельств я вынужден просить вас оставаться дома и никуда не выходить. Пусть вы невиновны, но как знать, не станете ли вы следующей жертвой?— Это, если не ошибаюсь, именуется домашним арестом, — уточнила княжна.— Увы, — пряча глаза, коротко подтвердил полицмейстер и, повернувшись к двери, крикнул: — Караульный!Оставшись одна, Мария Андреевна заперлась у себя в спальне. Ей очень хотелось заплакать, но она лишь закусила губу, стукнула кулачком по столу и, опустившись в кресло, заставила себя думать. За стеной, в коридоре второго этажа, звякая шпорами, расхаживал драгун, охранявший запертую и опечатанную дверь оружейной. Поначалу мысли княжны путались, все время возвращаясь к заскорузлому от крови жилету Алексея Берестова, полным слез глазам его дядюшки и оскорбительным подозрениям полицмейстера. Выручил ее, как ни странно, все тот же полицмейстер: постепенно горечь обиды прошла, растворилась, уступив место нарастающей холодной злости — да как он посмел?!В этом ледяном очищающем пламени сгорело и улетучилось все лишнее, ненужное — усталость, испуг, жалость, обида, — и, очистившись, Мария Андреевна начала думать по-настоящему. Глава 14 Кропотливая работа, незаметная внешнему миру, начавшись в восьмом часу утра, кипела весь день. Редкий прохожий, торопясь по своим делам, бросал рассеянный взгляд на приземистые башни и толстые стены, вцепившиеся в землю несокрушимыми руками контрфорсов. Никому даже в голову не приходило, что внутри этой примелькавшейся каменной глыбы при ясном солнце в будний день может бурлить деятельность, по напряженности своей мало уступающая той, что происходит в жерле вулкана.Впрочем, подобное неведение было прохожим только на пользу, ибо в бурьяне, которым заросли приречные откосы, во дворе и на башнях засели отчаянные головорезы, коим было велено зорко следить и тихо резать глотки всякому, кто вздумает приблизиться к северной башне на расстояние пистолетного выстрела.Часовых было всего четверо — вполне достаточное количество, учитывая то обстоятельство, что никто в городе не намеревался брать старую крепость в кольцо осады и идти на штурм.Увы, не всякая волшебная шапка дает гарантию незаметности, и даже отточенное годами полузвериного существования искусство маскировки оказывается бессильным против человека, который заранее предугадывает ход событий. В тот день такой человек в кремле был: засев на верхней площадке одной из башен, он с рассвета поджидал дорогих гостей и видел, как с разных концов города к северной башне стекались личности самого подозрительного вида. Всего он насчитал одиннадцать человек, то есть дюжину без одного. Трое из этих одиннадцати были ему знакомы: Хрунов, плешивый немец в треуголке и здоровенный одноухий негодяй, издали похожий на огромного отощавшего волка. Четыре человека вместе с этими тремя вошли в подземелье, итого получилось семеро. Остальные четверо, следуя указаниям своего атамана, рассредоточились вокруг северной башни и попрятались, как тараканы по щелям. К счастью, никому из них не пришло в голову карабкаться на саму башню: это доставило бы сидевшему на ее верхушке человеку определенные неудобства.Человек на башне терпеливо ждал развития событии, следя за ходом времени по неторопливому перемещению слепящего солнечного диска в голубом небе. Время шло, солнце поднималось все выше. Становилось жарко, но человек на башне не снимал не только своей широкополой шляпы, но даже и потрепанного плаща, в который был закутан до самой шеи. Сзади край плаща задирали поцарапанные сабельные ножны, спереди его оттопыривали рукоятки двух пистолетов. Из-под обвислых полей низко надвинутой шляпы виднелись только кончик прямого носа, жесткие черные усы с серебрившейся в них ранней проседью да твердый подбородок, имевший мужественные очертания.Время от времени незнакомец выпрастывал из-под плаща обтянутую замшевой перчаткой руку и подносил к лицу недорогую темную сигару. Он несколько раз проводил сигарой у себя под носом, втягивая дразнящий аромат табака, после чего убирал ее от греха подальше. В полдень он выпил немного воды, принесенной в оловянной фляге, и сжевал сухарь с кусочком вяленого мяса. Сия скудная трапеза, казалось, полностью его удовлетворила; покончив с едой, незнакомец скрестил руки на груди и погрузился в каменную неподвижность, ожидая развития событий.Около полудня он увидел какого-то оборванца, более всего напоминавшего нищего с церковной паперти. Подозрительная эта личность, воровато озираясь по сторонам, пересекла заросшее бурьяном, заваленное кучами битого кирпича, изрытое пространство и остановилась, испуганно вздрогнув, когда из-за контрфорса прямо перед нею внезапно появилась фигура одного из дозорных. Нищий довольно долго что-то втолковывал дозорному, после чего повернулся кругом и с прежней поспешностью запылил обратно, мелькая своими грязными лохмотьями.Дозорный покинул свой пост и поспешил к башне, на верхушке которой засел наблюдатель. Последний насторожился и положил руку в перчатке на эфес сабли, но дозорный, скрывшись из его поля зрения, спустя минуту показался вновь и не спеша, вразвалочку, вернулся на свое насиженное место. Из этого следовало, что либо на первом этаже башни, либо на лестнице стоит еще кто-то; незнакомец в плаще сделал по этому поводу зарубку в памяти и вернулся к наблюдению. Ему было очень любопытно узнать, какую новость принес гонец. Незнакомец догадывался, о чем идет речь, но проверить правильность своей догадки в данный момент попросту не мог.Между тем новость была и впрямь любопытная, и Хрунов, получив неожиданное известие, задумчиво поскреб подбородок.— Что за дьявольщина? — пробормотал он. — Ничего не понимаю!Позади него, в тускло освещенном коридоре беспорядочно тюкало о камень железо, стучали, падая на пол, обломки и скрежетали о кирпич лезвия лопат. Слышалось пыхтенье, кряканье и сдавленный мат бешено работающих людей. Их голые, в разводах грязи спины лоснились от пота, под бледной кожей размеренно перекатывались веревки мышц и сухожилий. Потом от них разило за версту, его едкий запах перебивал даже вонь смоляных факелов и чувствовался уже на расстоянии двадцати шагов от места раскопок.Хрунов вынул кожаный портсигар и раскурил сигарку, просунув ее в приоткрытую дверцу фонаря, который держал в руке Ерема, принесший известие.— Может, хоть ты что-нибудь понимаешь? — обескураженно спросил у него поручик, с негромким стуком закрывая дверцу.От этого прикосновения фонарь качнулся, и по обросшему спутанными волосами лицу Еремы заметались глубокие тени.— А чего тут понимать, барин? — рассудительно просипел он. — Баба с воза — кобыле легче.— Да? — подозрительно переспросил Хрунов и вдруг крепко ухватил Ерему за бороду, для надежности намотав спутанную волосню на кулак. — Ты что делаешь, мерзавец? — яростно прошипел он прямо в расширившиеся глаза Еремы. — Ты что себе позволяешь, скотина? Тебе кто велел это делать? Кто тебе велел, а? Кто велел, я тебя спрашиваю!Каждый вопрос сопровождался мощным рывком за бороду. Борода потрескивала, но держалась, косматая голова Еремы раскачивалась, как маятник, и в такт этим раскачиваньям по стенам метались угольно-черные тени. Глаза бородача наполнились мутными слезами, обезображенная длинным шрамом физиономия побагровела так, что это было заметно даже в полумраке.— Ваше благородие! Барин, Николай Иванович, кормилец! — просипел Ерема, старательно держа на отлете огромные волосатые лапы, чтобы ненароком не задеть разгневанного атамана. — Да нешто это я? Да я ни сном ни духом! Мне бы это и в голову не пришло!— А кому пришло? — продолжая дергать его за голову, шипел Хрунов. — Кому пришло? Кому? Кому? Кто, если не ты?— Да что вы, барин, в самом-то деле?! — не утерпев, медвежьим басом взревел Ерема. — Ведь полморды оторвете, ей-богу! Что же я, по-вашему, вовсе без соображения? Что это вы себе в голову забрали? На кой леший мне такое удовольствие — с мертвяковой одежей по городу бегать?— А я почем знаю? — не переставая сладострастно драть намотанную на кулак бороду, сказал Хрунов. — Может, ты его раздел да жилетку-то ненароком и обронил, а?— Да Господи, барин! — взмолился Ерема. — Да зачем мне его одежа?! Куда я ее нацеплю-то? Мне ж в нее и с мылом не влезть!— Ты дурачком не прикидывайся, — сказал Хрунов и опять с видимым наслаждением дернул его за бороду. — Ты человека за копейку можешь зарезать, а фрачная пара знаешь сколько стоит?— Не знаю я, сколько она стоит, и знать не хочу! Охота мне об тряпки мараться, когда тут золота столько, что хоть лопатой греби!Хрунов снова дернул его за бороду, но уже без прежнего воодушевления.— Это верно, — сказал он и медленно, будто нехотя, отпустил Еремину бороду. — Но ты хоть понимаешь, что это значит? Это, брат, не шутки. Если начудил, лучше признайся, я тебя заранее прощаю, не бойся. Скажи, как было, чтоб я успокоился. Ведь ежели жилетка эта, которую у княжны под забором нашли, не твоих рук дело, то это черт знает что!Он брезгливо стряхнул с пальцев застрявшие клочья грязных волос. Ерема обиженно пощупал бороду, бережно огладил ее ладонью и пожал плечами.— Я, барин, на выдумку не горазд, — сказал он. — Прирезать княжну — это я могу, а вот сообразить, как ее на каторгу упечь, — нет, такое мне непосильно. А что вы говорите, будто я мог жилетку у княжны под забором ненароком обронить, так на том конце города краденым не торгуют. Там одни баре живут, и с тряпками кровавыми туда соваться резона нет. Выходит, не одни мы на том пустыре околачивались. Видал кто-то, выходит, как дело было, и по пятам за мной до самой крепости шел. А может, он тут, в кремле, хоронился, кто его знает?— Да кто? — воскликнул Хрунов. — Ведь не было кругом никого!— Э, барин, — сказал Ерема, — вам ли не знать, сколько купцов да путников богатых Богу душу отдали оттого лишь, что думали, будто нас рядом нету!— И то правда, — задумчиво сказал Хрунов, со скрипом потирая небритую челюсть. — Выходит, кто-то за нами присматривает. Надо ухо держать востро, борода, иначе прихлопнут невзначай, как муху, и пикнуть не успеем. Однако княжна Вязмитинова хороша! Выходит, помимо нас, у нее врагов полон город!— Выходит, что так, — сказал Ерема, и тут со стороны завала донесся радостный возглас, немедленно сменившийся возмущенным воплем.Послышались странные звуки, более всего напоминавшие удары палкой по ватному тюфяку; кто-то опять матерно заорал, завыл дурным голосом, и Хрунов с Еремой услышали знакомый выкрик: «О, шайзе!»— Кажись, нашли, ваше благородие, — дрогнувшим голосом произнес Ерема.Они поспешили к разобранному завалу. Землю, битый кирпич и крупные куски кладки люди Хрунова, не мудрствуя лукаво, выносили в соседний коридор. Так приказал поручик; это несколько замедляло продвижение вперед, зато в расчищенном проходе было легче работать.На расчищенном пятачке перед самым завалом кипела драка. Все четыре землекопа, побросав лопаты и ломы, сцепившись в одну рычащую, матерящуюся кучу, яростно тузили друг друга. У стены, прижав ладонь к щеке под глазом и широко раскинув ноги в тупоносых сапогах, сидел немец.Глаза у него были круглые, редкие светлые волосы вокруг лысины торчали во все стороны; его треуголка валялась в пыли, под ногами у дерущихся. Там же, под ногами у сбесившихся землекопов, редкой россыпью поблескивали кругляши желтого металла.— Добычу делят, убогие, — перекрикивая производимый дерущимися шум, сказал Ереме Хрунов. — А немец наш, видать, помирить их пытался. Вообрази себе, что было бы, если бы я не отобрал у них ножи. Угомони-ка их, да поскорей.Ерема шагнул вперед, загородив дерущихся от Хрунова своей широкой сутулой спиной. Раздалось несколько хлестких, как пистолетные выстрелы, затрещин, кто-то, разбросав руки крестом, влетел в стену да так и остался стоять, распластавшись по ней, будто прилип, и вдруг стало тихо. Ерема собрал разбросанные по полу золотые монеты и передал их Хрунову.Поручик пересыпал монеты в ладонь, наслаждаясь их блеском и мелодичным перезвоном. Все они были старинной чеканки, а значит, немец не соврал: клад действительно лежал тут, прямо у них под носом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45