Поручик успел выкурить сигарку почти до самого конца, прежде чем вернулся Ерема, бегавший узнать, что стряслось у щербатого Ивана. Оказалось, что ничего особенного не стряслось: просто немец, которого с утра что-то не было видно, все-таки пришел и теперь, по словам Ивана, находился где-то под северной башней.— Опять под северной, — сказал Хрунов, задумчиво глядя мимо Еремы. — Как медом ему там намазано. С чего бы это, а? Может, он что-то знает, чего не знаем мы?Ерема пожал могучими плечами. Сказать ему было нечего, да Хрунов и не нуждался в его ответе.— А славно было бы, если бы этот пес-рыцарь действительно что-то знал, — мечтательно продолжал поручик. — Тогда бы он мигом вывел нас на золотишко. Хуже, если он работает, как мы — наугад. Тогда, следя за ним, мы попусту тратим время.— А чего — время? — отважился вставить Ерема. — Подумаешь, время! Щербатому все одно делать нечего.— Вот разве что, — согласился Хрунов. — А что второй? Ну, тот, который во дворе копается?— Нет их сегодня, — доложил Ерема. — И не появлялись. Видать, в другое место перебрались, а то и вовсе бросили это дело.— Или нашли, что искали, — предположил Хрунов.— Это вряд ли, — сказал Ерема. — Иван бы заметил.— Водку пьет твой Иван, — сказал поручик, — в носу ковыряет да галок считает. Узнали, кто он такой, этот ваш барин в стеклышках?— Кто таков, не знаем, — сказал Ерема, — а живет в доме самого градоначальника.— Ого! Ты посмотри, Ерема, какое вокруг нас общество: княжна Вязмитинова, градоначальник и вся православная церковь. Не боязно тебе с ними тягаться?— А я, сколько живу, столько с ними, проклятыми, и тягаюсь, — мрачно сообщил Ерема. — Дело привычное. Да оно и хорошо, что это воронье вокруг вьется. Князья да попы, они за версту поживу чуют. Раз они тут — значит, дело верное.Хрунов хмыкнул и искоса посмотрел на Ерему, несколько удивленный его неожиданной рассудительностью. В словах одноухого, несомненно, что-то было.— Правильно мыслишь, борода, — сказал поручик. — Я княжну знаю, у нее на золото и впрямь нюх, как у собаки. Ты еще только думать начинаешь, с какого бы конца к золоту подобраться, а она уж все под себя загребла, по подвалам распихала, замков понавесила и охрану выставила.— Ишь ты, — уважительно проронил Ерема. — Крута барыня!— Мы тоже не лыком шиты, — успокоил его Хрунов. — Погоди, брат, ты у меня еще отведаешь французской еды с царских блюд!— Не знаю я никакой французской еды, кроме кошек да конины, — мрачно заметил Ерема, вызвав у Хрунова взрыв неудержимого хохота.— А что, — сказал поручик, утирая заслезившиеся от смеха глаза, — чем тебе кошки не угодили? На золотом-то блюде, небось, и кошка за кролика сойдет! Только это, Ерема, не французская еда. Французская еда — это, брат, лягушки да ракушки морские, устрицами называемые.— Тьфу! — сказал простодушный Ерема, и его передернуло. — Неужто они и впрямь лягушками харчатся? Я думал, это брехня.— Как Бог свят, правда, — уверил его Хрунов. — И, говорят, вкусно.— Тьфу, — повторил Ерема. — Экая пакость! Нешто я журавль — лягушек-то глотать?— Глотают устриц, а лягушек варят и едят. Ну, чего скривился? Раков-то ты ешь и не кривишься! А чем, скажи на милость, лягушка хуже? Татары вот, к примеру, свинину есть не могут, тошнит их от одного ее вида, а ты давеча один цельного поросенка умял и даже не поперхнулся.— Так татары — они татары и есть, — возразил Ерема. — Одно слово — басурманы.— Сам ты басурман, — подытожил Хрунов и, растопырив над собою руки, дьяконским басом проревел: — Анафема-а-а!!!Ерема в ответ только хрюкнул, дернув могучим костистым плечом: поповская анафема была ему как летний дождик — покапало и прошло, обсох и позабыл. Подхватив с пола свою котомку, он молча принялся за дело, то есть вынул из-за пояса нож и начал методично простукивать правую стену коридора.Хрунов, кряхтя, распрямил затекшие от долгого сидения на корточках ноги и взялся за левую стену. Стук-стук-стук! — выбивал из кирпичей его молоток. Тюк-тюк-тюк! — вторил ему нож в руках Еремы. Хрунов подумал, что они вдвоем напоминают парочку полоумных дятлов, которым втемяшилось искать жучков и личинок не в коре деревьев, как всем нормальным птицам, а среди камня и известки.Хрунов был разумным, образованным человеком, в меру скептиком и совсем чуточку оптимистом. Ни во что слепо не веря и ничего безоговорочно не отрицая, он тем не менее испытывал перед княжной Вязмитиновой некий полумистический трепет. Ему казалось странным и диким, что изнеженная дворянская девица, коей полагалось падать в обморок при виде паука или мыши, неизменно одерживала над ним верх, нанося чудовищные, сокрушительные поражения. Ее невозможно было перехитрить, но это бы еще полбеды; беда была в том, что и силой взять ее никак не получалось. Казалось, она никогда не делает ошибок, и теперь, ненароком ввязавшись в очередное единоборство с княжной, Хрунов ощущал неуверенность в благополучном исходе этого заочного состязания. Вместе с тем участие княжны Вязмитиновой в поисках казны царя Ивана странным образом подбадривало поручика. Раз уж княжна не побрезгала запачкать свои лилейные ручки об это сомнительное дело, значит, Хрунов стоял на правильном пути.И, стоило лишь ему об этом подумать, стена отозвалась на удар его молотка гулким, как в бочку, звуком, обозначавшим скрытую за тонкой перегородкой пустоту. Хрунов замер, не веря себе, а потом, боясь спугнуть удачу, принялся осторожно обстукивать стену, обозначая контуры замурованной ниши.Ниша оказалась велика — пожалуй, в рост человека и шириною с приличную дверь. Окончательно уяснив для себя ее очертания и размеры, Хрунов решил, что это и есть дверь, заложенная кирпичом. А раз имеется дверь, то ведет она, верно, не в нишу величиной с комод, а в комнату, где многое может поместиться...Он оглянулся через плечо, только теперь вспомнив о Ереме, и увидел, что бородач уже ушел шагов на десять вперед, продолжая с тупым упорством выстукивать стену снизу доверху. Чудак даже не заметил, что его атаман что-то нашел. Очевидно, монотонность поисков подействовала даже на его птичьи мозги и под влиянием собственного размеренного стука Ерема впал в некую разновидность транса.— Ну ты, дятел, — окликнул его Хрунов, — поди-ка сюда!Пока Ерема снимал с плеча котомку и поднимал с пола фонарь, поручик поддел острием кинжала пласт отсыревшей штукатурки и без труда отделил его от стены. Штукатурка упала, засыпав носки его сапог известковой крошкой и обнажив неровную поверхность кое-как сложенной кирпичной стенки.— Гляди-ка, — сказал подошедший Ерема, — кругом кирпичик к кирпичику, а тут тяп-ляп. С чего бы это?Вместо ответа Хрунов ударил в стену рукояткой кинжала, и та опять отозвалась гулким голосом пустоты.— Да неужто, ваше благородие? — задыхаясь, едва выговорил Ерема. — Неужто нашли?— Что-то наверняка нашли, — сказал Хрунов. — Ломай-ка, братец.Дважды повторять приказание не пришлось. Достав из котомки короткий лом и отобрав у Хрунова молоток, Ерема набросился на перегородку с яростью гунна, разносящего вдребезги мраморный дворец римского патриция. Не прошло и двух минут, как к его ногам упал первый выбитый из стены кирпич. После этого дело пошло легче, и вскоре перегородка рухнула, заставив компаньонов отскочить в сторону. Кирпичи гремящим водопадом хлынули на пол в облаках едкой вековой пыли, и в их беспорядочном стуке разбойникам послышался лязг металла.— Господи, пресвятая Богородица! — неожиданно вскрикнул Ерема, испуганно шарахаясь еще дальше в сторону. — Свят, свят, свят!Он перекрестился, неотрывно глядя на что-то лежавшее у самых его ног. Хрунов присмотрелся и увидел облепленный спутанными прядями обесцвеченных волос человеческий череп, таращивший на Ерему черные провалы глазниц и насмешливо скаливший длинные, как у лошади, желтые зубы.Только теперь поручик заметил в куче кирпича кости и пыльные лохмотья истлевшей материи. За рухнувшей перегородкой открылась неглубокая ниша с вделанными в стену стальными кольцами, с которых, покачиваясь, свисали ржавые цепи. Заглянув в нишу, Ерема опять перекрестился.— Что ты крестишься, дурак? — сердито спросил Хрунов. — Забыл, что ли, что тебя давно от церкви отлучили? Костей, что ли, не видал?— Простите, барин, — опуская руку со сложенными щепотью пальцами, обескураженно пробормотал Ерема. — Это я с перепугу. Этакая страсть! Думали, золото, а тут мертвяк!— Он мертвяк, а ты дурак, — буркнул Хрунов, не без некоторого внутреннего сопротивления входя в нишу. Под его сапогом противно хрустнула выбеленная временем кость. — Лют был царь Иван, и шутки у него были лютые. Ему ничего не стоило к золотишку охранника приставить — такого, чтоб дураки вроде тебя от него сломя голову бежали.Он принялся тщательно выстукивать нишу, попутно пробуя каждый кирпич — не подастся ли под рукой, приводя в действие потайную пружину? Увы, кроме цепей и рассыпавшегося на куски скелета, в нише ничего не оказалось. Уходя, Ерема мстительно наподдал череп ногой, и тот, ударившись о противоположную стену коридора, с глухим треском разлетелся вдребезги.В течение следующего часа они обнаружили и вскрыли еще две точно такие же ниши, в каждой из которых было по скелету. Ерема больше не пугался и не поминал имя Господа, а Хрунов и вовсе становился все веселее с каждой страшной находкой.— Не печалься, борода, — сказал он Ереме, поворачиваясь спиной к последней нише. — Думается мне, что эти покойнички здесь неспроста. Может, это они казну царскую прятали? Сперва они сундуки схоронили, а после их самих замуровали, чтобы помалкивали. А? Значит, злато наше где-то поблизости!После этого они работали еще часа два, но больше ничего не нашли, кроме источенных червями обломков дубовой бочки, коим на вид было лет сто, а то и все двести, да парочки дохлых кошек, чьи окоченевшие трупики были основательно обглоданы крысами.— Все, — сказал на исходе второго часа Хрунов, с отвращением отбрасывая молоток. — К чертям свинячьим, надоело! И что за нужда была выстраивать под землею целый город? Айда наверх, борода. Там уже, наверное, темнеет. Как бы немец наш не ушел. Охота мне на него поближе поглядеть. Да и жрать, если честно, до смерти хочется.Ерема молча сунул за пояс нож, придавил камнем остаток размотанного клубка, чтобы утром без труда вернуться на это же место, и вслед за Хруновым двинулся к выходу.Снаружи, как и предполагал Хрунов, уже начало темнеть. Не выходя на улицу, компаньоны по замусоренной лестнице поднялись на верхнюю площадку башни, где скучал в одиночестве щербатый Иван, приставленный следить за немцем. Несмотря на безделье и скуку, наблюдатель оказался, как ни странно, трезв, чем весьма порадовал атамана. Хрунов выдал ему пару медяков на водку и отпустил, велев с рассветом снова быть на посту. После этого они с Еремой уселись в глубокой нише окна и перекусили остатками провизии, которые обнаружились в котомке. Уходя, щербатый Иван оставил на полу подзорную трубу, и теперь Хрунов, энергично жуя, время от времени подносил ее к глазу и поглядывал на вход в северную башню, через который попадал его конкурент. Отсюда, сверху, он мог видеть не только соседние башни, но и квадратные ямы, нарытые вдоль стен другим кладоискателем. С точки зрения поручика, это был самый глупый способ искать клад. Хрунов с сомнением покачал головой: неизвестный ему барин в пенсне, конечно, мог быть круглым дураком, но поручик хорошо усвоил преподанный княжной Марией урок и теперь не спешил с подобными выводами.Пока Хрунов размышлял, жуя черствый хлеб с подсохшим козьим сыром, солнце село, и на улице сделалось темно. Махнув Ереме, атаман разбойничьей шайки быстро спустился вниз и, крадучись, двинулся к северной башне: упускать немца ему не хотелось, а в темноте от подзорной трубы мало проку. Приблизившись к башне, они прилегли за мощным откосом и стали терпеливо ждать, отмахиваясь от вышедших на вечернюю охоту комаров.
* * *
Немец появился где-то через час. По истечении этого промежутка времени, показавшегося Хрунову с Еремой неимоверно долгим, в дверном проеме северной башни блеснул осторожный луч света, который тут же погас. Послышался негромкий лязг металла, стук потревоженных камней, и на светлом фоне стены мелькнул темный силуэт.В это время над гребнем стены взошла луна, осветив заросшее бурьяном, изрытое, заваленное обломками пространство, по которому, быстро удаляясь, двигалась округлая приземистая фигура, накрытая сверху треугольной шляпой. Разбойники двинулись за нею, стараясь держаться в тени и производить как можно меньше шума. Неуклюжий Ерема забыл обо всем остальном и едва не свалился в свежевыкопанную квадратную яму, которую оставили кладоискатели под предводительством неизвестного барина в пенсне. Хрунов успел поймать его за рукав и остановить на краю провала, в темноте казавшегося бездонным.— Осторожно, дурень, — свистящим шепотом сказал Хрунов и, дернув за рукав, увлек Ерему за собой.Выбравшись на улицу, где земля была относительно ровной, разбойники получили возможность сократить расстояние между собой и объектом слежки. Тевтон шел, смешно семеня короткими кривоватыми ногами, обутыми в крепкие сапоги, и всю дорогу сыпал отчаянной, хотя и произносимой вполголоса, немецкой бранью. Судя по доносившимся до Хрунова обрывкам фраз и резким движениям пухлых короткопалых рук, коими немец сопровождал свои бранные речи, он был не на шутку чем-то расстроен.— Не ладится у германца дело, — вполголоса заметил Ерема, без переводчика уловивший смысл произносимых немцем слов.— Видно, что не ладится, — так же тихо согласился Хрунов. — Поглядим, что дальше будет.— А чего глядеть, — неожиданно возразил Ерема. — Прирезать его, и вся недолга.Повернув голову, Хрунов увидел в его хищных глазах знакомый голодный блеск.— Ты мне это брось, — строго сказал он, кладя руку на прикрытое ветхой тканью рубахи костистое плечо. — Опять за свое? Только пальцем его тронь, увидишь, что я с тобой сделаю.— А я чего? — моментально переходя на привычный холопский тон, забормотал бородач.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45