Княжна наконец не выдержала и рассмеялась.— Милый Алексей Евграфович, — сказала она, — ваш подарок мне приятен и дорог не только как знак вашего расположения, но и потому, что я научена ценить подобные вещи. Однако позвольте дать вам совет на будущее: никогда больше не дарите барышням ножей, сабель, пистолетов и костей ископаемых животных. Редкая девица не сочтет себя оскорбленной, получив такой подарок, и вы из самых лучших побуждений сделаете себе неприятность. Что же касается меня, то я, хоть и принимаю ваш драгоценный дар с удовольствием, наперед прошу вас больше так не поступать. Ведь вы приложили столько усилий, нашли по-настоящему редкую вещь, и что же? — отдали первой попавшейся девице только лишь потому, что она оказалась в состоянии выговорить слово «археология»!— Простите, — потупился Берестов. — Боюсь, я действительно сделал глупость. Если вы велите, я немедля это заберу...— Вы ровным счетом ничего не поняли, — возразила княжна, — потому что не столько слушали, сколько думали о своем. Я просто не могу быть столь неучтивой, чтобы отвергнуть сделанный от чистого сердца подарок, и столь глупой, чтобы не суметь оценить его по достоинству. Не далее как завтра утром сей драгоценный дар займет почетное место в моей коллекции. А теперь прошу вас, давайте сядем, выпьем чаю, и вы мне расскажете, как идут ваши раскопки. Вы, как и намеревались, копаете снаружи, на валах?— Внутри, — садясь и раскуривая свою потухшую сигару, ответил Берестов. — Копать снаружи дядюшка запретил. Он, видите ли, опасается, что я подрою фундамент крепости, и она рухнет.— Но это же вздор, — осторожно заметила княжна.— То-то, что вздор! — с горячностью поддержал ее Берестов, сверкая стеклами пенсне. — Однако прежде чем оспаривать этот вздор, я должен произвести инженерный расчет, доказывающий безопасность производимых мною работ. Иначе у нас с дядюшкой снова получится не разговор, а бездоказательная ругань.— Бедный Андрей Трифонович! — со смехом посочувствовала градоначальнику княжна. — Как же хорошо и спокойно жилось ему до вашего приезда! Он-то думал, что у него хлопот полон рот, ан нет! — оказалось, что это были только цветочки, а ягодки поспели с вашим появлением...Берестов наконец справился со смущением и тоже засмеялся. Смеялся он хорошо — открыто и весело, как смеются только люди с чистой совестью.— В чем-то вы, без сомнения, правы, — согласился он, — но не надобно думать, что мы с дядюшкой живем в постоянных раздорах. Поверьте, меж нами царит мир и согласие — до тех пор, разумеется, пока речь не заходит об археологии вообще и о моих раскопках в частности.Немного позже явилась горничная, изнемогая под тяжестью заставленного чашками и вазочками подноса, и они не торопясь выпили чаю. Мария Андреевна из вежливости предложила заменить чай на кофе, но Берестов отказался, сославшись на то, что и без кофе дурно спит по ночам.— Мысли одолевают, — признался он. — В Петербурге мне довелось встречаться с молодыми офицерами, вернувшимися из похода на Париж. Надеюсь, наша беседа останется между нами?— Разумеется, — ответила княжна, глядя в чашку с плескавшимся на дне недопитым чаем. Крепкий чай издавал густой терпкий аромат — пожалуй, слишком густой и терпкий, чтобы его можно было, не кривя душой, назвать приятным. Внезапно потерявший свою прелесть запах чайной заварки странным образом накладывался на слова Берестова, сплетаясь, спаиваясь с ними в одно целое; беда была в том, что княжна до сих пор не могла составить себе ясное и определенное представление об этом целом, потому-то и чай вдруг потерял для нее свой вкус. — Разумеется, — повторила княжна и поставила чашку обратно на блюдце, — если вы настаиваете, наш разговор не выйдет за стены этой комнаты. Но вот вопрос, милейший Алексей Евграфович: стоит ли нам с вами затевать столь конфиденциальную беседу? Мы с вами знакомы всего несколько часов, а вы уж готовы передать мне то, что говорят вернувшиеся из Парижа гвардейские офицеры. Либерте, скажете вы мне, и я соглашусь, что это хорошо. Эгалите, фратерните, добавите вы, и я снова соглашусь, что это недурно. Французская революция написала на своем знамени весьма заманчивый лозунг, однако вспомните, сколько крови пролилось во имя этого лозунга в цивилизованной, благоустроенной и законопослушной Франции. Оглянитесь по сторонам — с кем вы намерены стать равным? Да вы и не станете, и я тоже не стану. У нас просто не будет такой возможности, нас с вами поднимут на вилы, потому что тратиться на постройку гильотины наши мужики не станут — еще чего! Отчего вы морщитесь? Вам не нравится, как я рассуждаю? Вы полагаете, что барышне не пристало вести подобные разговоры? Господь с вами, Алексей Евграфович, так ведь это вы же его затеяли!— Хотел затеять, признаюсь, — после продолжительного молчания обескураженным тоном сказал Берестов, — однако вы в два счета разложили все по полочкам и закрыли тему. Вы совершенно правы, сударыня: я болван, что заговорил с вами об этом. И вообще, с вами довольно сложно спорить: я только начал издалека подходить к интересующему меня предмету, а у вас уж готов окончательный приговор. Слышали байку про двух кумовей? Встречаются два кума, один из них лузгает подсолнухи. «Здравствуй, кум!» — говорит тот, что без подсолнухов. «Потому что», — отвечает другой. «Что значит — потому что?» — «А то и значит, — отвечает кум, лузгая подсолнухи. — Ну, поздороваюсь я с тобой, и пойдет у нас разговор: как дела, как жена, детишки... Ты меня спросишь, что я такое ем, я скажу, что подсолнухи. Ты попросишь отсыпать горсточку, а я скажу, что не дам. Ты спросишь: почему? А я отвечу: потому что. Ну, так чего попусту языками молоть?»Княжна рассмеялась.— Потому что, — сказала она. — Вот именно — потому что. Потому, например, что у меня частенько бывает полицмейстер, и с вашим дядюшкой мы раскланиваемся при встречах, и мой хороший друг, Петр Львович Шелепов, — отставной драгунский полковник. И еще потому, что я не хочу брататься со своим дворецким — бездельником, плутом и глупцом. Вам не страшно делиться своими помыслами с такою особой, как я? И вообще, Алексей Евграфович, разговор этот затеян прежде времени. Надобно подождать еще лет сто, а уж тогда и думать о свободе, равенстве и братстве. Скажите лучше, что вы делаете, когда по ночам вас одолевают думы? Полагаю, пишете стихи? Ну, я угадала?По тому, как вспыхнули щеки успокоившегося было Берестова, она поняла, что и впрямь угадала.— Что вы! — преувеличенно возмутился тот. — Неужто я похож на пиита? Да у меня и таланта нет.— Ну, стихи обыкновенно пишут не из-за того, что есть талант, а потому, что хочется, — с улыбкой возразила княжна. — Да и как узнать, есть у тебя талант или нет, если вовсе не браться за перо? Впрочем, сударь, бог с ними, со стихами. Сами прочтете, когда захотите.— Когда напишу что-нибудь, что не стыдно прочесть хотя бы себе самому, — мрачновато поправил Берестов.— Вы слишком строго себя судите. А вдруг ваша скромность мешает миру узреть настоящего гения?Ну не хмурьтесь, не надо. Не хотите о стихах? Извольте. Так как же в таком случае вы коротаете бессонные ночи? Читаете, наверное?— Читаю, — сказал Берестов, — думаю... Иногда выхожу на балкон, иногда брожу по улицам.— Не по здешним улицам, надеюсь? — перебила княжна. — Ночной Петербург достоин восхищения, но в Смоленске по ночам бывает опасно.— Я этого не заметил, — возразил Берестов, и княжна подумала, что этот человек, да еще и в задумчивости, может не заметить идущего с ним рядом розового слона в зеленый горошек. — Впрочем, — продолжал племянник градоначальника, — позапрошлой ночью мне почудилось, будто за мной кто-то крадется. Но это, вернее всего, была кошка. Стоило мне оглянуться, как эта тварь исчезла без следа.— Кошка? — с сомнением повторила княжна. — Не знаю, не знаю. Право, Алексей Евграфович, вы можете счесть меня несовременной, провинциальной и даже глупой, но в данном случае я целиком на стороне вашего дядюшки. Вам все-таки следует соблюдать осторожность. Здесь не Петербург.— Да, я слышал, что в лесу на вас напали разбойники, — кивнул Берестов, — но как-то не могу воспринять этого всерьез. Разбойники — это что-то из Шарля Перро. И потом, вы — княжна и грабить вас имеет смысл. А что возьмешь с меня? При мне редко бывает больше пяти рублей.— Пять рублей! — воскликнула Мария Андреевна. — Вот и говорите мне после этого о равенстве и братстве. Да вас зарежут за копейку, а пять рублей — это же целое состояние!Берестов спросил у нее разрешения и закурил еще одну сигару. Курил он неумело, и сигара скорее делала его смешным, чем добавляла солидности.— Бог с вами, сударыня, — сказал он, — вы меня уговорили, напугали и вообще все, что хотите. Обещаю вам отныне быть осторожным и не гулять по улицам без десятка конных драгун за спиной. Думаю, дядюшке не составит труда уладить вопрос о вооруженном эскорте.Они немного посмеялись на эту тему; потом внизу стукнула входная дверь, и даже во втором этаже отчетливо послышались знакомые восклицания вернувшегося со своей прогулки немца, обожавшего подшучивать над прислугой. Княжна посмотрела в окно и увидела, что на дворе уже стемнело; Берестов одновременно с нею посмотрел на часы и, хлопнув себя по лбу, вскочил с кресла. Рассыпавшись в извинениях за свой затянувшийся визит, племянник градоначальника засобирался восвояси.— Я велю заложить коляску, — сказала княжна. — На улице тьма кромешная, вам не стоит идти пешком.— Десятый час, — возразил Берестов, — пустяки. Мне будет полезно немного размять ноги перед сном. К тому же я обещал вам быть осторожным.— А сами отправляетесь на ночь глядя один и даже от экипажа отказываетесь. Послушайте, возьмите хотя бы пистолет!— Вы шутите, сударыня. Мы с оружием взаимно не переносим друг друга.— Но это же совсем просто! — воскликнула княжна, снимая с крюков пистолет. — Взгляните, надо всего лишь взвести курок — вот так, — и...— Вы не поняли, — мягко отводя в сторону ее руку с миниатюрным дуэльным «лепажем», возразил Берестов. — Я умею обращаться с оружием и даже недурно стреляю в цель. Однако никакая сила на свете не заставит меня выстрелить в живого человека, каким бы негодяем он ни был.— Научитесь, — внезапно помрачнев, сказала княжна.— Сомневаюсь, — твердо ответил Берестов.— Эх, вы, революционер, — вздохнула Мария Андреевна и, поняв, что спорить бесполезно, повесила пистолет обратно на крючья, испытывая при этом странное смущение, словно была в чем-то не права. Глава 11 Где-то в четвертом часу пополудни бечева, змеившаяся по полу и уходившая одним концом в непроглядную темень, а другим — в котомку на плече Еремы, вдруг задергалась, заходила из стороны в сторону, как леска с попавшимся на крючок сомом. Ерема поспешно сжал ее в кулаке, пока от бешеных беспорядочных рывков не размотался лежавший в котомке клубок.— Во, дергает, леший, — сказал он с неодобрением и резко потянул бечеву на себя. Рывки и подергиванья мгновенно прекратились. — И чего дергает? Видать, случилось что-то.— Ну так сходи к нему и узнай, что там стряслось, — раздраженно отозвался Хрунов, который в это время обследовал подозрительную трещину в стене. Отковырнув при помощи кинжала изрядный кусок штукатурки, он не обнаружил под нею ничего, кроме набивших оскомину кирпичей, откликнувшихся на его стук глухим непроницаемым звуком.Ерема взял второй фонарь и убежал, тяжело бухая огромными косолапыми ступнями. Проводив его взглядом, Хрунов поднял руку, намереваясь продолжить обстукиванье стен, но тут же бессильно опустил ее. Он был здоров и бодр физически, но его дух уже не первый день пребывал в подавленном состоянии. Бесконечные подземные ходы и коридоры, перепутанные, как бабушкино вязанье, попавшее в лапы игривого котенка, давили на психику, навевая мрачные мысли. Хрунов уже начал подумывать, что вряд ли стоило бежать с каторги, дабы заживо замуровать себя в этих пыльных, воняющих плесенью подземельях. Бывший поручик дошел до того, что стал завидовать Ереме, которого такие мысли не посещали.Огромная каменная махина древнего кремля была несоизмерима с двумя человечками, которые копошились внутри нее, как два жука в титанической куче навоза, и задача, которая с самого начала не выглядела легкой, теперь стала казаться Хрунову невыполнимой. Добиться успеха в этом непосильном деле можно только благодаря слепому везению, а везение что-то не приходило. Хрунов все чаще задумывался о том, что совершил ошибку, впутавшись в поиски клада, который мог вообще не существовать! Подумаешь, летопись! С тех пор, как была написана летопись, клад могли сто раз найти и присвоить — предки той же княжны Вязмитиновой, к примеру, или кто-то из князей Голицыных, вотчиной которых Смоленск был на протяжении многих веков, или вообще кто угодно. И потом, в летописи не было сказано, что казна Ивана Грозного спрятана именно в Смоленском кремле. Церковники действовали на ощупь, рассылая своих разведчиков во все концы матушки-России.Хрунов вынул из кармана кожаный портсигар, выбрал из него тонкую сигарку и закурил, задумчиво оглядывая мощные стены в пятнах отвалившейся штукатурки. Да, в старину умели строить, и прятать тоже умели, так что вожделенный клад запросто мог оказаться не где-то впереди, а сзади, в уже обследованных поручиком коридорах, — лежал себе, надежно замурованный в каменной нише, отделенный от коридора такой толщей кирпича и известки, что его невозможно обнаружить никаким выстукиваньем. При таких условиях на поиски можно было потратить месяцы, годы, а то и всю жизнь и умереть от старости в этих пыльных каменных кишках, так ничего и не найдя...Это была минутная слабость, и Хрунов терпеливо пережидал ее, сидя на корточках и выпуская дым в тускло освещенный фонарем сводчатый потолок. Он знал, что по собственной воле ни за что не откажется от поисков. Знал он и то, что, ввязавшись в это дело, обрек себя на пожизненную муку, избавить от которой его мог только найденный клад. В противном случае он так и умрет, гадая, было в подземелье сокровище или нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45