Видно было, что княжна торопится, не желая ехать через лес в темноте; видно было также, что она чувствует себя полновластной хозяйкой округи и ничего не боится, поскольку при ней не было не только охраны, но даже лакея на запятках. Что ж, один раз ей повезло перехитрить поручика Хрунова, но теперь пробил час расплаты. Хрунов долго ждал этого дня и теперь, когда долгожданная минута приблизилась, вдруг ощутил спокойную уверенность в том, что все пройдет именно так, как было задумано. Проклятая девчонка сперва заплатит выкуп за свою драгоценную шкуру, а потом, разумеется, умрет, и только от нее будет зависеть, какою смертью.Он тронул шпорами бока жеребца, выехал на дорогу и натянул поводья, останавливая лошадь. В результате этого маневра выезд с моста оказался перекрытым. Кучер вовремя заметил возникшее на пути кареты препятствие; прозрачные летние сумерки позволили ему разглядеть всадника и убедиться в том, что он не собирается освобождать проезд. Крича во всю глотку, кучер откинулся назад всем телом, натягивая поводья. Одновременно с этим он вцепился в рычаг тормоза; поднялась пыль скрыв карету, которая начала понемногу замедлять ход и остановилась, как и рассчитывал Хрунов, прямо на мосту, откуда некуда было деваться.Чтобы кучер сдуру не наделал глупостей, Хрунов вынул из-за пояса пистолет и направил ему в лоб. Кучер, здоровенный детина с пшеничными усами и любовно расчесанной на пробор бородищей, уронил вожжи и растерянно приподнялся на козлах, будучи не в силах понять, что за напасть свалилась на его голову.Из густых зарослей бузины над речкой, треща сучьями и вопя, как голодные демоны, вылетели четверо всадников. Впереди всех, неуклюже подпрыгивая на спине косматой деревенской лошаденки, скакал Ерема. Пролетев мимо кареты, он прямо на скаку сиганул с седла на козлы. В этом головоломном прыжке не было никакой нужды, но Ерема любил делать дела лихо, рисково и с изрядной долей рисовки. Кучер, который к этому моменту уже слегка оправился от испуга, храбро встретил обрушившуюся на него рычащую образину кулаками и кнутом. Оба противника обладали богатырским телосложением, и, когда они сцепились на козлах, карета закачалась, как лодка на морской волне. В такой ситуации длинный кирасирский палаш, которым был вооружен разбойник, оказался бесполезным. Обменявшись парой-тройкой увесистых тумаков, противники сцепились, как два репья, и кубарем слетели с козел. Проломив хлипкие перила, они упали с моста в мелкую воду.Еще один разбойник ловко перескочил с седла на освободившиеся козлы, уселся там и спокойно разобрал вожжи. Двое других подъехали к карете с обеих сторон и стали, заблокировав двери. Княжна была взята в плен без единого выстрела. Хрунов, весьма довольный тем, как прошло дело, убрал пистолет за пояс и снова выудил из кармана свою недокуренную сигарку. Оглядев ее со всех сторон, атаман решил, что вонючий окурок мало соответствует торжественности случая: ему хотелось поздороваться с княжной во всем блеске. Посему он выбросил окурок и вынул из портсигара новую сигару. Он успел сунуть ее в зубы и даже запалить спичку, но раскурить сигару ему так и не удалось — помешала княжна.Внезапно карета словно взорвалась. Только что фигурный лакированный ящик на колесах мирно стоял на мосту и изнутри не доносилось ни звука, будто там и вовсе никого не было, и вдруг... Остолбеневший Хрунов, все еще с зажженной спичкой в руке и с тонкой заграничной сигаркой в зубах, насчитал три выстрела, но они последовали друг за другом так скоро и неожиданно, что со стороны и впрямь сильно напоминали взрыв. Те, кто засел в карете (а Хрунов уже сильно сомневался, что княжна была там одна), не стали затруднять себя открыванием окон и начали пальбу прямо через стекла. Первый выстрел был произведен через переднее окошко, заслоненное снаружи широкой спиной сидевшего на козлах разбойника; сразу же вслед за тем выстрелили через правое окно кареты, а после и через левое. Три выстрела почти слились в один, зазвенело, разлетаясь вдребезги, оконное стекло, из пробитых пулями отверстий ленивыми клубами пополз синий пороховой дым. Разбойник, что сидел на козлах, и двое других, которые охраняли дверцы, грянулись о дощатый настил моста и остались лежать без движения, глядя в красное небо мертвыми глазами.Спичка обожгла Хрунову пальцы, он выронил ее и вдруг увидел, как в переднее окошко кареты, со звоном вытолкнув наружу осколки разбитого стекла, просунулся толстый ствол с устрашающим широким раструбом на конце. Даже круглый дурак догадался бы, что будет дальше; бывший гусарский поручик Хрунов дураком не был и оттого среагировал даже раньше, чем ошеломленный мозг успел предупредить его о стремительном приближении бесславного конца. Обрывки издевательски любезной речи, сочиненной им заранее для встречи с княжной Вязмитиновой, все еще беспорядочно крутились среди серого хаоса, заполонившего его ум, а натренированное с детства тело уже начало действовать: Хрунов сдавил коленями бока своего жеребца и дал ему шпоры, одновременно до отказа натянув поводья. Конь с протестующим ржанием поднялся на дыбы в тот самый миг, когда выпалил старинный мушкетон, выбросив из ствола целое облако дыма.Хрунов ощутил сотрясение, произведенное угодившей в лошадиную грудь пулей, и мельком подумал, что коня жаль — уж больно был хорош. В следующее мгновение жеребец начал падать, заваливаясь на бок. Бывший гусар со сноровкой бывалого наездника выдернул ногу из стремени и, когда конь наконец рухнул в пыль, мячиком откатился в сторону, потеряв по дороге засунутый за пояс пистолет. Два других пистолета остались в седельных кобурах, карабин отлетел далеко в сторону — Хрунову был хорошо виден его поцарапанный приклад, блестевший в пыльной траве на обочине. Не зная, что предпринять, да и не понимая толком, что, собственно, произошло, поручик приподнялся с земли, тиская вспотевшей ладонью рукоять бесполезной сабли. Он вдруг заметил, что все еще держит в зубах разгрызенную, разлохмаченную, запыленную сигарку, и с досадой выплюнул ее под ноги.Мост был усеян трупами и оружием — заряженным, готовым к бою, но столь же недосягаемым, как если бы оно находилось на обратной стороне Луны. В кустах бузины под мостом кто-то тяжело ворочался, треща ветвями и плеща водой. — Хрунов очень надеялся, что это был не кучер княжны, а Ерема.— Барин, ваше благородие, — донеслось оттуда, и Хрунов вздохнул с некоторым облегчением. — Что у вас там творится? Кто палит?Хрунов не успел ответить. Дверца кареты распахнулась, и на шаткий дощатый настил моста легко выпрыгнула княжна Вязмитинова. Она была в нежно-голубом платье и кружевной шали, на голове ее сидела шляпка с вуалью, кокетливо сдвинутая на сторону; тонкие, чудесной формы руки, до локтя обтянутые атласными перчатками, непринужденно сжимали армейский кавалерийский карабин.— Кому надо, тот и палит, — спокойно ответила она на вопрос Еремы.В подтверждение своих слов она шагнула к сломанным перилам, легко подняла карабин к плечу, припала щекой к прикладу, помедлила какое-то мгновение, отыскивая цель, и выпалила в гущу кустов. В ответ из-под моста донесся матерный вопль и треск сучьев.Воспользовавшись тем, что княжна отвлеклась на Ерему, Хрунов метнулся к своему пистолету, который валялся посреди дороги между ним и убитой лошадью, заманчиво поблескивая в пыли. Он успел добежать до оружия и даже наклониться, но княжна, очевидно, ждала этого маневра и была к нему готова. Сразу же бросив еще дымящийся карабин, она резко повернулась на каблуках и направила на Хрунова пистолет, который будто по мановению волшебной палочки возник у нее в руке.— Стоять! — коротко бросила она. Этот окрик был таким властным, что Хрунов послушно замер, не успев даже подумать, надобно ли ему подчиняться этой сумасшедшей ведьме. — А ну покажи лицо! Любопытно, что это за благородие такое в моем лесу завелось? Что за барин лесной объявился?Ужасное предположение родилось в мозгу Хрунова, и понадобился всего лишь миг, чтобы оно превратилось в твердую уверенность: узнав старого знакомого, княжна не станет обременять себя утомительной возней с полицией, следствием и судом, а просто спустит курок, одним махом избавившись от проблемы.Не поднимая головы, он покосился на карету. Карета стояла с распахнутой дверцей, скаля кривые клыки разбитых стекол, и оттуда больше никто не выходил. Хрунов ужаснулся, поняв, что княжна была там одна и что кровавое побоище на мосту учинено ею без посторонней помощи. Это было непостижимо, немыслимо, но это было!— Голову подними, — властно приказала княжна, — не то так и умрешь безымянным. Имей в виду, я не шучу! Считаю до трех! Раз, два...Хрунов услышал в кустах у самого моста осторожный шорох. Он понадеялся, что это крадется ему на помощь чудом уцелевший Ерема. Вот уж действительно чудом! Пули, выпущенные княжной, били в цель с такой точностью, словно она стреляла в упор. В том, что произошло минуту назад, Хрунову чудилось что-то сверхъестественное. Княжну как будто оберегала некая высшая сила, и поручику пришло в голову, что попы, возможно, и не всё врут.Шорох в кустах повторился; Хрунов напрягся, готовясь метнуться в сторону. В эту минуту на дороге послышались топот и лязг и из-за поворота вылетела еще одна карета.Княжна невольно обернулась на шум. Дуло пистолета ушло в сторону, и Хрунов не замедлил этим воспользоваться. Он метнулся к понуро стоявшей поодаль оседланной лошади, седок которой валялся на мосту с простреленной головой, поймал ее за повод и взлетел в седло, не коснувшись ногой стремени. Вонзив шпоры в лошадиное брюхо, поручик направил животное в гущу леса, под спасительное прикрытие деревьев. Вслед ему сразу же ударил пистолетный выстрел, пуля рванула на плече венгерку, а секундой позже за ним сомкнулись ветви кустарника.
* * *
Карета Вацлава Огинского проехала городскую заставу несколькими минутами позже кареты княжны. Это был тот самый экипаж, который Мария Андреевна видела с вершины холма. Вацлав и его веселый попутчик также видели едущую впереди карету и так же, как и княжна, не знали, кого видят. Правда, в отличие от княжны, которой не с кем было поговорить, Вацлав и Хесс обменялись соображениями по поводу того, кто мог ехать впереди них, да еще и так быстро. Весельчак Хесс высказал предположение, что это может быть княжна; Вацлав не стал с ним спорить, сказав лишь, что это маловероятно. Сердце его, однако, при этом испуганно стукнуло, и он, ощущая неприятный холодок под ложечкой, впервые попытался в деталях представить себе предстоящую встречу.Он нарочно уговорил немца ехать с собой в Вязмитиново, хотя тому лучше было бы остаться в городе, поближе к кремлю, который он намеревался рисовать. Вацлав, однако, настоял на том, чтобы отправиться в Вязмитиново вдвоем, упирая на то, что перед началом работы Хессу было бы нелишне заручиться благосклонностью столь влиятельной особы, как княжна. Говоря по совести, планы немца были ему безразличны: он позвал Хесса лишь для того, чтобы тот своим присутствием помог ему преодолеть неловкость встречи. Дружище Пауль ни словом, ни жестом не дал понять, что ему ясны истинные мотивы проявляемой Огинским настойчивости.Усталые лошади бежали ленивой рысью; не менее усталый кучер в надвинутой на самые глаза шляпе хрипло покрикивал на них, время от времени щелкая в воздухе кнутом. Вацлав тоже чувствовал себя основательно разбитым. Одному лишь Хессу, казалось, все было нипочем. Всю дорогу он что-то жевал, прерываясь только затем, чтобы рассказать какую-нибудь сплетню. Время от времени он принимался петь — без слуха и голоса, но зато громко и с большим воодушевлением. Источником этого воодушевления служила большая бутыль белого вина — последняя из тех пяти, что дал им с собой в дорогу хлебосольный пан Понятовский. Несколько утомленный его вокальными упражнениями, Огинский уже собирался отобрать у товарища злосчастную бутыль, но тут оказалось, что вино кончилось.Увы, радовался он рано. К тому моменту, как они заметили впереди двигавшийся с большою скоростью неизвестный экипаж, веселого немца основательно разобрало, и он сделался еще веселее. Углядев впереди лес, он принялся пугать Вацлава разбойниками и ведьмами и допытываться, есть ли у того пистолет. Вацлав ответил, что есть и даже целых два; тогда немец вдруг преисполнился воинственности и стал требовать пистолет, дабы тренироваться в стрельбе прямо на ходу, не вылезая из кареты. Когда пистолета ему не дали, он не стал огорчаться, а высунул в окошко указательный палец и стал делать вид, что стреляет, так громко крича: «Бах!», что Вацлав всякий раз вздрагивал и морщился.Немного спокойнее в карете сделалось лишь после того, как они въехали в лес и какая-то ветка больно хлестнула немца по щеке в тот самый момент, когда он в очередной раз высунул голову в окошко, чтобы «прицелиться».— Майн готт! — падая на сиденье и хватаясь за щеку, возопил немец. — Проклятый разбойник дал мне пощечину! Я требую сатисфакции!— Перестань, наконец, дурачиться, Пауль, — сказал ему Огинский. — Кончится тем, что ты вывалишься на дорогу и расшибешь голову.— Да, — несколько успокоившись, важно согласился немец, — эти путешествия полны непредвиденных опасностей. Кузен Петер — мой должник до конца своих дней. Майн готт! Сначала я подавился мясом в гостях у этого забавного помещика с королевской фамилией, теперь едва не выпал из кареты... Да еще и это! — с возмущением закончил он, поворачивая к Вацлаву щеку, на которой багровел оставленный веткой след.— Скажи спасибо, что это был не сук, — сказал Вацлав. — Перестань же, Пауль! Что ты, право, как дитя?В это время послышался какой-то шум.Огинский жестом призвал Хесса к молчанию и прислушался, но похожий на отдаленную ружейную канонаду звук не повторился. Это, однако, вовсе не означало, что выстрелы ему почудились: Хесс тоже их слышал.— Гони! — стукнув в переднюю стенку кареты, крикнул кучеру Вацлав. — Гони что есть духу, пся крэв!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45