.. — с сомнением произнесла Олеська. — А они не кинут папу?
— Черт его знает... То есть нет, конечно же, не кинут. Все будет в порядке.
— Хорошо, если так... — нехотя согласилась Олеська. — Побыстрее бы все это закончилось...
Парамоныч не мог с ней не согласиться и пообещал, что к обеду заедет к ней, привезет чего-нибудь поесть. До обеда Парамоныч занимался своими делами, ездил по городу — но, памятуя об утреннем налете, ездил не просто так, а с охотничьим ружьем в багажнике. Он посматривал по сторонам, пытаясь узреть на улицах города чужих людей, но так их и не заметил, после чего пришел к выводу, что налетчики убрались туда, откуда прибыли, то есть в столицу нашей родины.
Но когда в начале третьего Парамоныч приехал на квартиру, где отсиживалась Олеська, и открыл дверь своим ключом, он понял, что ошибался.
Это понимание оказалось очень болезненным.
Борис Романов: сделка (2)
Когда разговоры закончились и Борис залез в машину, он тут же очень хорошо прочувствовал, насколько все изменилось. Борис не просто сидел в машине, он сидел, зажатый плечами двух крепких парней, и это двустороннее давление ежесекундно напоминало ему: «Все, парень, кончилось твое вольное житье... Как там дальше будет — неизвестно, а сейчас: шаг влево, шаг вправо считается за побег, прыжок на месте — провокация...»
А напротив сидела эта женщина и довольно бесцеремонно разглядывала Бориса.
— Что? — не выдержал он.
— Да вот гляжу на человека, из-за которого столько шума...
— Много шума?
— Достаточно.
— Я не хотел. Я хотел тихо и спокойно уйти. Не получилось...
— Бывает, — сочувственно качнула головой женщина. — Борис Игоревич, может быть, мы заедем за вашей дочерью?
— Ее здесь нет, — слишком поспешно, а потому подозрительно ответил Борис. — Я ее отправил... К бабушке.
— Тогда ее уже нашли люди «Рослава», потому что у них есть данные на всех ваших родственников. У нас, естественно, тоже такие данные есть.
— Значит, действительно большой шум...
— Большой. Так что насчет вашей дочери? У нас ей будет безопаснее, чем у этого вашего Парамоныча.
Борис вздрогнул:
— Откуда вы знаете, как его зовут?
— Это знают в «Рославе». К счастью, знают только саму кличку и больше ничего. Если бы они знали больше, Парамоныч не гулял бы так спокойно по Балашихе... Да и вас сейчас с нами не было бы. Вы находились бы совсем в другом месте... Парамоныч — это тот бородач, что строил свирепые рожи из-за вашей спины?
— Без комментариев, — пробормотал Борис.
— Не вздумайте так сказать на пресс-конференции...
— Какой еще пресс-конференции?! — Борис изумленно подался вперед, но тут-то и сказалось двустороннее давление: Борис не смог сдвинуться со своего места. Оставалось только сидеть и слушать. А женщина говорила:
— У вас, Борис, свои проблемы, у нас свои. Вы же понимаете, что мы не благотворительная организация, которая оказывает безвозмездную помощь всем несчастным клеркам, которые крадут триста тысяч долларов и пытаются избежать преследования за это. Мы вам поможем, мы вытащим у «Рослава» вашу жену, мы поможем вам с семьей уехать за границу, но взамен...
— Я помню, — сказал Борис. — Я расскажу вам про свою работу.
— Не только нам.
— Как это?
— Когда мы решим вашу проблему и вытащим Марину из «Рослава», мы займемся нашими собственными проблемами. У нас есть кое-какие требования к руководству «Рослава». И мы выдвинем ультиматум — или они выполняют наши требования, или мы начинаем раскручивать вас, Борис.
— Раскручивать? То есть у меня будут брать интервью, показывать по телевизору, фотографировать для журнальных обложек? — криво усмехнулся Борис.
— Насчет обложек не знаю, а вот насчет всего остального — в точку. Вы выступите на пресс-конференции, где расскажете обо всех противозаконных финансовых операциях, которые проводил «Рослав». Вы расскажете все о «Рославе», что может быть обращено против этой корпорации. Весь негатив, который знаете, — а вы должны знать много...
— Допустим, что я знаю много, — сказал Борис, глядя в пол. — Но ведь после этого... Но ведь... Этого они мне точно не простят! Они могут простить триста штук, они могут забыть про побег... Но если я в открытую вякну против них — тут мне уже ничто не поможет. Они найдут меня за границей, и тогда...
— После того как вы выступите, у них будут другие проблемы.
— Но нельзя же просто так облить дерьмом фирму и смотаться! От меня потребуют фактов, доказательств, а у меня их нет! На меня «Рослав» подаст в суд, и что тогда я буду делать?!
— Вы уедете за границу. И вообще — будем надеяться, что до пресс-конференции дело не дойдет. Мы выдвинем ультиматум, мы дадим понять, что вы у нас, что вы даете информацию...
— И они испугаются? Ха!
— Не «ха», а испугаются, — сказала женщина и обернулась к водителю. — Карабас, почему мы еле тащимся?
Борис услышал эту кличку и снова подумал о том, что эта СБ то же самое, что и другая СБ, и что это не больше чем две враждующие банды, оттого они и носят клички вместо имен.
— Давай побыстрее! — скомандовала женщина.
Водитель стал оправдываться:
— Я думал, может, мы перекусить остановимся...
— Остановимся дома, — резко оборвала его женщина. — Жми давай, чтоб не меньше сотни до самой Москвы...
Под ворчание водителя машина стала разгоняться. Женщина больше ни о чем не разговаривала с Борисом, и он стал проваливаться в дремоту. До Москвы он трижды просыпался, вздрагивал, оглядывался по сторонам, обнаруживал себя зажатым все в тех же тисках, видел перед собой все те же внимательные глаза женщины, возглавлявшей эту банду... И снова засыпал.
Потом он проснулся в четвертый раз, увидел слева парк, справа жилые массивы и понял, что они уже в Измайлове. Больше он уже не засыпал.
— И когда мы будем все это делать? — проговорил Борис, обращаясь к женщине, которая все так же сидела напротив, сосредоточенная, погруженная в какие-то свои мысли. — Вот этот обмен, ультиматум... Когда?
— Скоро. Сегодня Драчиев передаст руководству «Рослава» ваше предложение о встрече...
— Дарчиев тоже работает на вас?
— Нет. Как он утверждает, он просто пытается помочь вам, Борис. Сначала он помог нам найти вас, теперь вот устраивает встречу... Мне кажется, он увлекся, — женщина улыбнулась краем рта. — Это же все так затягивает — заговоры, засады, интриги. Особенно если тебя вот-вот снимут с руководства отдела, заняться тебе нечем... Впрочем, возможно, у него есть другая причина делать гадости корпорации «Рослав». Личная причина.
Борис хотел спросить, что же это за личная причина (и подумал про себя: «Надо же, какие информированные, сволочи, я с Дарчиевым сколько лет знаком, ни о каких личных причинах не догадываюсь, а эти все знают...»), но тут машина остановилась, и водитель по прозвищу Карабас сказал:
— Все, приехали...
Это был дворик стандартного панельного дома, и Борис не сразу понял, куда это они приехали и зачем они сюда приехали.
— Ключи у кого? — посмотрела женщина на тех двоих парней, что давили с двух сторон на Бориса.
— У меня, — сказал тот, что слева.
— И у меня, — сказал тот, что справа.
— Вообще-то и у меня есть от этой квартиры, — не отстал от остальных Карабас.
— Отлично, — подвела итог женщина. — Выходим. Дровосек, проверь территорию...
Борису полегчало — парень справа вылез из машины, потянулся и неторопливо направился к подъезду, поглядывая по сторонам.
— Монгол, — сказала женщина, — выводи товарища из машины...
Парень по кличке Монгол слегка двинул Бориса плечом, Романов спрыгнул на асфальт и тут же почувствовал на своем локте хваткое прикосновение Монгола.
— Без резких движений, — прошептал он. — Просто стоим и ждем...
Они стояли и ждали, а женщина повернулась к водителю и сказала:
— Карабас, выходи из машины.
— А я-то зачем?
— Выходи.
— Ну ладно...
— Борис Игоревич...
— Да?
— Садитесь в машину.
Удивился не только Борис, удивился придерживавший его за локоть Монгол, удивился только что выбравшийся из «уазика» Карабас, и даже Дровосек, красовавшийся у подъезда, обернулся, почуяв неладное.
— Зачем ему снова садиться в машину? — спросил Монгол.
— Отпусти его, пусть садится...
— Но...
Борис растерянно уставился на пистолетный ствол, который внезапно возник в руке этой странной женщины. Она целилась в точку посредине между Монголом и Дровосеком, так что оба они предпочли резких движений не делать.
— Отпусти его, — попросила женщина, и Борис почувствовал, как пальцы на его локте разжались. Борис недоуменно хмыкнул и полез в «уазик», стараясь держаться подальше от пистолетного ствола.
— Эй, что за дела? — крикнул Дровосек, а Карабас просто стоял, раскрыв рот.
— Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — спокойно сказал Монгол.
— Тут ты не волнуйся, — сказала женщина. — Теперь все отойдите от машины на десять шагов.
— Ради бога, — сказал Монгол и отошел, а напуганный Карабас отбежал даже не на десять шагов, а на двадцать по крайней мере.
Женщина перелезла на переднее сиденье, включила зажигание и, управляясь одной рукой, вывела машину со двора, после чего выжала педаль газа до отказа.
Борис вытер неожиданно выступивший на висках пот и покачал головой: он ничего не понимал в той игре, в которую ввязался. Впрочем, кажется, теперь он был такой не один: оставшиеся во дворе трое мужчин имели весьма удивленные и озадаченные лица.
И только женщина за рулем «уазика» крепко знала свое дело, гоня машину с собой и Борисом Романовым в одном ей известном направлении.
Дарчиев: посредник
Лицо генерала Стрыгина напоминало Дарчиеву модель из школьного кабинета анатомии, ту модель, где показаны все лицевые мышцы, где все функционально, жутко и совершенно нечеловечески. А еще у Стрыгина были глаза, и сейчас эти глаза неласково смотрели на Дарчиева.
— Я всегда удивлялся, — медленно произнес генерал, — что такие, как ты, доживают до совершеннолетия. И живут дальше. Мне кажется, вас должны убивать в детстве, как только выясняется это ваше отклонение от нормы... Причем убивать должны ваши же собственные родители.
Дарчиев видел генерала раз десять, но лишь дважды видел его так близко и разговаривал с ним. Сейчас был третий раз, четыре года спустя после первого, и Дарчиев увидел абсолютно то же самое, ни на день не состарившееся лицо, с теми же самыми холодными кристаллами зрачков, тот же самый лоб, за напряженными морщинами которого шла безостановочная дьявольская работа... Дарчиев предпочел бы никогда не видеть этого человека, который из своего глубокого подземелья старался влиять на многое и на многих. Однако у Дарчиева было дело.
— И все это тем более отвратительно, — продолжал говорить Стрыгин, — что тебе уже не двадцать и не тридцать. Любая страсть в преклонном возрасте омерзительна, но твоя — в особенности...
У Дарчиева на языке вертелось: «А страсть к власти — тоже? Ну тогда посмотрись в зеркало...» Однако инстинкт самосохранения посоветовал Дарчиеву оставить иронию при себе, чем глубже, тем лучше.
— А мне омерзительно чувствовать себя твоим покровителем... Хотя все имеет границы, и ты должен понимать, что после побега Романова я не могу оставить тебя руководить отделом. Ты хреновый руководитель, и это уже ни у кого не вызывает сомнений. Но тебе подберут должность, достойную и по деньгам, и по положению. Так что твое самолюбие не пострадает. Но ради бога! — Генерал вдруг повысил голос, и Дарчиев, вздрогнув, поднял глаза. — Ради бога, оставь моего сына в покое! Ты слышишь?
Дарчиеву понадобилось некоторое время, чтобы сориентироваться — настолько сказанное генералом было из другой жизни.
— Стоп, — сказал Дарчиев. — При чем здесь это? Что значит — оставь в покое? Я, кажется, свое обещание выполняю...
— Тебя видели! — тоном обвинителя на судебном процессе инквизиции произнес Стрыгин. — Тебя видели две недели назад в этом гребаном театре, ты подстерег там моего сына, ты хочешь, чтобы он снова слетел с катушек, чтобы он снова потерял голову! Ты не знаешь, сколько мне стоило сил и денег, чтобы вырвать из него эту заразу, чтобы вылечить его, чтобы сделать его нормальным человеком, нормальным мужиком!
— Проще и дешевле было бы его сразу убить, — не сдержался Дарчиев. — И это была совершенно случайная встреча. Держите его взаперти тогда уж... Хотя мы говорим не о том, о чем следовало бы...
— Что это значит? — насупился генерал.
— Я пришел говорить не про свою должность и не про вашего сына...
— О чем же ты еще можешь говорить?
— О Романове.
— О Романове поздно говорить, потому что ты проворонил...
— Романов связался со мной вчера.
Стрыгин хотел что-то сказать, раскрыл рот, но потом медленно сомкнул губы и просто покачал головой.
— Он прислал мне письмо, — продолжил Дарчиев. — И он хочет заключить сделку.
— Какую еще сделку?
— Ему нужна его жена. В обмен он возвратит часть денег и даст письменные гарантии того, что никогда и нигде не будет разглашать секретную информацию касательно работы в «Рославе».
— А что уж он там такого секретного может знать? — скептически начал генерал, но затем лицо его помрачнело. — Ах да... «Охота на крыс» и все такое прочее... Ну-ну. И сколько денег он готов вернуть?
— Триста тысяч он вернет, а остаток ему понадобится для обустройства за границей. Там то ли пятьдесят, то ли семьдесят тысяч останется...
— Триста тысяч и молчание в обмен на бабу... Нормально. Я должен обсудить это с начальником Службы безопасности. Посиди, сейчас я его вызову.
— Есть еще два условия, — сказал Дарчиев, когда генерал снял трубку внутренней связи. — Романов лично придет на встречу при условии, что там буду присутствовать я, а от Службы безопасности — Сучугов.
— Это заместитель начальника? Толковый парень, толковый, — одобрительно закивал головой генерал. Особенно толково Сучугов проявил себя в деле Васи Задорожного, однако и об этом Дарчиев не стал упоминать вслух, следуя инстинкту самосохранения.
— Так сам Романов захотел? Странно... С чего это он вдруг воспылал доверием к Сучугову?
— Кажется, они как-то беседовали. Сучугов показался Романову порядочным человеком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45