Маловероятно, что Алеша и Надя оставили завещание. Они были слишком молоды, чтобы думать о смерти, и потом, наши люди, как правило, очень беспечны. Это французы уже в двадцать один год составляют распоряжение на случай кончины, а россияне не задумываются ни о каких бумагах до девяностолетия.
Выжав сцепление и посмотрев по сторонам, я поехала в “Офеню”. Решено, завтра отправлюсь в Калиново и порасспрашиваю народ. Насколько я понимаю, это деревня, а сельские жители все друг про друга знают.
В магазине все шло, как надо. Сегодня посетителей было не так уж много. Банди сидел у выхода, а Снап занимал позицию у двери в подвал. Наши псы в свое время прошли “курс молодого бойца”, они знают основные команды и даже, если захотят, могут их выполнить. Но чаще всего оба прикидываются глухими, когда я кричу: “Домой!”
Впрочем, иногда мне кажется, что наши собаки понимают человеческую речь. Услыхав глагол “купаться”, Банди, обожающий воду, несется в ванную и запрыгивает в джакузи, Снап, ненавидящий все мокрое и мылкое, мигом испаряется в неизвестном направлении. Хорошо, скажете вы, многие псы знают несколько наиболее часто употребляемых слов, типа “гулять”, “обедать”, “домой”… Но на днях Маня, желавшая помыть Снапа и не хотевшая носиться по всем комнатам, тихо сказала мне:
– Пожалуй, сейчас примусь за омовение мальчиков.
Она специально не употребила слово “купание”, но в тот же миг Банди, радостно лая, понесся в ванную, а Снап исчез на втором этаже. Как объяснить таинственное появление Хучика в моей спальне после того, как я, сообщив вслух: “Пойду, лягу в кровать с коробочкой конфет”, – пошла наверх.
Я не успела приоткрыть дверь, а мопс уже сидел, облизываясь, на подушке. Почему, увидев у кого-нибудь в руках свою расческу, Черри мигом заползает под диван? Ну, предположим, понятно почему. Пуделиха терпеть не может, когда ее шерсть начинают приводить в порядок. Но она улепетывает только тогда, когда видит свою расческу, все остальные парикмахерские приспособления ее совершенно не пугают. А две недели назад Аркадий заявил:
– Мы поедем в гости к Тельковским, всех возьмем, а Жюли оставим дома, еще простудится, мороз на дворе.
Но когда сын подошел к машине, на заднем сиденье он обнаружил улыбающуюся йоркширскую терьериху. Для меня осталось загадкой, как полукилограммовая собачка ухитрилась открыть дверь джипа и как она вообще сообразила, в которую из четырех стоящих в гараже машин следует запрыгнуть?
Вот и сегодня Банди со Снапом ревностно несли службу, словно опытные разыскные собаки, понимая, что они находятся не дома.
– Молодец, мальчик, – похвалила я Снапа и поднялась к себе в кабинет.
Не успела снять куртку и убрать ее в шкаф, как дверь распахнулась и влетела Аллочка.
– Слава богу, – прошептала она, – ты вернулась. Тут пожарная охрана по магазину ходит. – Потом громко прибавила:
– Входите, входите, Андрей Николаевич. В кабинет вступил сухопарый мужик с брезгливо сжатыми губами.
Аллочка метнулась в торговый зал.
– У вас, уважаемый директор, – зазудел инспектор, – расстояние между стеллажами…
– Простите, – я довольно бесцеремонно перебила его, – но у нас только что был проверяющий.
– Кто?
– Минуточку, сейчас скажу. Ага, Владимир Иванович Воробьев.
– Так он из районного отделения! А я из городского!
Тут очень кстати появилась Алла с книгами и конвертиком. Когда Андрей Николаевич удовлетворенно вздохнул, я осторожно спросила:
– А всесоюзная пожарная охрана существует?
– Вы имеете в виду российскую? Федеральную? Союза-то уж давно нет, – поправил Андрей Николаевич.
– Да-да, именно!
– Есть, конечно.
– А они тоже проверки устраивают?
– Естественно.
После того, как пожарный ушел, я повернулась к Аллочке:
– Слушай, сколько их вообще имеется, этих, с алчными руками?
Заместительница вздохнула:
– Чертова туча. Я тут как-то попыталась сосчитать, так сбилась. То ли сорок семь, то ли сорок восемь.
– Сколько? – От испуга я уронила коробку со скрепками. – Сколько?
– Ну, пожарная охрана, санэпидстанция, налоговая служба, мосгаз, мосводопровод, – принялась загибать пальцы Алла.
Я присела на корточки и стала собирать скрепки. А потом кричат, что в России медленно развивается бизнес. Как же ему, несчастному, идти вперед, если на каждом шагу его подстерегают с десяток жадных ртов и загребущих рук.

ГЛАВА 10

К моему удивлению, нужная деревня оказалась почти в Москве. Не успели закончиться кварталы Марьина и промелькнуть факел Капотни, как слева показался указатель “Калиново”.
"Пежо” заскакал по плохо очищенной дороге. Это было не шоссе, а колея, которую проложили машины. Скребя картером по снегу, машина кое-как выбралась на небольшую площадь. Я оглядела окрестности. Жаль, что не работаю на киностудии, потому что перед глазами предстала типичная сельская местность 70-х годов, и какое-нибудь кино, где действие происходит в те времена, можно было тут снимать без особых затрат.
Справа высилась полуразрушенная церковь, на которой поскрипывала облупившаяся вывеска “Склад МТС”, слева виднелся длинный одноэтажный магазин. Здание давно просило ремонта, на его стенах лохмотьями висела облупившаяся краска. У порога торгового заведения, несмотря на холод, валялся мужик в ватнике и валенках, возле него сидела довольно большая рыжая собака. Когда я приблизилась к ступенькам, псина горестно вздохнула и на всякий случай осторожно зарычала.
– Не волнуйся, – успокоила я ее, – мне твой хозяин без всякой надобности. Ты бы лучше вместо того, чтобы тут сидеть и злобиться, сгоняла домой да кликнула хозяйку. А то погибнет мужик, мороз ведь.
Собака вскочила и опрометью кинулась по тропинке вниз, туда, где чуть поодаль виднелись покосившиеся избы. Совершенно не удивившись тому, что на пути встретилась дворняга, понимающая человеческую речь, я вошла в сельпо.
Сразу стало понятно, что перемены добрались и до Калинова. Магазинчик ломился от продуктов и товаров. В 70-е годы тут скорей всего бы на полках валялись консервы “Частик в томате” и “Голубцы мясорастительные”, куски хозяйственного мыла, ведра да грабли. Сейчас же здесь переливались бутылки, банки, блестели сигаретные пачки и шоколадки, высились головки сыра и розовые батоны колбасы. А за прилавком ласково улыбалось “лицо кавказской национальности”.
– Что берем? – зачастил продавец. – Все счесть! Ананас хочешь? Банан свежий, апельсин хороший, киви. Мангу купи, отличная манга!
Чтобы не разочаровывать торгаша, я согласилась на манго и спросила:
– Дом Натальи Филимоновой где? Продавец развел руками:
– Прости, никого не знаю. Утром приехал, вечером запер магазин и уехал. Тут не живу, я москвич.
Оглядев черноглазого, чернобрового, золотозубого “москвича”, одетого не по погоде в тоненькую летнюю куртенку, я вышла из “универмага” и наткнулась на бабу в красном пуховике, пинавшую пьяницу ногой, обутой в дешевый сапог из кожзаменителя. Увидав меня, она прервала свое занятие и со вздохом пояснила:
– Надоел ирод, пусть бы замерзал себе спокойно.
– Зачем же вы пришли сюда?
– Так собака прибегла, – пояснила тетка, – лает, заливается, любит гада. И мне жалко. Потом, помолчав, уточнила:
– Ладу жалко, собаку, а не этого ханурика. И ведь не доведу его до дома.
Ничего не сказав, я дошла до “Пежо” и села на водительское место. Поеду по дороге в деревню, авось найду кого-нибудь, кто знал Наталью Филимонову. В зеркальце мне было хорошо видно, как несчастная тетка пытается справиться с алкоголиком. В конце концов ей удалось поставить его на ноги. Мужик сделал шаг и вновь кулем рухнул в снег. Баба заплакала и присела возле муженька. Неожиданно мне стало жаль ее. Мой третий супруг, Генка, был запойным алкоголиком, и именно по этой причине мы прожили с ним совсем мало. Я быстро поняла, что не способна каждый вечер, с бьющимся от волнения сердцем, поджидать любимого, гадая, в каком состоянии он явится домой. Еще мне категорически не нравилось, что Геннадий валился спать прямо на ковре, не сняв ни пальто, ни ботинок, и уж совсем не пришлось по вкусу, когда он заявил:
– Да, пью, но почему? Это ты виновата! Дома меня не уважают, унижают, постоянно спорят, вот и заливаю горе. Если бы у меня была любящая жена, я бы не срывался!
Как все жены алкоголиков, я прошла несколько стадий. От приподнято-эйфорической, когда считала, что с пьянством можно и нужно бороться, до тоскливо-безнадежной, когда поняла: Генку переделать нельзя. По счастью, этот путь занял у меня не полжизни, а всего лишь год, и через двенадцать месяцев я сложила чемодан и вернула супруга его маме. Поэтому очень хорошо понимала бедную тетку.
Вздохнув, я высунулась в окно:
– Далеко живете?
– На другом конце, – сообщила тетка, – у клуба.
– Давайте подвезу.
– Господи, – запричитала баба, – дай вам бог здоровья, радости и денег побольше.
Я вышла наружу и взяла мужика за ноги, тетка схватила его за руки. Кое-как мы дотянули пьяницу до “Пежо” и положили возле колес.
– В салон его нельзя класть, – сказала баба, – грязный очень и сблевать запросто может.
– Давай в багажник, – предложила я.
– Точно, – обрадовалась жена.
Еле-еле подняв каменно-тяжелое тело, мы впихнули его в багажник, предназначенный для перевозки грузов. Собака, настороженно подняв уши, следила за нашими действиями. Наконец, погрузка завершилась. Я отодвинула переднее сиденье и велела псине:
– Давай!
Дворняга мигом вскочила в салон и уселась на кожаные подушки с таким видом, словно всю жизнь раскатывала в новеньких иномарках.
Тетка устроилась рядом со мной и со вздохом сообщила:
– Дети у меня получились хуже некуда, все в папеньку. Пить, гулять и веселиться, тут они мастера! А чтобы учиться или работать, это фиг.
Я, ничего не сказав, поехала вперед. Интересно, на что она рассчитывала, беременея от алкоголика? На то, что у нее получится Эйнштейн или Майя Плисецкая? Странно, однако, что завести ребенка может любой человек, насколько я знаю, воспроизводить себе подобных разрешено в нашей стране даже психически неполноценным людям. Хотя, если вдуматься, это очень глупо. Для того чтобы рулить по городу на авто, следует получить права, а для того чтобы стать родителями, не надо проходить никаких проверок.
Может, поэтому в нашей стране так много брошенных младенцев. Нет, следовало обставить дело по-другому. Хочешь плодиться, замечательно, но сначала сдай экзамен на получение материнских или отцовских прав. Желаешь завести второго отпрыска, представь справку о доходах, позволяющих прокормить, одеть и выучить еще одного ребенка. А как же права человека, мигом закричит хор недовольных голосов. А как же права ребенка, мигом отвечу я.
Когда мы еще жили в Медведкове, в нашем дворе обитала многодетная семья. Восемь голодных, оборванных ребятишек, вечно замороченная мама с сумками и отец, никогда не бывавший дома. Все свое время мужик тратил на работу, чтобы хоть кое-как накормить ораву чадушек. У бедных детишек не было игрушек, книжек и сладостей. А теперь скажите, не лучше ли в такой ситуации остановиться на одном сыне или дочери?
– А собака эта, – продолжала как ни в чем не бывало баба, – умнее моих придурков, а уж характером и не сравнить. Дети – гады, а Лада ласковая, меня жалеет.
Я опять промолчала. То, что собаки лучше людей, я поняла давно.
– Стой, – велела тетка.
Я послушно притормозила возле покосившейся избенки. Потом мы выкатили мужика из багажника и бросили в сенях.
– Проходи, не стесняйся, – сказала тетка, – чайку попей, варенье есть, свое, некупленное, проходи в залу.
Я вошла в большую комнату. Из каждого угла тут кричала нищета. Из мебели были стол, четыре стула, буфет и диван. Все старое, потертое, обветшавшее, палас на полу протерся до дыр, а на окнах висели застиранные занавески, больше похожие на серые половые тряпки.
– Все пропил, ирод, – пояснила хозяйка, втаскивая огромный эмалированный чайник.
Грохнув его на круглую железную подставку, она сказала:
– Зина я, а тебя как звать?
– Даша.
– Ну и познакомились, – повеселела тетка, – вишь, пусто у меня. Утянул Петька из дома все, телик имелся, радио, ложки серебряные от мамы, ничегошеньки не осталось, все на водку сменял, сволочь. А ты к нам зачем? Вроде не знаю тебя, если дачу на лето ищешь, то лучше тут и не приценивайся, место гнилое, комарья полно, да и со стороны Капотни ветер иногда такой запах гонит!
– Вы не знаете, где дом Натальи Филимоновой?
– А-а-а, – протянула женщина, – значит, вас Надежда прислала, дом посмотреть, правильно?
– Точно, – на всякий случай кивнула я.
– Чего же сразу не сказали: “Зина, веди дом показывать”, или Надя не сообщила, у кого ключи? – хитро прищурилась тетка.
– Так я же не знала, что вы Зинаида, мы ведь только сейчас познакомились!
– Точно, – рассмеялась она, – вот, какая я подозрительная, вы мне дело хорошее сделали, а я бог знает чего всегда думаю! Ну, пошли, тут один шаг.
Мы вышли в прихожую, перешагнули через храпящего мужика, миновали крохотный садик, и я увидела огромный трехэтажный дом из красного кирпича.
Зина вытащила из кармана связку ключей, потыкала в замочную скважину, распахнула калитку и перекрестилась.
– Царствие небесное Наталье Сергеевне, благодетельнице моей.
– Ты ее знала?
– А как же! Сколько лет тут углы мыла, каждую трещинку в полу выучила, а уж когда она умирать собралась, то всех вон повыгоняла: повариху, горничную, секретаршу, только меня оставила.
– От чего она скончалась? Зина снова перекрестилась.
– Слово забыла, болячка у нее была, в легких, красиво так называется эле… эми, не, не помню.
– Эмфизема?
– Вот! Точно, ты часом не доктор?
– Нет, – ответила я, – но моя лучшая подруга хирургом служит, от нее слышала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37