Он о чем-то кратко переговорил с одним из придворных по пути в свои покои, и тот поспешил куда-то.Прощание оказалось кратким. Вэрен держался вежливо, как и всегда, но очевидно было, что мысли его заняты другим.Сенедра покидала дворец вне себя от возмущения. Она все еще не спускала с рук сына, то и дело ласково касаясь его светлых кудрей.— Он вел себя почти грубо! — возмущалась она.Шелк же всматривался в глубь широкой, вымощенной мраморными плитами аллеи, ведущей к дворцу. В этих северных широтах уже наступала весна, и старые деревья, обрамлявшие аллею, уже украсили молоденькие листочки. А ко дворцу спешили — нет, точнее сказать, бежали какие-то богато одетые толнедрийцы.— Твой дядюшка — или брат, если это тебе больше нравится, — сейчас займется очень важными государственными делами.— Что в мире может быть важнее вежливости? — не унималась Сенедра.— Судьба Хтол-Мургоса, к примеру.— Что-то не пойму тебя…— Если Закет и Ургит заключат мир, перед торговцами в Хтол-Мургосе откроются небывалые доселе возможности.— Ну, это я прекрасно понимаю, — запальчиво ответила королева.— Разумеется, ведь ты сама толнедрийка.— Но почему ты сам этим не занимаешься?— А я все уже уладил, Сенедра. — Шелк с улыбкой потер массивный золотой перстень о жемчужно-серую ткань камзола. — Однако когда об этом узнает Вэрен, он наверняка страшно на меня рассердится.— Но что ты натворил?— Когда мы будем в море, я расскажу тебе все. Ты ведь из династии Боурунов, а семейственность — сила великая. Я ни в коем случае не допущу, чтобы ты испортила сюрприз, который я приготовил для твоего дядюшки или как там его…Они двигались на север вдоль западного побережья, затем вошли в устье реки Аренды и проплыли еще несколько лиг на запад, в сторону Во-Мимбра. Потом сошли на берег и продолжили путь в сторону славного города мимбрийских арендийцев уже верхом.Двор короля Кородуллина прямо-таки потрясла привезенная Мандорелленом весть о том, что на другом краю света живут и здравствуют их братья арендийцы. Придворные писаки тотчас же забились в библиотеки и принялись сочинять достойные ответы на приветствия, присланные королем Ольдорином.Однако копия Дал-Периворского договора, представленная Лелдорином, крайне озаботила нескольких самых искушенных в политике придворных Кородуллина.— Опасаюсь, ваши королевские величества, — обратился пожилой придворный к Кородуллину и Майясеране, — что наша бедная Арендия вновь отстала от прочих просвещенных государств. Прежде мы всегда находили некоторое утешение в вечных распрях между Алорией и Ангараком, а также в конфликте Маллореи и Хтол-Мургоса, полагая, вероятно, что их вражда в некоей мере извиняет наши внутренние беспорядки. Отныне, похоже, мы лишены и этого слабого утешения. Неужели смиримся мы с тем, что лишь в нашем злосчастном королевстве правят злоба и брат идет на брата? Не стыдно ли нам будет глядеть в глаза всему просвещенному миру?— Я нахожу речи ваши в высшей степени оскорбительными, — презрительно бросил в лицо старику какой-то заносчивый зеленый барон. — Ни один истинный мимбриец не имеет права пренебречь законами чести!— Я говорил не только о мимбрийцах, — мягко объяснил юнцу старик. — Я имел в виду и арендийцев, и астурийцев, но и мимбрийцев, разумеется, тоже.— У астурийцев нет чести! — презрительно фыркнул барон.Рука Лелдорина потянулась к рукояти меча.— О нет, мой юный друг, — остановил разгорячившегося юношу Мандореллен. — Здесь, в присутствии многих, оскорблена честь мимбрийца. И я считаю своим долгом ответить обидчику как подобает. — Он выступил вперед. — Но, возможно, вы поторопились, господин барон, и возьмете свои слова назад, покуда еще не поздно?— Я сказал то, что сказал, господин рыцарь! — воскликнул зарвавшийся сорвиголова — здраво мыслить он был уже не в силах.— Вы неуважительно говорили с почтенным королевским советником, — твердо продолжал Мандореллен, — притом еще и смертельно оскорбили наших северных братьев!— У меня нет братьев среди астурийцев! — высокомерно объявил юнец. — Эти еретики, подлецы и изменники мне не родня!Мандореллен тяжело вздохнул.— Прошу вас покорнейше простить меня, ваше величество, — обратился он к королю. — Лучше будет попросить дам удалиться, ибо говорить я намерен со всей серьезностью.Но ни одна сила на земле не способна была сейчас заставить придворных дам покинуть Тронный зал.Мандореллен вновь повернулся к дерзко ухмыляющемуся барону и заговорил:— Господин барон, я нахожу лицо ваше совершенно обезьяньим, а тело — уродливым и бесформенным. Сверх того, борода ваша суть оскорбление мужского достоинства, ибо более походит она на клочковатую растительность, украшающую задницу шелудивой дворняжки, нежели на подобающее для мужчины украшение. Впрочем, возможно, матушка ваша, снедаемая ненасытной похотью, в недалеком прошлом склонила к сожительству бродячего козла?Лицо барона стало лиловато-синим — он хватал ртом воздух, не в силах вымолвить ни слова.— Видимо, ваша светлость изволит гневаться? — с обманчивой учтивостью продолжал Мандореллен. — Но, может статься, вы внезапно лишились языка все по той же причине — ввиду полукозлиного вашего естества? — Он критически оглядел барона. — Однако вижу, вы ко всему прочему еще и отменный трусишка, что неудивительно ввиду вашего родства с бессловесной скотиной — ибо ни один человек чести не оставил бы без ответа оскорбление, которое я только что имел удовольствие публично вам нанести. Что ж, придется мне вас подстегнуть. — И он принялся медленно снимать железную перчатку.Как известно во всем мире, брошенная на пол перчатка означает вызов на поединок. Однако перчатка Мандореллена почему-то полетела несколько в ином направлении. Барона отбросило назад, и он замычал, выплевывая зубы вместе с кровью.— Вы давно не юнец, господин Мандореллен, — бушевал он, — и всем известно, что вы трусливо избегаете честного боя! Полагаю, настало время вас проучить!— Это существо еще и разговаривает, — деланно изумился Мандореллен. — Спешите видеть, дамы и господа! Дивное диво — говорящий пес!Придворные расхохотались.— Извольте следовать за мною, господин Блохастик, — продолжал ерничать Мандореллен. — Возможно, схватка с престарелым и немощным рыцарем вас немного развлечет.Последующие десять минут длились для молодого барона целую вечность. Мандореллен, который, вне всякого сомнения, мог разрубить его надвое с первого же удара, играл с ним, словно кот с мышью, нанося бесчисленные удары, хоть и болезненные, но не угрожающие жизни. Переломав барону несколько костей, но при этом не повредив жизненно важных органов, он нанес противнику многочисленные раны и ушибы, не свалив, однако, того с ног. Барон вертелся волчком, отчаянно пытаясь защищаться, а Мандореллен искусно сдирал с него по кусочку доспехи. Наконец ему прискучила забава, и лучший воитель Арендии одним могучим ударом сломал строптивцу обе ноги. Барон взвыл от жуткой боли и рухнул наземь.— Прошу вас, господин барон, — издевался над выскочкой Мандореллен, — умерьте слегка ваши вопли, дабы не расстраивать милых дам. Стенайте потихоньку в свое удовольствие, и не стоит так страшно корчиться. — Он оглядел притихшую и слегка перепуганную толпу. — Ну, а теперь, ежели есть среди вас такие, кто разделяет убеждения сего сопливца, пусть говорят сразу и без обиняков, ибо чересчур хлопотно, вложив меч в ножны, обнажать его вновь и вновь.Но придворные рыцари, каковы бы ни были их истинные взгляды на положение дел в Арендии, предпочли оставить их при себе.Сенедра с серьезным видом выступила вперед.— Мой рыцарь, — торжественно обратилась она к Мандореллену, — вижу, что ты столь же доблестный воитель, как и прежде, хотя безжалостное время заставило ослабеть твои члены и посеребрило инеем черные, словно вороново крыло, кудри…— Какое еще безжалостное время? — растерялся Мандореллен.— Да я просто дразню тебя, Мандореллен! — Сенедра звонко расхохоталась. — Вложи меч в ножны. Больше никто не желает с тобой играть.Потом они тепло простились с Мандорелленом, Лелдорином и Релгом, который предпочел отправиться к Таибе и детишкам в Марадор через Во-Мимбр.— Мандореллен! — кричал король Анхег, когда они удалялись от городских стен. — Когда настанет зима, приезжай в Вал-Алорн, мы прихватим с собой Бэрака и отправимся втроем на дикого кабана!— Непременно, ваше величество, — донесся мощный голос рыцаря с крепостной стены.— Как мне нравится этот парень! — всю дорогу восхищенно твердил Анхег.Потом они снова сели на корабль и поплыли на север, в город Сендар, чтобы уведомить короля Фулраха о Дал-Периворском договоре. Оттуда Шелк и Бархотка намеревались отплыть дальше на север на борту «Морской птицы» вместе с Бэраком и Анхегом, а остальные собирались совершить конную прогулку через горы Алгарии в долину Вейла.Прощание в гавани было кратким — отчасти потому, что всем им вскоре предстояло встретиться, а более всего из боязни показаться чересчур сентиментальными. Гарион с грустью расставался с Шелком и Бэраком. В обществе этой странной парочки — гиганта и юркого коротышки — он провел чуть ли не полжизни и при мысли о расставании ощущал затаенную боль. Их удивительные приключения закончились.— Как думаешь, теперь ты перестанешь влипать в истории? — нарочито грубо спросил Бэрак, на душе у которого тоже кошки скребли. — Моей Мирел надоело просыпаться по ночам под боком у косолапого.— Сделаю все, что смогу, — пообещал Гарион.— Послушай-ка, помнишь, что я говорил тебе одним морозным утром неподалеку от Винольда? — спросил Шелк.Гарион нахмурился, напряженно припоминая.— Я говорил, что мы живем в дивные времена и что очень хотел бы уцелеть, чтобы досмотреть все до конца.— Ах да, вспомнил!— Так вот, трезво рассудив, я передумал.Маленький человечек плутовски ухмыльнулся, и Гарион понял, что в его заявлении нет ни единого слова правды.— Увидимся в начале лета, на Алорийском Совете, Гарион! — крикнул с борта «Морской птицы» Анхег, когда корабль уже отплывал. — В этом году Совет состоится у тебя во дворце. Может быть, ежели мы потрудимся, то научим тебя еще и петь!Следующим утром на рассвете Гарион и его близкие покинули Сендар и поехали по горной дороге в направлении Мургоса. Хотя прямой необходимости в этом не было, Гарион все же решил проводить друзей до самого дома. По мере продвижения на север их ряды неуклонно редели, что несказанно печалило Гариона, — он явно не готов был в одночасье расстаться со всеми.Они ехали по Сендарии, греясь в лучах ласкового весеннего солнца, вскоре перевалили горный хребет и очутились в Алгарии, а примерно через неделю уже подъезжали к цитадели Хо-Хэга. Монарха несказанно обрадовала весть о благополучном исходе противостояния в Кориме, а затем он углубился в изучение Дал-Периворского договора. Поскольку психика и нервы у Хо-Хэга явно были много крепче, нежели у Анхега, великого умницы, но человека чересчур эмоционального, Белгарат и Гарион сочли возможным во всех подробностях поведать монарху о неожиданном возвышении Эрионда.— Он всегда был необычным мальчиком, — задумчиво заключил Хо-Хэг, выслушав их повесть. — Но, в сущности, в этом деле все необыкновенно — от начала до конца. Нам с вами довелось жить в дивные времена, друзья мои.— Совершенно с тобой согласен, — ответил Белгарат. — Будем надеяться, что теперь все поутихнет — хотя бы на время.— Кстати, отец, — вмешался Хеттар, — король Ургит Мургский просил меня передать тебе его искреннюю благодарность.— Ты встречался с королем мургов? И он не объявил нам войну? — искренне изумился Хо-Хэг.— Ургит — самый необыкновенный мург во всем свете, отец, — ответил Хеттар. — Он благодарит тебя за то, что ты расправился с Таур-Ургасом.— Странное заявление — он ведь как-никак сын убитого.Тут Гарион деликатно раскрыл Хо-Хэгу тайну рождения Ургита, а алгарийский владыка то и дело прерывал его повествование раскатистым хохотом.— Я знавал батюшку принца Хелдара, — сказал он. — Это очень на него похоже…Дамы тем временем на разные голоса ворковали и сюсюкали вокруг Гэрана и малышей Адары, которых значительно прибавилось за это время. Фигура кузины Гариона красноречиво свидетельствовала о том, что ей вскоре вновь предстоит стать матерью, — большую часть времени она просиживала с мечтательной улыбкой на лице, прислушиваясь к волшебным переменам в себе. Новость о том, что Сенедра и Полгара тоже ожидают потомство, несказанно изумила и Адару, и королеву Силар, а Полидра лишь таинственно улыбалась. Гарион не сомневался, что бабушка знает много больше, чем говорит…Дней через десять Дарник забеспокоился.— Мы с тобою давненько не были дома, Пол, — заявил он однажды поутру. — Еще не поздно позаботиться о будущем урожае, да и по дому многое нужно успеть: починить ограду, проверить, не протекает ли крыша, ну, и так далее…— Как ты решишь, дорогой, — безропотно согласилась Полгара.Беременность волшебно преобразила великую волшебницу — теперь ее ничем нельзя было взволновать.В день отъезда Гарион сам пошел седлать Кретьена. Разумеется, в цитадели было хоть отбавляй желающих сделать это за него, но король Ривы предпочел никому этого не передоверять. Предстояли церемонные прощания, Гарион же чувствовал, что не вынесет еще одного расставания с друзьями, а плакать прилюдно ему не хотелось.— Прекрасный конь у тебя, Гарион.Кузина Адара… Лицо ее было безмятежным, как у большинства беременных, и, глядя на нее, Гарион еще раз изумился, до чего же повезло Хеттару с женой. Так как он повстречался с Адарой первым, их навеки связали некие особые узы и особая любовь.— Это подарок Закета, — коротко ответил он.Гарион предпочел бы, чтобы беседа их ограничилась лошадьми, тогда ему, скорее всего, удалось бы сдержать свои чувства. Однако Адара пришла сюда вовсе не за этим. Она нежно обхватила Гариона за шею и поцеловала его.— Прощай, мой родной…— До свидания, Адара, — ответил Гарион внезапно севшим голосом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55