-- Прямо говорю -делаю беспристрастное предложение: каждый получает на каких-то пятьдесят процентов меньше, вот и все.
-- "И мясник, и пекарь, и кузне-ец,-- пропел Пеппи,-- все влюблены в красавицу Мари-ию".
-- Я говорю серьезно, ребята, и жду серьезного ответа от вас.
-- Подумать только! -- подхватил Пеппи.-- У меня куча неоплаченных счетов, черт подери! А он ждет от нас серьезного ответа.
-- Я занимаюсь бизнесом! -- вспылил Шиперс.-- Вот у меня действительно куча неоплаченных счетов, тот самый, черт подери!
-- Чепуха! -- остудил его Пеппи.-- Чепуха, мистер Шиперс! По-моему, ответ вполне серьезный.
-- Я пришел сюда, чтобы сказать вам: я лично выйду за ворота стадиона и буду возвращать купленные билеты всем болельщикам подряд,-- если только вы не образумитесь и не пожелаете делать бизнес как положено,-- пригрозил Шиперс.-- Отменю игру! Мне нужно каким-то образом обезопасить себя.
Игроки переглядывались; Гольдштейн царапал пол шипами башмаков.
-- Хотел вот купить себе завтра ботинки,-- поделился Ульман.-- Хожу по улицам чуть ли не босой.
-- В общем, вам решать, ребята! -- Шиперс надевал перчатки.
-- А у меня сегодня свидание! -- с горьким отчаянием сообщил Пеппи.-- С такой красивой девушкой! Из Гринвич-виллидж. Это обойдется мне не меньше чем в шесть баксов. Шипперс, ты, я вижу, очень ловко пользуешься обстоятельствами, в которых мы все очутились.
-- Кто-то получает прибыль -- кто-то подсчитывает убытки. Таков закон бизнеса, ребята! -- настаивал на своем Шиперс.-- Мне просто необходимо подбить баланс в гроссбухах. Итак, решайте -- да или нет!
-- О'кей! -- отозвался Гольдштейн.
-- И это касается не только лично меня,-- бесстрастно объяснял Шиперс.-- Весь сезон вся моя бухгалтерия в дефиците.
-- Очень просим тебя, Шиперс, выйди отсюда! -- обратился к нему Пеппи.-- Мы все очень тебе сочувствуем! Слезы и рыдания нас просто душат!
-- Умные ребята,-- фыркнул Шиперс,-- целая сборная мудрых ребят! Не забудьте -- в следующем сезоне тоже придется играть.-- И бросил пронзительный взгляд на Пеппи.-- Помните, игроки: американский футбол -- это вроде наркотика: большой спрос на рынке. Каждый год колледжи оканчивают пять тысяч выпускников, и все они неплохо умеют блокировать нападающего, играть в защите. И я не намерен больше терпеть оскорблений от кого бы то ни было!
-- От тебя просто разит -- жуткая вонь! -- не обращал внимания на предостережение Пеппи.-- Я тоже честен с тобой.-- Подошел к аптечке, вылил на руки из пузырька немного жидкой мази, растер, согревая ладони.-- Боже, как же здесь холодно!
-- Мне нужно еще кое-что сказать вам, ребята,-- не унимался Шиперс, пытаясь завладеть всеобщим вниманием.-- Я очень хочу, чтобы сегодня вы играли в открытый футбол. Действовать быстрее, энергичнее! Поноситься по полю как следует! Что-нибудь попридумывать эдакое, повыкаблучиваться... Побольше передач!
-- Сегодня никто этого не выдержит,-- рассудительно возразил Гольдштейн.-- Очень холодно, руки у игроков задубели. К тому же на поле снег, мяч будет скользить по нему как по маслу.
-- О чем ты говоришь?! -- не допускающим возражений тоном подхватил Шиперс.-- Публика требует больше пасов -- так нужно дать их. И прошу вас, ребята: играйте серьезно и, как обычно, с полной отдачей. Не упускайте из виду: вы занимаетесь бизнесом!
-- Подумать только -- в такой мерзкий день я должен играть! -возмущался Пеппи, весь дрожа от холода.-- А мог бы сейчас гулять по Гринвич-виллидж, попивать пивко в доме у женушки. Вот бы Краков шлепнулся на поле и свернул себе шею!
-- А у меня дурное предчувствие,-- объявил Клонски.-- Сегодня обязательно что-то случится с моими зубами.
-- Да, еще одно,-- гнул свое Шиперс.-- Тут вышла неувязка со шлемами. Команда любителей должна была сегодня утром играть на нашем поле в шлемах; так вот, из-за снега она не явилась. Так что придется играть без шлемов.
-- Какой добряк наш милый, старый Шиперс! -- съязвил Гольдштейн.-- Уж он позаботится обо всем на свете.
-- Ну ошибка произошла,-- отбивался Шиперс,-- накладка. Этого порой не избежать. Ведь многие ребята играют без шлемов.
-- Многие еще и прыгают вниз головой с моста! -- огрызнулся Гольдштейн.
-- Ну что хорошего в этом шлеме, скажите на милость? -- не сдавался Шиперс.-- В самый ответственный момент, именно когда он так нужен,-- слетает с головы.
-- Ну что еще созрело в твоей умной головке? -- издевался Гольдштейн.-Не хочешь ли, чтобы мы сыграли ввосьмером, ведь на трибунах будет так мало болельщиков?
Все игроки рассмеялись, построились в шеренгу и стали по одному выходить на поле, энергично размахивая руками -- хоть бы немного согреться на ледяном ветру, задувающем с севера. Шиперс, понаблюдав за ними с минуту, вернулся в помещение и включил магнитофон.
"Вперед, только вперед, если ты вышел на поле!" -- громогласно раздавалось из динамика на весь стадион, когда "Красные дьяволы" Шиперса выстраивались в линию на поле, чтобы отразить первую атаку противника. Готовились они к ней без шлемов.
ПРОГУЛКА ПО БЕРЕГУ ЧАРЛЗ-РИВЕР
-- Итак, Шелли! -- провозгласила Гортензия.-- Перси Биши Шелли. Тысяча семьсот девяносто второй -- тысяча восемьсот двадцать второй. Что это за даты?
-- Помню: тысяча семьсот девяносто второй -- тысяча восемьсот двадцать второй,-- откликнулся Роджер на противоположном краю стола, где они сидели за завтраком.-- Поэт-романтик. Направление романтизма: Уильям Вордсворт, Сэмюел Тейлор Колридж, Джон Китс1, Джордж Байрон, Перси Биши Шелли.
-- Совершенно верно! -- похвалила Гортензия; заметила вдруг, как у него закрываются веки в полудреме, что постоянно одолевала его в последние дни, крикнула высоким голосом: -- Роджер!
-- Я не сплю.-- Он откинул назад большую седую голову; на его розоватом профессорском лице появились запоздалые морщины.-- Сегодня утром -- никакой сонливости. Обсуждаемая тема: Шелли -- поэт и драматург. Как видишь, я не сплю и совершенно бодр, дорогая.
-- Налить еще кофе?
-- Не люблю кофе, ты знаешь.
Гортензия налила еще чашку. Для утреннего кофе она приобрела громадные чашки, похожие на миски для каши. Он вытащил одну из своих старых записных книжек для лекций и медленно принялся что-то в ней читать, потирая глаза; передал ее Гортензии.
-- Выпей кофе! -- настаивала она.
Роджер поднял чашку обеими мягкими, старческими руками и стал пить -- в какой-то особой, подчеркнуто аккуратной, деликатной, домашней манере; такая особенность была у него всегда и вот сохранилась даже в старости.
-- Он был выходцем из очень порядочной и богатой семьи,-- начала Гортензия.
-- Скажите, какой парадокс! Подумать только -- еще в тысяча семьсот девяносто втором году порядочность и богатство не мешали друг другу, как-то уживались.-- Роджер фыркнул.-- Ну, вот видишь, со мной все в порядке, даже откалываю профессорские шуточки; жизнерадостен и дееспособен.
Гортензия, улыбнувшись, коснулась руки мужа.
-- Замечательно! Его выгнали из Кембриджа, когда он написал книгу "Необходимость существования атеизма", а его отец перестал разговаривать с ним...
-- Я отлично все помню! -- подхватил Роджер.-- Курс английской литературы для первокурсника; обзор английской литературы. Сам читал его тридцать лет назад. Должен же я хоть что-то помнить из него, как считаешь?
-- Да, дорогой,-- ответила Гортензия.
-- Сегодня утром все так ясно перед глазами,-- отметил Роджер.-- Все ясно как стекло. Может, мне становится лучше? Что скажешь, дорогая?
-- Вполне возможно,-- подтвердила Гортензия.-- Ну а теперь, дорогой, Шелли...
-- Сегодня утром нечего беспокоиться. Для этого нет абсолютно никаких причин. Я прекрасно справлюсь с лекцией в аудитории; буду держать их в ежовых рукавицах. Слава британской поэзии, джентльмены,-- только подумайте: какая дивная музыка столетий! Ну, это риторика старика профессора для молодежи.-- Вдруг, вздохнув, он закрыл глаза и заснул.
Гортензия недовольно покачивала головой, нервно перебирая пальцами седую прядь на шее. Подошла к мужу, легонько потрясла его за плечо.
-- Ну, Роджер! Роджер! Сейчас не время для сна! В девять у тебя пятидесятиминутная лекция.-- Потрясла сильнее.
Голова его беспомощно перекатывалась на груди из стороны в сторону.
-- Роджер! -- закричала она.-- Роджер, встань! Очнись!
-- Дай поспать,-- процедил он сквозь зубы, не открывая глаз.-- Прошу тебя, дай поспать! Всего пять минут... Прошу тебя -- всего пять минут...
-- Нет, никаких минут! Немедленно открывай глаза, сию же секунду! -- не понижала голоса Гортензия.-- Ты должен сегодня бодрствовать хотя бы до двух дня! Дорогой, Роджер, прошу тебя, прошу тебя!
-- Послушай,-- тихо произнес Роджер с закрытыми глазами,-- я старый, уставший человек. Уйди, не мешай!
Гортензия, взяв его голову обеими руками, сильно тряхнула.
Наконец он открыл глаза.
-- Ну что ты ко мне пристала?! Оставь меня в покое! -- закричал он ей прямо в лицо.-- Убирайся отсюда, прошу тебя! Я уже не в состоянии кого-либо учить. Я хочу только одного -- поскорее умереть! Убирайся отсюда!
Она поднесла чашку с кофе к его губам.
-- Давай! Выпей!
Он машинально начал пить, бормоча после каждого глотка:
-- Как я тебя ненавижу... Ты превращаешь последние годы моей жизни в настоящий ад... Пусть меня выгоняют, пусть! Мне абсолютно на это наплевать...
-- Лучше вспомни, какому наиболее заметному влиянию подверглась поэзия Шелли! -- стояла на своем Гортензия.-- Вспомни Уильяма Годвина1, Платона!
-- Мне ничего не нужно! Я хочу спать, и все тут. К черту пенсию, к черту...
-- Так кто оказал наиболее значительное влияние на творчество Шелли, Роджер?
-- Годвин и Платон.-- Он устало махнул рукой.-- Я все знаю. Я себя хорошо чувствую. Прости меня. Неужели я сказал, что ненавижу тебя?
-- Не обращай внимания! -- отмахнулась Гортензия.
-- Нет, я тебя вовсе не ненавижу,-- продолжал Роджер своим слабым старческим голосом.-- Я тебя очень люблю.
-- Знаю. Оставим это!
-- Стоит мне закрыть глаза, как иногда я вижу сны,-- объяснял ей Роджер.-- Не знаю, сплю я или бодрствую, но я вижу сны. Я гуляю по берегу Чарлз-ривер, гляжу через нее на здание Гарварда, а ты идешь со мной рядом. Такое происходит, как только я закрываю глаза.
-- Не будем об этом, дорогой.
-- Ну что в этом дурного или опасного? Я снова отлично себя чувствую,-Роджер потягивал из чашки остывший кофе.-- Как жаль, что мы уехали с Восточного побережья! Нельзя было этого делать. В этом городе мы чувствуем себя словно в ссылке; никогда он мне не нравился. Мне всю жизнь хотелось жить в Бостоне. Ну что нам здесь нужно?
-- Как только оформишь пенсию, сразу переедем в Бостон,-- успокоила его Гортензия.-- Будем гулять по берегу Чарлз-ривер все лето. Ну а пока, дорогой, никак нельзя игнорировать Шелли.
-- Ладно, мне действительно лучше поговорить. Это заставляет меня бодрствовать; я и в самом деле хорошо помню весь этот материал -- всю эту чепуху. Только иногда у меня перед глазами вдруг возникает какая-то пелена тумана, и я чувствую ужасную усталость. И мне так редко хочется говорить,-ты уж не обижайся на меня за это.
-- А я и не обижаюсь,-- успокоила его Гортензия.
-- Маленькая моя Гортензия Слоан! -- Роджер хихикнул.-- Когда мы поженились, мне приходилось делать для тебя абсолютно все, разве только не умывать тебя по утрам.
-- Да, ты хорошо обо мне заботился,-- признала Гортензия,-- всегда.
-- Ну а теперь...-- Роджер снова начал тереть глаза,-- теперь ты превратилась в начальника, лектора, домохозяйку, банкира -- и все в одном лице.
-- Разве плохо обнаружить вдруг, что ты чему-то научилась в этом мире, до того, как отправиться в мир иной? -- мягко отозвалась Гортензия.
-- Но ведь тебе приходится так трудно. Слишком большое физическое напряжение. Ты порой выглядишь куда более усталой, чем я сам.
-- Ша, Роджер!
-- Почему бы тебе не сходить в ученый совет и не подать заявление на пенсию? Вот сейчас, немедленно?
-- Ша, Роджер!
Она уже думала об этом, но попечительский совет этой маленькой обнищавшей школы никогда не назначал преждевременно пенсию старикам. К тому же Роджер не пользовался там большой популярностью, его всегда недолюбливали.
-- В конце концов,-- развивал свою идею Роджер,-- осталось всего два с половиной месяца до истечения срока, и в сентябре мне исполнится шестьдесят пять,-- необходимый для пенсии возраст. Потом начинается отсчет другого срока -- за выслугу лет.
-- Мне кажется, все же лучше доработать до конца, если только можно. Врач утверждает, что это тебе вполне по силам.
-- Врач! Скажешь тоже! Да он дурак! Понятия не имеет, что со мной происходит.
Доктор знал, он во всех подробностях рассказал Гортензии о том, что происходит с ее мужем. Но она не стала возражать, а согласно кивнула.
-- Может, он сбит с толку, дорогой; к чему зря расстраиваться?
Роджер шлепнул себя рукой -- это у него стало обычным жестом,-- выпил еще кофе.
-- Если бы они лучше ко мне здесь относились... если бы мне... сопутствовал успех,-- то мы могли бы пойти с тобой в попечительский совет и поговорить там с ними.
-- Но ты успешно работаешь,-- возразила Гортензия.-- Здесь ты, нужно сказать, добился больших успехов.
Роджер тихо засмеялся.
-- Ты несколько заблуждаешься, дорогая.-- И, словно о чем-то размышляя, откинулся на спинку стула.-- Я никогда не сдерживал своего языка, слишком много говорил. Всегда честно высказывал свое личное мнение. В скольких школах пришлось мне преподавать, дорогая?
-- В четырнадцати.
-- Так вот, я нажил себе врагов во всех четырнадцати. Такой я себе поставил памятник.-- И снова неслышно засмеялся.-- Никогда не умел держать язык за зубами. И тебе это было, конечно, трудно выносить, а?
-- Ничего, я не обращала внимания,-- успокаивала его Гортензия,-- ни чуточки.
-- Прости меня. Мне нужно было почаще затыкаться ради тебя.
-- Для чего? -- возразила Гортензия.-- Ты всегда был таким,-- таким я тебя и любила. Ну, ты помнишь все о Шелли?
-- Каждое дыхание всей его короткой жизни. Все будет подвергнуто самому внимательному анализу.-- Он фыркнул.-- Период с тысяча семьсот девяносто второго по тысяча восемьсот двадцать второй. Так? "Если зима приходит, может ли весна...", "Я слезы лью по Адонаю, а он мертв...", "Меня зовут Озимандис, я царь царей, взгляните на труды мои, вы, все сильные мира сего, и придите в отчаяние.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27