Тот, между прочим, был бы весьма рад, если бы непонятное существо убралось туда, откуда пришло, или хоть облюбовало себе для не то разглядывания, не то обнюхивания Белоконевы лапти. Кикимора не казалась опасной, но была настолько чужой, что… В общем, ну ее совсем. Никогда прежде Мечник этакого не видывал и предпочел бы и впредь не видать.
— Не бойся, — даже не прошептал, а выдохнул Белоконь.
Нет, Мечник не боялся. Хотя следует признать, что чувство, которое вызвала в его душе эта несуразная тварь, все-таки весьма напоминало опаску, — наверное, потому-то Белоконевы слова и подействовали на Кудеслава вовсе не так, как рассчитывал волхв. Может быть, Мечник решил доказать себе, хранильнику и кикиморе, что вовсе он не напуган; а может, впрямь поверил наконец в полную безвредность диковинного зверя и поддался вполне объяснимому любопытству.
Так ли, иначе, но Кудеслав вдруг плавно приподнял руку и почти прикоснулся кончиками пальцев ко вздрагивающим кикиморьим иглам.
Почти — это потому, что кикимора шарахнулась от него с проворством, изумившим Мечника и, похоже, ее саму. Во всяком случае, она сразу же замерла вновь, подслеповато и как-то растерянно моргая. Рыльце ее задергалось пуще прежнего, бормотание стало слышимым:
— Тц-тц… То… Тц-то-ты…
И вдруг…
— Ты… То, что ты… ты… — негромкий, сипловатый, но вполне отчетливый голос. — То, что ты… ты… удумал — забудь, забудь. Беда выйдет. В гра-гра-граде новость. Узнай, узнай. Своих в гра-град не води. Ищи челны, челны, челны. Скоро найдешь — долго жити, не найдешь — волком выти, выти, выти, выти… ти-ти-ти…
Говорок невероятного создания утратил внятность и снова растворился в бессмысленном бормотании, из которого столь нежданно прорезался миг назад. Кикимора крутнулась на месте — глухо простучали иглы на ее спине — и неуклюже, как-то боком поскакала прочь. Через несколько мгновений она скрылась за тем самым деревом, из-за которого появилась.
Еще несколько мгновений Кудеслав неотрывно глядел ей вслед, потом резко, всем телом обернулся к волхву. Тот суетливо утирал трясущимися ладонями мокрое, посеревшее лицо. Движения Белоконевых рук — вроде бы и спорые, но неуверенные, беспомощные какие-то — до того походили на повадку кикиморы, что Мечник поперхнулся готовыми сорваться с уст вопросами.
А хранильник вдруг спросил незнакомым голосом — пискляво, с запинками:
— Она… Говорила она? Что она говорила?
— Ты разве не слыхал? — изумился Кудеслав. — Рядом же…
— Она тебе говорила. — Голос волхва сделался почти что обычным, и прорезалась в нем какая-то сухость — вроде как обиделся Белоконь. То ли на Мечника, который не понимает очевидного, то ли на кикимору, удостоившую говорением не волхва (с которым снисходят беседовать даже боги).
Немедленно почувствовав себя виноватым, Кудеслав торопливо пересказал услышанное от нелепой твари. Волхв цокнул языком — снова-таки вышло до того похоже на кикиморье поцокивание, что Мечник невольно прыснул (сказалось, поди, только-только пережившееся напряжение). Спохватившись, Кудеслав принялся бормотать извинения за непочтительный смех, но Белоконь досадливо отмахнулся. И спросил:
— А что ты придумал делать теперь, после мокши? Что кикимора забыть-то велела?
Мечник дернул плечом:
— Да я вроде как и собирался вести мужиков прямо отсюда челны искать. И с Велимиром так же сговорено, и с головою мокшанским — он да сын его при нас будут, в заручниках.
— Тогда вовсе ничего не пойму… — начал было волхв, но осекся.
Потому что над самым его ухом раздался хриплый голос:
— А ты, Кудеслав, всех ли собирался вести отсюда на поиски?
Мечника будто подбросило е земли, рука стремительно метнулась к оружию. Лишь в самый последний миг он успел удержать вырвавшийся из ножен клинок от удара по невесть откуда взявшемуся человеку.
Человеком этим оказался Ковадло.
Он стоял совсем близко, в паре-тройке шагов, расслабленно и спокойно опершись на кузнечный молот. Видать, проклятая кикимора без остатка сожрала все Мечниково и Белоконево внимание — иначе кователю ни за что не удалось бы подойти незамеченным.
Ведь только за миг какой-то до появления кикиморы Кудеслав оглядывался — никого поблизости не было. И вот, на тебе…
Крался, значит, этот-то. Зачем? У которых намерения добрые, тем вовсе незачем тайком следить за своими же… Впрочем, своими ли? Ой, похоже, не своими считает Званов подручный волхва да Мечника! Заметил, что уединились для важного разговора, и решил подслушать? Тогда почему так вот внезапно открылся? Впрочем, это как раз понятно. Издали не слыхать было, вот и сунулся вплотную — авось на подходе хоть клочок беседы ухватит. Ну и, опять же, кикимора — тоже небось впервые увидел, вот и ошалел…
Да, это понятно. Непонятно другое: отчего он не остался в заручниках у мордвы?
Ковадло будто бы сумел расслышать Кудеславовы мысли столь же легко, как расслышал бы внятно сказанные слова.
— Мордве я вместо себя Званова сынка предложил, — спокойно объяснил слободской нарочитый муж. — Он с нами пришел сперва к общинному граду, а после и сюда — ты, верно, углядел его меж другими…
Мечник лишь бородой мотнул: поди, мол, упомни в лицо всех сыновей, которых Зван понавытворил на своем длиннючем веку! Кудеславу и в слободе-то приходилось бывать раз-два и обчелся…
А Ковадло продолжал:
— Самому же мне никак нельзя надолго отлучаться от Звана. Он теперь шибко сложную работу работает — кроме меня подручничать некому… Ничего, мокшанский староста на такую подмену согласился с охотой. И Велимир согласился.
«Еще бы Велимиру было не согласиться! — досадливо подумал Мечник. — Споры, что ли, было ему затевать с тобой при мордве?! Эк ведь всех обошел, хитрован проклятый! Одно слово — кователь!».
— А кто это к вам приходил? Кикимора? То-то показалось мне, еще как к мокшанской луговине шли, будто следы ее… И позже чуть вроде мелькнула в кустах… Решил — мерещится или, может, Лешак вздумал пошутить шутку…
— Мерещится, говоришь? — Белоконь неторопливо встал, потянулся с хрустом и вдруг неуловимым движением ноги взбросил себе в подставленную ладонь лежавший на траве посох. — Мне вот тоже померещилось. Как-то неправильно все получилось: звала-то она Мечника, а услышал зов только я. Почему бы это? Может, не кикимора звала? Может, ее звали, а? И вот ты, воин отважный, чего-то все больше возле меня вертелся, а не близ опушки, где стрелы. Не то боязливый ты, не то дело какое вынашел себе поважней воинского… Ну, чего молчишь, кователь? Как правильнее сказать: кователь или колотун? Или колдун?
Ковадло выслушал все это с каменным лицом и вновь повернулся к Кудеславу:
— Зван для тебя меч работает — вот почему мне обратно в слободу надобно.
— Да у меня вроде как есть меч-то. — Кудеслав будто играючи махнул клинком, и красноватые предзакатные отблески, отразившись от чищеного железа, полоснули Званова подручного по глазам. — Вроде бы не худое оружие, как считаешь? А уж жизней на своем веку пожрало — вспомянуть страшно! Нравится?
И снова клинок мелькнул возле самого Ковадлова лица, полыхнув отраженьем небесной меди. Кователь даже не прищурился.
— Зван говорит, что ты свой меч можешь вскорости утерять, — произнес он с прежним спокойствием. — И еще сказал, что сработанный им клинок будет лучше этого.
Белоконь выговорил с ехидцей:
— Зван может сработать куда как лучше, это верно. Он кузнец знатный, небось урманские кователи поплоше его…
Волхв уколол Мечника стремительным испытующим взглядом, и тот кивнул: ясно. Урманы тоже считают своих кузнецов ведунами. А еще у них есть поверье, что умелый кователь через оружие своей работы может сломить под себя волю того, кому оно отдано.
— Ну, будет нам языки трепать! — Волхв посерьезнел, крутанул в пальцах тяжеленный посох, как дети иногда хворостинки крутят. — Ты, Ковадло, покуда иди к остальным, да погляди, чтоб там не вышло никакой обиды мокшанам-заручникам.
Вот тут-то Ковадлова выдержка и иссякла.
— А ты почему решил, что они уже отдались нашим родовичам? — изумленно вскинул брови Званов наперсник.
Белоконь ухмыльнулся не без самодовольства:
— Не веришь мне, старику, — иди да проверь. Хочешь, заспорим на два щелчка?
— На два… — протянул Ковадло. — Ты, пожалуй, и одним-то до смерти пришибешь! Ладно уж, с тобой спорить — дураком быть!
Он повернулся, вскинул молот на плечо и неторопливо зашагал к опушке.
Глядя ему в спину, волхв тихонько сказал:
— Может, заручники еще и не отдались нашим, но иначе бы мне его не спровадить столь быстро. Ну, — он повернулся к Кудеславу, — что будешь делать?
— Думаю, нужно идти к тому мыску, где мы без челнов остались, — откликнулся Мечник. — Кикимора…
Белоконь зло мотнул головой, перебил:
— Кикиморе я теперь не верю! Чем большей ведовской силой владеет тварь, тем же и податливей она чуждой ведовской воле!
— Ладно, — легко согласился Мечник. — Пес с нею, с кикиморой. Только не пойму: она ведь про челны говорила. Если и впрямь Ковадло ее наслал, зачем ему гнать нас за челнами прямо теперь же? К тому же он знает, что мы и так с мордвой порешили туда идти… А кикимора сказала, будто от задуманного выйдет беда, и велела искать челны — это то есть делать задуманное… А иначе, мол, волком взвоешь… Глупая она, что ли, кикимора-то? И так — беда, и навыворот — тоже беда…
— Очень может статься, — мрачно сказал волхв. Кудеслав не понял, о чем это он: о кикиморьей глупости или о беде, которой — хоть так поверни, хоть эдак — все равно не минуешь. Не понял, однако же спрашивать постеснялся.
— Давай-ка вот как сделаем, — сказал он. — Ты с прочими иди сейчас на тот проклятый мысок — Кощей знает, где это, и Злоба, и еще многие. Заночуйте где-нибудь у реки, а утром чтоб уже там… Только Ковадло да слобожан не отпускай от себя. Я уж было хотел без них идти, но… Вот и выйдет по-кикиморьи — и за челнами, и не так, как сперва задумано.
Белоконь мотнул головой:
— Не отпущу Ковадло — может получиться свара. Кровь меж родовичами. А это — роду-племени скорый конец.
— Похоже на то, что кровь меж родовичами уже была, — неестественно ровным голосом сказал Мечник. — И новой, боюсь, никак не минуешь.
Волхв с присвистом втянул воздух сквозь плотно сжатые зубы.
— Ну а ты куда навострился? — спросил он чуть погодя.
— А я — в град. Может, впрямь там новость какая? К утру буду на мысе.
— К утру?! — ошарашенно вскинулся хранильник. — Ой ли?
Кудеслав поглядел туда, где маялся привязанный Велимиров конь; потом вновь обернулся к волхву.
— Не успеет Хоре лик свой явить из-за древесных вершин, как я буду к вам, — сказал он и прищурился: — Что, на два щелчка хочешь? Давай!
— Давай! — согласился хранильник. — Ни в жизнь тебе к утру не… Э, стой, стой! — вдруг спохватившись, крикнул он вслед Мечнику, который уже двинулся было прочь. — Только речь-то о будущем утре, не о том, которое после! И щелчки чтоб по голым лбам, слышишь?! А то знаю я тебя, небось собираешься под расплату подставить шлем!
* * *
До градской поляны Кудеслав добрался за полночь, вымучив коня все-таки не до смерти, а всего лишь до полусмерти. Можно считать, что повезло обоим: Мечнику не пришлось преодолевать остаток пути через ночной лес пешком, а конь… что ж, он еще мог оправиться после выпавшей на его долю убийственной скачки.
Ночь была темной, беззвездной: вскоре после заката небо затянула плотная облачная пелена. Так что скачка сквозь чащу-матушку, пускай даже и по торной тропе, превратилась в дело весьма и весьма опасное. Как ни берегся Кудеслав, его лицо, колени и руки крепко исхлестало ветками, а уже перед самой поляной острый сучок распорол Мечникову скулу, лишь чудом помиловав глаз. Коню же досталось так, что Мечник невольно радовался темени, мешающей видеть раны злосчастной животины.
Несмотря на спешку, приходилось частенько останавливаться, чтобы дать коню хоть несколько мгновений отдыха, а заодно оглядеться. В этакую ночь да при этакой прыти сбиться с тропы было куда проще, чем удержаться на ней, хоть и считалась эта самая тропа торной. Только благодаря дару чувствовать окружающее почти без помощи зрения Кудеславу удалось-таки не заплутать в чащобной темени.
Мечник не сомневался, что уж теперь-то, после всего произошедшего за последние дни, градская охорона преисполнена рвения и просто-таки мечтает кого-нибудь изловить. Он довольно смутно представлял себе численность общинной сторожи и мог лишь догадываться, отряжены ли ночные дозоры в лес, а потому, подъезжая к поляне, на всякий случай принялся во все горло распевать песенки из тех, что можно услышать на свадьбах да во время праздничных игрищ — воздаяний Ящеру, Хорсу и другим богам. То ли эта уловка возымела ожидаемое действие, то ли по малочисленности остававшихся в общине мужиков Яромир не засылал дозоры в лесную темень — так ли, иначе, но Кудеслав беспрепятственно добрался до самого частокола.
Когда шатающийся от усталости конь вынес своего мучителя на поляну, Мечнику сразу бросились в глаза с полдесятка мужиков, перевешивающихся через верхушку тына близ лесных ворот — вернее, близ воротного проема, кое-как перегороженного обломками порубленной створки. Подсвеченные багровым факельным дымом мужики-охоронники напряженно вглядывались в темень. Наверняка несущиеся из лесу нелепые песнопения собрали сюда если не всю, то почти всю градскую охорону — очень уж интересно было поглазеть на ушибленного по лбу ночного певца.
Нет, все-таки у мокшан вместо голов лапти дырявые. Глупо было давеча тратить стрелы; вовсе глупо было подставляться под валящуюся с тына увесистую дрянь да потеть, высаживая воротину топорами. Всего-то и дела: ночью одному запеть по-вятски где-нибудь на опушке, а прочим преспокойненько лезть через тын с противоположной стороны. Охорона, леший ее забери… Правду все-таки говорят: дураков даже собственные беды не учат. Дураки и есть. Только то и утешает, что мордва не умнее. А вот «над старейшинами старейшина» со своим сыночком-воеводою… Как это Волк о мокшанском граде сказал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53