– Вас ранили в России? – спросила она.
– Да.
– Мне говорили, что эта зимняя кампания была тяжелой.
– Думаю, не будет преувеличением сказать, что это был незабываемый опыт.
Она продолжила:
– Райсшлингер и все остальные… вы будто из разных миров. Вы…
– Немец, чья страна воюет, – перебил он ее. – На самом деле все очень просто. К сожалению, это так.
– Думаю, да.
Он вздохнул, его лицо немного смягчилось.
– Я всегда, с самого детства, любил дождь.
– Я тоже, – сказала она. Он печально улыбнулся.
– Вот и хорошо, значит, у нас действительно есть что-то общее.
Они сидели и ждали Гортензию, дождь усиливался, и ее тетка, как всегда, оказалась права: Женевьеве никогда еще не было так хорошо, как сейчас.
В одном шпионском фильме Женевьева видела, как главный герой приклеил волос к замочной скважине так, что потом легко мог определить, входили ли в его комнату. Она использовала эту хитрость с двумя ящиками своего туалетного столика. Вернувшись из церкви, она первым делом проверила их. Оба открывали.
Маризы не было поблизости, потому что Женевьева сказала ей перед уходом, что не нуждается в ней до ленча; она закурила сигарету, чтобы выдержать необходимую паузу, а потом пошла искать Прима. Она нашла его за столом в библиотеке, с ним был Райсшлингер. Они проверяли какой-то список.
Они оба подняли глаза. Женевьева сказала:
– Это уж слишком, полковник. То, что ваши сотрудники должны проверять иногда наши комнаты, можно – хотя и с трудом – пережить как вынужденную необходимость. Но я не могу закрыть глаза на пропажу пары очень ценных бриллиантовых серег, фамильной драгоценности. Я буду вам бесконечно обязана, если вы примете меры, чтобы мне их вернули.
– Вашу комнату осматривали? – спокойно спросил Прим. – Откуда такая уверенность?
– По доброй дюжине признаков – вещи лежат не на своих местах, ну и, конечно, серьги.
– Может быть, ваша служанка просто убирала комнату? Вы говорили с ней?
– Это невозможно, – нетерпеливо сказала Женевьева. – Я отпустила ее на все утро, перед тем как уехала в церковь.
Прим обратился к Райсшлингеру:
– Вам что-нибудь известно об этом? Лицо Райсшлингера побледнело.
– Нет, штандартенфюрер. Прим кивнул:
– В любом случае, вы не могли предпринять такую проверку без моего ведома.
Райсшлингер молчал.
– Так что же дальше? – спросила Женевьева.
– Я разберусь с этим, – сказал ей Прим, – и зайду к вам.
– Спасибо, полковник. – Она повернулась и быстро вышла.
Прим закурил и взглянул на Райсшлингера:
– Итак…
– Штандартенфюрер… – Лицо Райсшлингера было мокрым от пота.
– Правду, приятель. Пять секунд – это все, что я вам даю. Я вас предупреждал.
– Штандартенфюрер, вы должны меня выслушать! Я лишь выполнял свои обязанности. Вальтер – он меня беспокоил. Я думал, может, есть еще что-то.
– И вы заставили служанку мадемуазель Треванс проверить комнату своей госпожи, а пока она это делала, к пальцам этой маленькой глупой суки кое-что прилипло? Все это нам очень помогает, Райсшлингер! Уверен, вы согласны со мной!
– Штандартенфюрер, что я могу сказать?
– Ничего, – устало ответил Прим. – Просто найдите Маризу и приведите ее ко мне.
Женевьева ждала в своей комнате и слегка нервничала, сидя у открытого окна и пытаясь читать. Но Гортензия в конце концов снова оказалась права. Не прошло и часа после ее визита в библиотеку, как послышался стук в дверь и вошел Прим.
– У вас есть минута времени? – Он пересек комнату, держа в руке ее серьги, и уронил их ей на ладонь.
– Кто? – спросила она.
– Ваша служанка. Видите, я был прав.
– Неблагодарная потаскушка. Вы уверены?
– Боюсь, что да, – спокойно сказал он, и ей захотелось узнать, что произошло между ним и Райсшлингером.
– Ясно, значит, она вернется на ферму.
– Это, я бы сказал, импульс момента в большей мере, чем что-либо другое. Глупая девчонка настаивала на своей невиновности, хотя я и нашел серьги в ее комнате. В любом случае вряд ли она могла надеяться избежать наказания.
– Вы предлагаете, чтобы я дала ей шанс исправиться?
– Здесь нужно просто немного милосердия, ведь эти люди так скудно питаются сейчас. – Прим выглянул в окно: – Отсюда действительно открывается прелестный вид.
– Да, – согласилась Женевьева. Он грустно улыбнулся:
– У нас много дел, мы должны подготовиться к завтрашнему визиту маршала. Вы извините меня?
– Конечно.
Дверь за ним закрылась. Женевьева подождала пару минут и быстро вышла следом.
– У Маризы роман с одним из солдат, – сказала Гортензия, – по крайней мере, так сказала Шанталь. – Она поглядела на старую служанку: – Можешь привести ее сейчас ко мне?
– Это что-то нам дает? – спросила Женевьева. Гортензия позволила себе слегка улыбнуться:
– Солдат Маризы сегодня вечером и завтра стоит на дополнительном посту на террасе у библиотеки, и она этим недовольна. Она думает, что это ты виновата.
Женевьева растерянно посмотрела на нее:
– Я ничего не понимаю.
– Солдат у ворот, когда ты приехала, – объяснила тетя. – Ты не захотела показать ему свои бумаги. Как только эта история дошла до Райсшлингера, с мальчиком стали обращаться плохо, грубо. Его капитан подумал, что иначе это отразится на нем самом, и принял соответствующие меры. Шанталь говорит, что Мариза очень сердита на тебя.
– Ты предполагаешь как-то использовать ее? Это то, ради чего все и было затеяно, так?
– Естественно. Тебе нужно попасть в библиотеку, и сделать это можно только во время бала. У тебя должен быть повод на время выйти. Запор на третьей сводчатой двери все еще сломан, как тридцать лет назад. Если ты достаточно сильно толкнешь, она откроется. Сколько времени тебе нужно, чтобы воспользоваться этим твоим фотоаппаратом? Пять минут? Десять?
– Но часовой снаружи, – усомнилась Женевьева, – на террасе?
– А, да. Молодой человек Маризы. Кажется, его зовут Эрих. Думаю, мы можем рассчитывать на то, что она уведет его в кусты и продержит там достаточно долго. А все остальные будут развлекаться.
– Бог мой, – восхитилась Женевьева. – Ты уверена, что среди наших предков не было Борджиа?
Мариза появилась через пару минут в сопровождении Шанталь с распухшим от слез лицом.
– Пожалуйста, мадемуазель, – запричитала она. – Я не брала ваших серег, клянусь.
– Но ты обыскивала мою комнату по приказу Райсшлингера, не так ли?
У нее отвалилась челюсть от удивления, она была в таком шоке, что даже не пыталась отрицать.
– Видишь, мы знаем все, дурочка, и полковник Прим знает, – сказала Гортензия. – Он заставил тебя сказать ему правду, не так ли, и велел молчать обо всем?
– Да, графиня. – Мариза упала на колени. – Райсшлингер ужасный человек. Он сказал мне, что пошлет меня в концлагерь, если я не сделаю то, что он приказывает.
– Встань, девочка, ради всего святого, встань! – Мариза послушно встала. – Ты хочешь, чтобы я послала тебя обратно на ферму? Это будет позором для твоей матери, ведь так?
– Нет, графиня, пожалуйста! Я сделаю все, что вы скажете!
Гортензия потянулась за сигаретой и холодно улыбнулась Женевьеве.
– Видишь? – сказала она.
Крэйг Осборн был занят в штаб-квартире ОСС большую часть дня. Когда он вышел оттуда, был уже вечер, и до госпиталя в Хэмпстеде он добрался только в семь часов. Охранник не открыл ему ворота, спросив сквозь прутья ограды:
– Что я могу сделать для вас, сэр?
– Майор Осборн. Узнайте, доктор Баум должен ждать меня.
– Мне кажется, он ушел, сэр, но я проверю. – Охранник пошел в свое помещение и спустя минуту вернулся. – Я был прав, сэр. Он ушел час назад, как раз перед тем, как я заступил на дежурство.
– Проклятье! – сказал Крэйг и повернулся, чтобы уйти.
– Вы по срочному делу, сэр? – спросил охранник.
– Вообще-то, да.
– Я думаю, вы найдете его в «Гренадере», сэр. Это паб на Чарльз-стрит. Прямо по дороге. Вы не пройдете мимо. Он там сидит почти каждый вечер.
– Благодарю вас, – сказал ему Крэйг и поспешил прочь.
В этот вечер офицеры собрались на небольшую вечеринку, которую устраивали по случаю приезда Роммеля, и Земке попросил Женевьеву присутствовать на ней, поскольку Гортензия снова собиралась обедать в своей комнате.
– Я обещала быть в полной форме для Роммеля, – сказала она генералу. – Этого вполне достаточно.
Женевьева была готова спуститься вниз к семи часам и только что отпустила Маризу, когда услышала осторожный стук в дверь. Она открыла и увидела Рене Дизара, стоявшего перед ней с подносом в руках.
– Вы просили кофе, ма-амзель, – серьезно сказал он. Женевьева раздумывала лишь мгновение.
– Спасибо, Рене, – сказала она и отступила назад. Когда она закрыла дверь, Рене опустил поднос на стол и быстро повернулся:
– У меня всего одна минута. Мне приказано явиться на очень важную встречу.
– Зачем?
– Возможно, вести из Лондона.
– Вы можете покинуть замок без проблем?
– Не беспокойтесь обо мне. Я знаю, что делать. – Он улыбнулся. – А у вас все в порядке?
– Пока да.
– Я постараюсь зайти к вам завтра, но сейчас мне нужно идти. Спокойной ночи.
Он открыл дверь и вышел. Она вдруг впервые по-настоящему испугалась. Глупости, конечно. Женевьева налила себе немного кофе, подошла к окну и присела, стараясь успокоиться.
Танцы устроили в старой музыкальной комнате. Там, на небольшом возвышении в углу, стоял концертный рояль. Она вспомнила, как играла в последний раз для Крэйга Осборна, и понадеялась в душе, что никто не попросит ее сесть за инструмент здесь.
Анн-Мари была более способной и больше занималась. Она могла бы стать профессиональной пианисткой, но ей хватало ума не проявлять слишком большого усердия. Она всегда считала, что это не ее призвание. Она, наверное, была права, впрочем, как и во всем остальном.
Женевьева изображала аристократку до мозга костей – хороший способ избежать общения с людьми, которых она должна была бы знать. Кто-то открыл дверь на террасу, и в помещение ворвался холод. После полудня прибыл бригадный генерал СС по фамилии Зайльхаймер с женой и двумя дочерьми и армейский полковник с перевязанной рукой. Он держался молодцом, стараясь, видимо, поддержать свою репутацию героя войны перед молодыми офицерами, которые окружали его. Присутствие Земке и бригадира вызывало заметное напряжение. Возможно, они заметили это, потому что незаметно удалились, и обстановка сразу оживилась.
В течение первого часа два молодых офицера следили за граммофоном по очереди, но вскоре поручили это занятие одному из солдат, а сами решили попытать удачи с дочерьми бригадира, каждая из которых выглядела не старше семнадцати лет; обе раскраснелись от того внимания, которое им тут оказывали. Они, конечно, с нетерпением ждали бала и жаждали увидеть великого Эрвина Роммеля. Младшая с раздражающим хихиканьем заявила, что никогда раньше не встречала столько солидных молодых людей в одной комнате, и спросила, что Женевьева думает по поводу того темноволосого полковника СС. Она говорила по-французски, то же пытались делать и все немцы. Эта последняя фраза была сказана несколько громче, чем следовало бы. Макс Прим с рюмкой коньяку в руке держался очень прямо, разговаривая с армейским полковником, но в его голубых глазах мелькала скрытая радость, когда он изредка бросал быстрый взгляд на Женевьеву.
Она смотрела на него, на этого человека, который был, конечно, совсем не таким, каким она его себе представляла. Все немцы были нацистскими зверьми, как Райсшлингер. Она верила в это, потому что ей полагалось верить. Но Прим отличался от всех, кого она знала до сих пор. Когда она смотрела на него, то понимала, что такое человек, «рожденный солдатом». И все же она не могла забыть того, что делали люди, подобные ему. Она видела кое-что собственными глазами, но было и другое, более страшное. Лагеря, например. Она вздрогнула. Глупые мысли. Она направлена сюда с определенной целью и должна помнить об этом.
Музыка представляла собой странную смесь немецких, французских и даже американских мелодий. Завтра ничего подобного не будет. Свет будет ярким и сильным, и музыка будет возвышенная, оркестровая. Они будут пить пунш и шампанское из серебряных бочонков де Вуанкуров, а солдаты будут в мундирах и белых перчатках.
Подошел молодой лейтенант и пригласил ее на танец настолько застенчиво, что она одарила его самой яркой улыбкой Анн-Мари и сказала, что польщена. Он был хорошим танцором, возможно, лучшим в этой комнате, и покраснел, когда она сказала ему комплимент.
Пластинку сменили, она стояла в центре комнаты, болтая с лейтенантом, и вдруг услышала голос:
– Теперь моя очередь. – Райсшлингер протиснулся между парнем и Женевьевой, так что молодой лейтенант вынужден был отступить назад.
– Я люблю сама выбирать партнеров, – сказала она.
– Я тоже.
Когда заиграла музыка, Райсшлингер крепко взял ее за руку. Он все время улыбался, наслаждаясь временным превосходством: она была бессильна, пока крутилась пластинка.
– Когда мы встречались в последний раз, – заговорил он, – вы сказали мне, что я не джентльмен. Стало быть, я должен учиться улучшать свои манеры. – Он засмеялся, будто сказал что-то ужасно остроумное, и она вдруг поняла, что он сильно пьян.
Когда пластинка кончилась, они остановились у сводчатых дверей и он внезапно вытолкнул ее на террасу.
– По-моему, это уж слишком, – сказала Женевьева.
– Да нет, не слишком. – Он схватил ее за запястья и прижал спиной к стене. Она вырывалась, а он хохотал, наслаждаясь, борясь вполсилы, и тогда она сильно наступила каблуком ему на ногу. – Ах ты, сука! – закричал он. Его рука взлетела вверх для удара, но вдруг кто-то схватил его за плечо и оттолкнул в сторону.
– Вам ведь уже говорили, что у вас плохие манеры! – сказал Макс Прим.
Райсшлингер стоял, кипя от ярости, а Прим глядел на него странно угрожающим взором:
– Вам заступать на дежурство в десять, разве нет?
– Да, – скрипнул зубами Райсшлингер.
– Тогда я предлагаю вам уйти и приступить к исполнению своих обязанностей. – Райсшлингер дико посмотрел на него. – Это не совет, а приказ, – добавил Прим.
Железная дисциплина СС возобладала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31