Мне прекрасно известно, что мой сын — телепат, со всеми вытекающими последствиями. Но, Грегори, сумеешь ли ты расшифровать прочитанное? Сможешь ли поступать в соответствии с истинными желаниями женщины, не обманываясь их внешней простотой?— Возможно, мне удалось бы преуспеть в этом деле, если б ты открыла мне ее желания.— Это должна сделать она сама, и именно сейчас, пока спит. Пойди сюда, сядь на мое место, — одним гибким движением Гвендолен поднялась с земли и поманила сына. — Положи ей руки на виски и читай ее мысли. Что-то может показаться тебе отвратительным, что-то ужаснет, но это необходимо. Ты должен знать нынешнюю Морагу, это поможет понять тебе, чего ожидать в будущем. Ведь в глубине ее лежит скрытая, неосознанная тоска.— Я дам ей все, по чему она тоскует, — торопливо сказал Грегори.— Нет, сын. Человеку надо дать только самое важное! — Гвен отступила на шаг и окинула сына критическим взглядом. — А теперь займись делом: изучи ее мозг и реши, что главное, а что — второстепенное. А еще нужны кое-какие физические данные.Юноша вздохнул со стоическим терпением:— Знаю, мама, ты снова скажешь, что мне надо было больше тренироваться!— Увы, Грегори, время для разговоров прошло, — вздохнула Гвен.— Мы уже решили, мама, — вмешалась Корделия. — Тут нужен Джеффри, он при помощи телекинеза поможет с моделированием фигуры Грегори. Поверь, это сработает ничуть не хуже многодневных тренировок.— Не думаю, — покачала головой Гвен. — Ты еще пожалеешь, что не прислушивался к моим советам! Наращивание мускульной массы в несколько дней может быть очень мучительным.— По крайней мере, это будет заслуженным и честным мучением, — упрямо сжал губы Грегори. — Если уж Магнус сумел пройти через сердечные терзания, то и я как-нибудь выдержу физическую боль.Гвен отнюдь не была уверена, что ее старший сын Магнус с успехом прошел испытание, но он, по крайней мере, остался жив. Ее опять покоробила перспектива помогать мучительнице сына, но Гвендолен сказала себе, что если лечение пройдет успешно, это будет совсем другая женщина, вовсе не та, которая искалечила Магнуса. Возможно, она сбросит наносную шелуху, что оставили годы унижений и оскорблений, многолетняя погоня за признанием и усталость от привязанностей по расчету, и тогда ее истинный облик засияет красотой и добротой. «А возможно, — прошептал предательский внутренний голос, — несмотря на все твои усилия, останется тем же убийцей-вампиром!»Гвен отогнала от себя эту мысль; ей не хотелось верить, что Финистер по натуре — убийца с садистскими наклонностями.— В случае успеха тебя ожидает тяжкий труд, — сказала она сыну. — Долгие месяцы сердце этой женщины будет хрупким и ранимым. Чтобы завоевать ее доверие, тебе придется пройти различные испытания.Она будет вновь и вновь гнать тебя прочь, прежде чем разрешит остаться. Здесь нужен человек, невероятно тонкий и терпеливый, способный сопереживать и обладающий большими запасами эмоциональных сил, которые позволили бы продержаться первые трудные дни.— Сопереживать? — удивился Грегори. — А мне способность сопереживать всегда виделась большим недостатком! Не поверишь, как это усложняло мою жизнь.Ведь прежде чем высказать свое мнение, я каждый раз долго колебался, боясь ранить чьи-то чувства.— Так вот почему с возрастом ты становился все молчаливее, — задумчиво произнесла Гвен.— Разве такая сильная эмпатия не слабость? — перешел в наступление Грегори. — Разве моя способность чувствовать боль других не выходит далеко за рамки здравого смысла?— Сочувствие надо, конечно же, умерять разумом, — медленно сказала Гвен, — но мне бы очень не хотелось считать заботу о других слабостью.— Он всегда был самым нежным и заботливым из нас четверых, — признала Корделия.— Но по мере взросления научился скрывать эти качества. Не так ли, сын мой, — истолковала Гвен, — Они что, делали тебя жертвой мелкой жестокости других людей?Грегори покраснел и отвел взгляд. Так же, как и Корделия, хотя та выглядела виноватой.— Стыдно играть на доброте других, — сурово произнесла Гвен, глядя на дочь. — И теперь, как я понимаю, ты опасаешься, что эта Финистер будет поступать аналогичным образом?— Это уже случилось, мама, — сказала Корделия. — Ведь расставляя ловушку для Грегори, она эксплуатировала именно его потребность помогать другим.— Ты хочешь сказать: Финистер использовала склонность твоего брата искать и отыскивать в людях какие-то скрытые добродетели, которых там, может быть, и нет?— Да есть они, мама, — взорвался Грегори. — Нет нужды копаться в ее детских воспоминаниях, чтоб понять: Финистер — чистый и хороший человек, лишь по несчастью превращенный воспитанием в убийцу и предательницу!— Вот и ответ, мама, — тихо проговорила Корделия. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Гвен заговорила низким и дрожащим голосом:— Но это же подлость — воспользоваться влюбленностью человека, чтоб напасть на него!— Ее так учили, мама, — упрямо возразил Грегори. — Злобная оболочка, которую ты видишь, является результатом воспитания, но, поверь, под ней — большие запасы нежности и чистоты.Юноша вдруг прервался, переводя взгляд с матери на сестру.— В чем дело? Что вас так поразило?— Чистота твоей любви к ней, — ответила Гвен. — Если раньше казалось, будто эта змея обманом влюбила тебя в себя, то теперь мне ясно: ты полюбил потому, что разглядел в ней нежного ребенка, заколдованного и изувеченного силами зла.— По крайней мере, это не та слепая любовь, которую я подозревала прежде, — согласилась Корделия.Гвен стряхнула с себя задумчивость и проговорила:— Ну что ж, раз твоя любовь прозревает истину, я постараюсь употребить всю свою мудрость и мастерство, чтоб вызволить из скорлупы это нежное и сладостное дитя. Если оно еще не погибло.— Нет, нет, мама! — воскликнул Грегори. — Оно еще там, внутри, и живо! Я знаю это наверняка, потому что чувствую!— Так как же, сын? — спросила Гвен с грустной улыбкой. — Любишь ли ты то незримое дитя или женщину, которая из него выросла?Юноша задумался, прислушиваясь к чему-то внутри себя.— Ни то, ни другое, — проговорил он. — Я люблю женщину, в которую могло превратиться это дитя, и, возможно, еще превратится. Гипотетическую женщину.— Что ж, посмотрим, удастся ли превратить ее в настоящую, реальную женщину, — сказала Гвен. — Мне надо обдумать свои возможности в отношении человеческого сердца и мозга. Я пойду, а ты следуй указаниям твоего брата, пусть даже малоприятным. Когда он отпустит тебя передохнуть, займись нашей подопечной.Окунись в ее спящее сознание, познай все ее нужды, все мыслимые наслаждения и тайные страхи. Ты должен уметь удовлетворять первые и избегать вторых.— Да, мама, — кивнул Грегори, глядя на нее во все глаза (огромные глаза).— Тебе также не мешало бы научиться игре и веселью, — неумолимо продолжала Гвен. — Я знаю — это не твой стиль, но, поверь, немногие женщины польстятся на мужчину, который ничего не смыслит в игре.Затем она обернулась к дочери.— Не давай ему покоя, Корделия, тереби и поддразнивай, пока он не прочувствует игру и не научится получать от нее удовольствие!— Я постараюсь, мама, — в глазах девушки было сомнение. — Хотя, видит Бог, я достаточно билась над этим в детстве, а он всегда принимал мои попытки за жестокость.— Теперь я научусь, — заверил ее Грегори.— Неплохо время от времени устраивать соревнования в остроумии, — посоветовала мать.Она снова повернулась к юноше.— Надеюсь, что уж здесь-то ты сумеешь оценить прелесть игры. А затем закрепим успех и распространим его на прочие игры.— Я сделаю все, что возможно для достижения этого, — пообещал Грегори, однако выглядел он не очень уверенно.— Тебе необходимо еще кое-чему научиться, — добавила Гвендолен. — Но этим Джеффри поделится с тобой, непосредственно из мозга в мозг.При одной мысли об этом Грегори заметно покраснел.— Не сомневаюсь: во время урока он будет красен, как свекла, — усмехнулась Корделия.Грегори, было, повернулся к ней, с напряженным лицом, но, заметив лукавую улыбку матери, расслабился.— А, я понял, это то самое поддразнивание, о котором вы говорили. Ну, что ж, если надо научиться заниматься любовью, я сделаю это, пусть даже не с красным, а с пурпуровым лицом.— Ну, хоть так, — вздохнула Гвен, — хотя я предпочла бы видеть восторг и удивление.Грегори нерешительно посмотрел на мать и отвел взгляд.— Мама, ты действительно веришь, что я смогу постигнуть все это? — спросил он.— Грегори, вспомни наш разговор о твоей способности учиться. Ты помнишь мои слова?— Конечно, ты говорила: я смогу научиться всему, чему захочу. Кажется, я понимаю, — слабо улыбнулся юноша. — Ты имеешь в виду, что такое время, наконец-таки, наступило?— Именно, — ответила Гвен. — И я повторю еще раз: для тебя нет ничего невозможного, было бы желание.Просто прежде ты не видел смысла во всем этом.Грегори нахмурился, что-то смущало его.— Хотел бы я знать, что мне предстоит, — пожаловался он. — Обучаться искусству любви или переделывать себя в угоду дамским капризам?Повисла тягостная пауза. Корделия озабоченно молчала, подыскивая слова. Она собиралась уже открыть рот, но в этот момент заговорила Гвен:— Сейчас ты открываешь в себе новые способности, сын мой. И, соответственно, интерес к вещам, которые раньше тебя никогда не занимали. Да и не заинтересовали, скорее всего, если бы не эта Финистер.— Боже, как это сложно — стать для нее идеальным мужчиной да вдобавок исцелить ее от пагубной страсти к убийствам, — промолвил Грегори, устрашенный масштабами стоящей перед ними задачи. — Боюсь, без магии здесь не обойтись!— Значит, я изучу магию, — твердо заявила Гвен. — Думаю, мне пора отправляться — путь неблизкий.Она повернулась к дочери.— А ты проследи, чтоб наша подопечная не проснулась до времени.
Гвен пропутешествовала остаток этого дня и почти весь следующий. И то сказать: ей пришлось пересечь пол-Грамария. Даже при попутном ветре такой перелет занимал немало времени. Ночевать она останавливалась на постоялом дворе, а с первыми лучами солнца снова пускалась в путь. Наконец на рассвете третьего дня Гвендолен завидела цель своего путешествия — женскую обитель. Чтобы не смущать монахинь, она припрятала свою метлу в ближайшем лесочке и остаток пути проделала пешком.Однако приблизившись, ведьма остановилась в изумлении, гадая, туда ли она попала. Под стенами монастыря резвилась толпа детей. Некоторые перекидывались мячом или запускали волчки. Другие были заняты какой-то сложной игрой с обручами. Часть детей просто стояла и болтала. Озадаченная Гвен не могла взять в толк, откуда они здесь взялись? Во время предыдущего посещения обители у нее сложилось впечатление, что монахини жили довольно обособленно. Конечно, они были целительницами, и больные из окрестных деревень шли к ним непрерывным потоком, но дети… Хотя, последний визит приходился на Рождество, и малыши могли находиться дома с родителями.Нет, здесь все-таки какая-то ошибка.Гвен решила посмотреть, чем же занимаются дети в обители.На ее глазах из ворот вышла монахиня и громко хлопнула в ладони. Детский гомон тут же утих, и все собрались вокруг женщины, образовав несколько концентрических кругов. Похоже, процедура была отработана: старшие стояли позади, самые маленькие в середине, поближе к монашке. Та кивнула с довольным видом.— Доброе утро, ученики!— Утро доброе, сестра Элизабет! — ответил нестройный хор детских голосов.— Давайте попросим Господа благословить наши сегодняшние труды.Монахиня опустилась на колени и начала вслух читать молитву, дети последовали ее примеру. Гвен не верила своим глазам. Ученики? Неужели это действительно школа для крестьянских детей? В местности, где большинство жителей неграмотно, и лишь духовенство и знать худо-бедно могли читать-писать!И уж, тем паче, никто не учил грамоте девочек! Нет, должно быть, сестра Элизабет говорит с ними только о религии.Тем временем молитва окончилась, все поднялись с колен, и тут один маленький мальчик поднял руку.— Да, Лоренс?— Сестра Элизабет, а нам обязательно идти внутрь? — уныло он. — Здесь так солнечно и тепло!Монахиня обменялась понимающей улыбкой со старшими детьми, двое из них покраснели и потупились — очевидно, это они подбили малыша на вопрос.— Нет, думаю, необязательно, — оставив без внимания эту маленькую хитрость, ответила сестра. — Денек действительно хороший, может быть, последний теплый день нынешней осенью. Давайте сегодня останемся здесь.Дети радостно загалдели. Монахиня улыбнулась и махнула рукой, призывая к тишине.— А теперь садитесь и доставайте свои грифельные доски, — скомандовала она, когда шум утих.Дети стали рассаживаться прямо на траве, приглушенно переговариваясь. Сестра Элизабет опять хлопнула в ладони.— Прошу внимания! Самые старшие ученики письменно отвечают на вопрос: как это возможно, чтоб Иисус являлся всецело человеком и, одновременно, всецело Богом?Нахмуренные задумчивые лица склонились над досками, пара подростков тут же начала что-то строчить.Гвендолен недоумевала: крестьянские дети — пишут?— Вопрос для следующей группы: являются ли те, кого мы называем ведьмами, действительно злыми колдуньями, пособницами Сатаны, или это обычные люди, но наделенные особыми талантами? Отвечая, руководствуйтесь не чувствами, но разумом — судите по их деяниям, добрым или злым. Далее подумайте: справедливо ли ваше суждение везде или лишь на нашем острове Грамарии? При написании не забывайте про три части эссе.Подростки помладше также приступили к обдумыванию своих ответов.Гвен была поражена не только (и не столько) самим фактом, что крестьянские дети умеют писать, а следовательно, — и читать, но и постановкой таких вопросов, которые вызывали споры у большинства жителей Грамария.Дав задание подросткам, сестра Элизабет занялась малышами.— Старшие детки идут со мной сюда, под дерево, — скомандовала она.Монахиня достала из рукава кусок пергамента, испещренный цифрами, и пришпилила его к стволу.— Решите примеры на ваших досках.Тут что-то привлекло ее внимание в группе старших подростков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43