— Конечно, а в чем дело?
— Плохо дело! — хлопнул себя по затылку Хунцзянь.— Это я виноват, забыл тебе рассказать. Когда здесь были родители, я говорил им, что это подарок твоей семьи.
— Как же ты мог забыть? Ведь теперь мне стыдно будет показаться в вашем доме! Они же теперь будут
думать, что действительно подаренные вещи тоже мы купили. У тебя есть голова? Соврал, так мне бы хоть признался. Как мы поженились, ты без конца умничаешь и все время попадаешь впросак.
Хунцзянь понимал, что виноват, но пытался оправдаться:
— Я же соврал из лучших побуждений. А сразу не сказал потому, что не хотел рассердить тебя.
— Само собой, я бы рассердилась. А за добрые намерения спасибо, ведь ты лгал, спасая репутацию моей семьи. Но было бы лучше, если бы ты сказал матери правду — что за купленную мебель из моего будущего жалованья выплачивать придется. Конечно, Суни — люди бедные, не дали дочери приличного приданого. А что нам дали Фаны? Много на свадьбу потратили? Даже плату за эти комнаты и то мои родители внесли! Ах, я про часы забыла (тут она заметила, как вытягивается лицо мужа, и поднесла ему зеркало). Ну, разве не похоже на часы? Видишь, я была права!
Хунцзянь не выдержал и расхохотался. Но все эти мелкие столкновения привели к тому, что Жоуцзя перестала ходить в дом свекра.
— Мы еще не жили вместе, а уж столько раз пикировались,— вздохнула она однажды.— Чтобы жить общей семьей, надо к этому тщательно готовиться. Вот твои невестки вполне подготовлены — у них глаз наметанный, язык острый, мне их не переспорить. Да и не хочется состязаться с ними — пускай себе слывут послушными женами. Я одному удивляюсь — ты же сам воспитывался в таком доме, а во всех этих интригах разобраться не можешь.
— Пока сам не женился, в таких делах ничего понять нельзя. Порой мне кажется, что наш дом —такая же клоака, как университет Саньлюй. Если бы я приехал туда уже женатым, опытным человеком, со мной так быстро не расправились бы.
— Зачем так говорить? Ведь женись ты раньше, я не смогла бы выйти за тебя! Или ты во мне разочаровался?
Но Хунцзянь не был расположен подыгрывать жене. Он лишь твердил как бы про себя, что и семья, и университет — в равной, степени суть «школы злословия».
Игнорировать уроки в этой «школе злословия» было не так-то просто. Вместе с часами Дунь-вэн оставил сыну список семейных дней поминовения предков и вы
разил пожелание, чтобы он с женой являлся в эти дни для участия в церемониях. Жоуцзя сразу же скривила губы; впрочем, у нее была отговорка —она не могла уходить днем с работы. К ее несчастью, несколько таких поминальных дней пришлось на воскресенья. Она хотела сделать вид, что забыла, но Дунь-вэн предусмотрительно велел невесткам звонить накануне хозяевам дома, у которых был телефон, чтоб напомнили квартирантам о предстоящем обряде.
Еще более раздражало то, что когда кто-нибудь из родственников Фанов приходил к ним и говорил, что до сих пор не знаком с женой старшего сына, невестки тотчас звонили ей по телефону и просили прийти — будь то сразу после работы, в субботу, когда молодожены собирались развлечься, или в воскресенье, когда она намеревалась отправиться к своим. Усопшие предки и живые родственники вконец замучили Жоуцзя, и она часто жаловалась мужу:
— И обширный же у вас род! Зачем это нужно поддерживать отношения с такой массой дальних родственников? Отмечали бы уж тогда заодно дни рождения и смерти Хуанди!
Вскоре она стала посылать к телефону служанку, велев ей говорить, что хозяйки нет дома. Предвидя, с каким лицом они его встретят, Хунцзянь стал побаиваться визитов к родным. Он понимал чувства жены, но не хотел обижать родителей и потому все-таки шел. И действительно, его принимали с таким видом, будто он обязан был привести с собою жену под конвоем. Он что-то лепетал в ее оправдание, но это не помогало.
Древнее изречение утверждает, что хороший слуга должен одинаково верно служить всем своим господам. Если считать эти слова справедливыми, то нянька Ли не принадлежала к числу хороших слуг. Получая распоряжение от Хунцзяня, она часто ждала подтверждения от Жоуцзя. Если хозяин посылал ее за шпинатом, она говорила, что надо спросить у хозяйки — она, мол, больше любит сельдерей. Если он в отсутствии жены говорил, что холода наступили окончательно и можно сегодня посушить его летнюю одежду, перед тем как убрать ее, она сразу же возражала: тепло еще может вернуться, хозяйка еще не сушила свою одежду, надо дождаться ее. Фан пытался объяснить служанке, что женщина может носить легкое платье и под пальто, но та стояла на своем:
— Хозяин, заботиться об одежде — дело бабье, зачем ты вмешиваешься? Лучше бы ходил на службу пораньше, вместе с хозяйкой, да пораньше домой возвращался.
Такие разговоры и смешили и сердили его. В хорошем настроении он величал служанку «старая госпожа» или «ее величество», в плохом — готов был уволить ее. Когда молодые выясняли отношения, Ли тоже делала мрачное лицо, не смотрела на Хунцзяня и чуть ли не швыряла ему всякую вещь, которую он просил. Он не раз сетовал вслух:
— Куда это годится! Служанка с женой объединились и хотят меня доконать!
— Да я ей сколько раз говорила! — смеялась Жоуцзя.— Но что с ней поделаешь — она во всем принимает мою сторону. Говорит, что жена всегда терпит от мужа — ей самой по вине ее муженька пришлось есть недоваренные голубцы... Зато ты теперь можешь понять, как мне трудно приходится в твоей семье!
Отец Жоуцзя держался с зятем вежливо, но с холодком. Брат ее, узнав, что шурин не умеет играть в футбол и теннис, а также не разбирается в приемниках и автомобилях, тоже решил, что сестра вышла не за того человека. Исполняя долг «полусына», Фан без особого удовольствия навещал дом тестя, но это случалось не часто — Жоуцзя гораздо чаще ходила к тетке. Как-то, спустя месяц после переезда на квартиру, молодожены обедали в доме Лу. Перед их уходом тетка натянуто улыбнулась и промолвила:
— Хунцзянь, может быть, ты на меня и рассердишься, и все-таки я прошу тебя не обижать нашу Жоуцзя.— Словно не веря в силу родного языка, она — как это принято при заключении международных договоров— повторила ту же мысль по-английски. Хунцзянь тут же, как дикобраз при встрече с врагом, выставил вперед свои иглы. Но не успел он спросить, что имеется в виду, как вмешалась Жоуцзя:
— Тетушка, кто тебе это сказал? Он ко мне хорошо относится! Да меня не так легко обидеть.
— Вот видишь, Хунцзянь, какая у тебя хорошая жена! — сказала госпожа Лу.— Она же тебя и выгораживает!
— А почему вы решили, что я ее обижаю? Я...
— Пошли, пошли! — потянула его за руку Жоуцзя.—Можем в кино опоздать. Анти с тобой шутит.
— Мне расхотелось смотреть кино, можешь идти одна,— сказал Хунцзянь, выйдя на улицу.
— Но я же ни в чем не провинилась! Неужели ты думаешь, что я жаловалась на тебя тетке?
— Говорил я тебе, что не люблю ходить в этот дом!—взорвался Хунцзянь.— Мало того, что терплю в своей семье, так приходится еще выслушивать поучения от посторонних! Значит, я тебя обижаю? Да это счастье мое, если твои тетушки да нянюшки не доведут меня до могилы! С нами, Фанами, трудно говорить? Это вы, Суни, все, как один, напоминаете зловредную таксу твоей тетки! Пусть сейчас я несправедлив к тебе, пусть: все равно вы обо мне слова хорошего не скажете. Так пойдем же — ты своей дорогой, а я своей. Можешь идти в кино, можешь возвращаться к отцу с матерью!
И он резко оттолкнул руку Жоуцзя. Ей, собственно, и в кино-то не очень хотелось, но грубость мужа, его «зоологические» сравнения возмутили ее. И все же она не стала скандалить на улице, а повернула к трамвайной остановке, бросив на ходу:
— Вот важность! С удовольствием и одна в кино посижу!
Оставшись один, Хунцзянь некоторое время следил, как фигура жены, тоненькая и хрупкая, мелькает в толпе, и вдруг, ощутив прилив нежности и жалости, бросился догонять ее. Почувствовав у себя на плече чью-то руку, Жоуцзя перепугалась, но, увидев мужа, сразу оттаяла:
— Что, передумал?
— Испугался, что ты убежишь с другим, решил помешать.
— Если будешь скандалить, когда-нибудь убегу, только не с другим. Хватит того, что натерпелась с тобой. Надо быть идиоткой, чтобы искать нового мужчину.
— Но сегодня я не считаю себя виноватым, это твоя тетка довела меня до такого состояния.
— Ладно, ладно, я готова извиниться за моих родственников и даже заплатить за билеты.
Хунцзянь, естественно, не мог ей этого позволить и принялся шарить по карманам в поисках денег. Жоуцзя рассмеялась:
— Ты что, блох ловишь? Не можешь приучиться класть деньги в кошелек? А денег-то всего ничего: я на днях гладила твой костюм и в одном кармане нашла ассигнацию, в другом — почтовую марку.
— Когда еще холостым я звал приятелей в ресторан, я любил вытащить бумажник и порисоваться, а сейчас забросил его бог весть куда.
— Между прочим, ты до свадьбы ни разу не сводил меня в порядочный ресторан, а уж теперь и надеяться нечего.
— Сегодня ничего не выйдет — всю месячную зарплату я отдал отцу. Разве что после кино посидим в какой-нибудь кондитерской.
— Не стоит. Мы не обедали дома, нянька ждет нас к ужину — зачем пропадать добру! Ха, видишь, какая я расчетливая, это только твоя мамаша твердит, что я не занимаюсь хозяйством.
В середине фильма Хунцзянь вдруг прошептал на ухо жене:
— Я понял, откуда что идет. Позавчера ты за чем- то посылала прислугу к тетке, вот старуха и наболтала невесть что.
— Я спрошу у нее,— пообещала Жоуцзя, сама подумавшая о том же.— Только ты не вмешивайся, хорошо? А то с нею расстанемся — другой не найдем; мы не играем в мацзян, не приглашаем гостей, платим мало — кто к нам пойдет? А тетке я расскажу все, как есть на самом деле. Да ты не думай об этом, лучше давай смотреть на экран, а то я уже нить потеряла.
В отсутствии мужа Жоуцзя устроила няньке допрос. Та все отрицала — мол, сказала только, что у хозяина вспыльчивый нрав. Жоуцзя объяснила, что для тетки и этого достаточно, и велела Ли впредь помалкивать. Два дня после этого та во всем повиновалась Хунцзяню.
Жоуцзя была довольна, что не выдала себя,— ведь это она расписала тетке семью Фанов во всех подробностях. В то же время она была уверена, что муж ни за что не станет порочить ее родню, хотя бы из самолюбия. Выйдя замуж, она душой осталась с Сунями, тогда как Хунцзянь отдалился от своей семьи. «А отец не может понять, что дочь ему ближе,— подумала она.— Он больше любит брата,..»
С этого времени Хунцзянь перестал ходить в дом Лу, а Жоуцзя не настаивала. Возвращаясь от тетки, она рассказывала, кого там встретила, что нового услышала; Хунцзянь при этом чувствовал себя каким-то неприкаянным и, скрывая это, говорил ей колкости. В одно воскресное утро Жоуцзя попросила у него позволения оставить его на некоторое время в одиночестве.
— Небось к тетке? А если я возражаю, ты же все равно пойдешь! А может, отложить до вечера?
— Ну вот, его уважили, у него отпросились, а он из сахара делает уксус. Я же человек свободный, могу ходить куда вздумается! Сейчас рано темнеет, а хочется пройтись по солнышку. Кстати, я купила шерсть тебе на безрукавку, хочу посоветоваться с тетушкой, как ее лучше вязать.
— К обеду ты, разумеется, не вернешься. Раз в неделю мы можем пообедать вместе, а ты бросаешь меня одного!
— Ишь, как жалостно запел! Можно подумать, ты и часа без меня прожить не можешь. А когда я дома, ходишь по комнате, вздыхаешь, ни слова от тебя не добьешься, ни взгляда... Но сегодня воскресенье, давай не будем спорить! Я скоро вернусь.
Не дожидаясь ответа, она пошла одеваться. Когда она снова появилась в комнате, Хунцзянь сидел неподвижно, прикрыв лицо газетой. Жена взъерошила ему волосы:
— Что-то ты совсем разленился! Хоть бы в парикмахерскую сходил. Ну, я пошла.
Вернувшись, она еще с порога спросила у прислуги, где муж; оказалось, что он и в самом деле побывал в парикмахерской.
— Хунцзянь, вот и я! Сегодня у тетки было полно народу — папа, брат, два ее племянника. Меня звали пойти по магазинам, но я торопилась к тебе.
Хунцзянь выразительно посмотрел сначала на стенные, затем на ручные часы:
— Торопилась? Уже четыре часа, а ты ушла в девять, я ждал тебя с обедом до...
— Бессовестный! Ты же прекрасно знал, что я не приду к обеду. К тому же я наказала няньке подать тебе обед к двенадцати — не по твоим фамильным часам, а по будильнику.
Хунцзянь почувствовал, что проиграл первый раунд, и сменил тему:
— Как безрукавка, уже связала? Я хотел бы сегодня надеть.
— Еще не связала! Если нужно так быстро — купи в магазине. Я шесть дней в неделю кручусь на службе, неужели мне нельзя немного повеселиться? А ты вечно встречаешь меня с хмурой физиономией. В жизни не видела такого типа, как ты.
— Ты крутишься, а я нет. Конечно, ты крутишься со смыслом, ты же у нас способная, зарабатываешь больше меня, да и покровитель есть...
— И слава богу, что зарабатываю, а то бы ты меня совсем заклевал. Правильно тетушка говорила, что ты меня обижаешь!
— Тогда зови прислугу—пусть этот ваш семейный агент все слушает и докладывает твоей «анти»!
— Когда-нибудь я и сама доложу. Нет, в самом деле другого такого ненормального в целом свете не сыскать! Моих родственников ты здесь видеть не хочешь, и меня не пускаешь к ним — что же, мне порвать со всеми родными? Да с таким нелюдимым характером тебе надо было не меня в жены брать, а глиняную куклу или фею небесную, в крайнем случае, сироту безродную. Но я тебя разгадала! Моя родня не нравится тебе потому, что у нее ни заслуг нет, ни богатства. Вот если бы на ее месте были отцы Су Вэньвань или Тан Сяофу, ты бы перед ними на брюхе ползал!
— Скажи еще слово, и я тебя ударю! — крикнул Хунцзянь, весь дрожа. Уши у него запылали, лицо посинело. Жоуцзя поняла, что хватила через край, и замолчала, а он спустя некоторое время сказал возмущенно:
— Это я из-за тебя не смею к своим показаться, а со своей тетушкой ты каждый день видишься в конторе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54