так, мол, и так — люди явятся сюда по зову партии, так нельзя ли хотя бы на первое время подбросить им дровец, чтобы не остыли их патриотические чувства? А то высадились как на необитаемый остров, честное слово!
— Председатель неделю назад заболел,— ответила Ксения, страшась, как бы брат не вынудил ее рассказать обо всем, что случилось в колхозе.
— Ну хорошо, Лузгин заболел,— не отступал Роман.— А разве больше некому приветствовать наш благородный почин? Если мне не изменяет память, то какой-то Коробин прислал нам поздравительную телеграмму. Гордимся, мол, и прочее такое!
— Хватит, Ромка, скулить, надоело! — сказал Никодим.— Чему ты удивляешься? И среди начальников трепачей вроде тебя немало.
— Да что вы на меня бросаетесь? — возмутился Роман, и смуглые щеки его ярко, по-девичьи заалели.— Несознательный вы народ, как я посмотрю! Я же для вас стараюсь, а вы все норовите побольней меня лягнуть.
— А кто всех уговорил, а потом меня, как старого смирного коня, взнуздал? — Корней потемнел в лице.— Не ты, балабон несчастный? Молчи уж лучше и не фыркай теперь.
— Да будет тебе, Корней, распалять себя,— стараясь загасить ссору, миролюбиво проговорил дед Иван.— Раз прибились к родному крову, надо не счеты сводить, а поскорей его ухаживать да под крышу забираться. Пускай они с Ксюшей двор чистят или вон крышу залатают, а мы с тобой поглядим, что в первый черед надо делать в доме...
Проводив глазами отца и деда, Роман, точно ища сочувствия у сестры, переглянулся с нею, вздохнул.
— Если он мне этим станет каждый день тыкать, не жизнь, а каторга будет.
Он схватил лопату и стал расшвыривать направо и налево большие пласты снега. Никодим смял на губах улыбку, взял сестру под руку и отвел в сторону, к воротам.
— Ромку нашего только разозлить — он всю деревню носом сроет.
Всматриваясь в лицо Ксении, Никодим спросил:
— А ты чего такая смурая, а?
— С чего ты взял? Наверно, устала...
— Ну смотри,— недоверчиво протянул брат.
В больших голубовато-серых глазах его светилась такая нежная и глубокая преданность, что Ксения не выдержала.
— Меня сняли с работы, Дым! Я не хотела сразу расстраивать отца, понимаешь?
— Сняли? За что? Что ты такое сделала?
— В общем, если по правде, то ни за что... Просто я тут наступила кое-кому на любимую мозоль. Я потом расскажу, история долгая.— Она вдруг прислонилась к Ни-кодиму и порывисто поцеловала его в щеку.— Ты не представляешь себе, как я рада, что вы приехали!..
Смущенный проявлением столь внезапной и непривычной ласки, брат пробормотал:
— Ясное дело, свои... Чего уж тут!.. Ты особо не трави себя — мы в обиду тебя не дадим.
Он покосился на свои огромные ручищи, медленно сжал их в кулаки. Ксения рассмеялась и оттолкнулась от него.
— Вот дурной! Да разве тут твои кулаки помогут? Нет, ты, Дым, сумасшедший...
Она не успела отсмеяться и вытереть брызнувшие из глаз слезы, как увидела сворачивавшую к дому новую грузовую машину. В кузове ее, держась за крышку кабины и хлопая по ней рукавицами, подпрыгивали и качались от толчков двое мужчин в полушубках.
«Молодец Кеша! — обрадованно подумала Ксения.— Постарался все-таки, прислал кого-то».
По проложенной в глубоком снегу колее машина прошла до старых столбов. Дверца кабины со стуком раскрылась, и Ксения обмерла: из машины неуклюже выбирался Константин Мажаров.
Он был в серых стеганых штанах, такой же теплой стеганке, новых серых валенках и пушистой шапке-ушанке, с каким-то нелепым ухарством надетой на самую макушку. Если бы Ксения не видела его тогда в ночном лесу, она ни за что не узнала бы Мажарова в этом одеянии. Золотистый клок бороды и очки, остро блестевшие стеклами, придавали ему несколько комический вид.
«Хорош! — с насмешливой неприязнью определила она, но тут же внутренне насторожилась.— А что ему здесь нужно?»
Она не собиралась щадить его и готова была ответить ему любой дерзостью, как только он заговорит.
— Поздравляю вас! — расплываясь в широкой улыбке, сказал Мажаров, и не успела Ксения спрятать руки в карман, как он сжал ее пальцы и затряс.— Я рад за вас. Дождались, значит, своих? Привез вот вам печника и столяра...
«Ну до чего же нахальный! — Выдернув свою руку из его теплой и сильной руки, Ксения резко сунула ее в карман.— Смотрит мне в глаза, улыбается, как будто и не было того разговора в лесу. Или он делает вид, что выше личных обид и мелких уколов самолюбия? Нет, ему сейчас же надо дать понять, что мы не нуждаемся в его благодеяниях».
— Надеюсь, не забудете пригласить меня на новоселье?
Он сам напрашивался на колкость, и Ксения уже собралась с духом, чтобы достойно ответить наглецу, но. Роман опередил ее. Воткнув в снег лопату, он вразвалочку подошел к Мажарову и тронул его за плечо.
— Это председатель колхоза прислал людей? — спросил Роман.— Значит, не такой уж Лузгин жмот, как нам расписывали, а? Или он после сентябрьского Пленума подобрел?
— Насчет его доброты или скаредности я, к сожалению, пока ничего не могу сказать...
— Понятно! — Роман засмеялся -звонко, раскатисто, запрокидывая голову.— Еще бы начал ты поносить свое начальство! Да ты не бойся, парень, мы тебя Аникею не выдадим.—Посмеиваясь, он дружески так хлопнул Мажарова по плечу, что тот даже пошатнулся, и, весело подмигивая, сказал: — Не оправдывайся! Я, братишка, все схва-
тываю на лету и бью без промаха. Ты экономически зависишь от Лузгина, а это значит, куда бы ты ни зарулил, все равно приведешь свою машину к его личности.
Ксения понимала, что брат ставит себя в смешное положение, но не решалась остановить эту самодовольную болтовню. А Мажарова, похоже, даже забавляло недоразумение, глаза его, за стеклами очков искрились от еле сдерживаемого смеха.
— Бери-ка, дружище, топор! — предложил Роман Ма-жарову, и тот с охотой подчинился его просьбе.— Помоги нам оторвать доски с окон, все равно тебе сейчас делать нечего.
Ксению бросило в жар, она сделала два шага навстречу брату, намереваясь предупредить его, по Роман понял ее по-своему.
— Ладно, сестренка, не моргай! Ничего лишнего я не скажу — твоей биографии не испорчу. Да и шофер парень свой, представит нас председателю в лучшем виде.
«Ну и черт с тобой! — с тайным злорадством решила Ксения.— Распускай свой павлиний хвост».
Она хотела было скрыться в дохм, но вопрос Никодима заставил ее насторожиться и застыть на крылечке.
— Ну как тут, жить можно? По совести только!
— Почему же нельзя? Здесь такие же работящие люди, как везде,— ответил Мажаров и, отбросив первую с легким скрежетом оторвавшуюся доску, добавил: — Если захотите жить получше, начинайте тогда все менять на новых"! лад. Ведь вы затем и вернулись домой. Теперь все зависит от вас самих...
— А ты тут ни при чем, что ли? — грубовато, с вызовом спросил Никодим,—Силен ты, мужик, если па одних приезжих надеешься!
Мажаров, не сдерживаясь, откровенно рассмеялся.
— Да нет, я с себя ответственности не снимаю. Я просто хотел сказать, чтоб вы особенно ни на кого не рассчитывали, а все, что по силам, брали бы на свои плечи.
— Вот это правильная идейная установка! — согласился Роман и, собрав в кучу несколько полусгнивших досок, выпрямился.— В общем, как говорится, никто не даст нам избавленья... Пиши, Дым, своей Клавдии, чтобы она долго не засиживалась.
— Клавдия — это жена? — поинтересовался Мажаров.
— Законная,— ответил за брата Роман.— Только у них сейчас разыгрывается ужасная драма в пяти частях...
— Ромка! — угрожающе предостерег Никодим и стук-пул топором по доске.
— Ладно, не рычи! Шуток не понимаешь, медведь.— Роман чуть потянулся, расправляя плечи.— Ты теперь человек, закабаленный бытом, не то что я. Куда хочу, туда и лечу. И никто меня с утра до ночи не пытает: когда придешь, да к кому заходил, да сколько выпил, да на какие деньги? Тоска смертная! И чего люди находят в семейной жизни, не понимаю.
— Ну, пошел раскручивать свой моток,— покачал головой Никодим.— Теперь не остановишь...
— Я ведь, знаешь, дружище, вначале на целину хотел махнуть,— не обратив внимания на замечание брата, продолжал Роман.— А потом поразмыслил, и дай, думаю, оставлю хорошую память в своей родной деревне. Чем плохо? Благородная инициатива семьи Яранцевых! Славная семья патриотов! Звучит, а?
— Звучит,— согласился Мажаров.
— Мы с братом куда хошь! — хвастливо заявил Роман.— И в слесаря, и в трактористы, и в самодеятельные артисты! Замечай — в рифму сказал, это у меня бывает. Я бы и стихи писал, если бы только захотел и начал тренироваться. А ты давно шоферишь?
— Да так, от случая к случаю...
— А на тракторе приходилось работать? — словно обрадовавшись чему-то, стал допытываться Роман.
— Когда-то практиковался...
Роман многозначительно хмыкнул и вдруг с душевной щедростью предложил:
— Слушай, парень! Ты мне по душе, и я не люблю разводить всякие чувства на десятой воде. Айда ко мне в тракторную бригаду! Соглашайся, и с тебя пол-литра.
— Ловко ты! — удивленно протянул Мажаров.— Еще ни одного дня в колхозе не работал, а уже бригаду набираешь.
— Имею, выходит, такие права. Такой уговор был в области, когда я заявил о своем желании. Так что не бойся, иди ко мне и не пожалеешь.
— Но в колхозе уже есть от МТС одна тракторная бригада, и как будто неплохая. И бригадир Молодцов вроде бы па месте.
— Что-то я о нем не слышал. Был бы орел, его далеко было бы видно. А на своем месте можно и штаны просидеть. А я так понимаю — уж если браться за дело, то чтобы по всей области гул шел. И, само собой, переходя-
щее знамя держать в своих надежных руках. Правильная постановка вопроса?
Ксения по-прежнему была в замешательстве, не зная, как прекратить глупое скоморошество Романа. Она уж хотела было войти в дом и сказать отцу, но Корней сам показался на крылечке вместе с печником, столяром и дедом Иваном.
— Товарищ уполномоченный! — позвал негромко печник.— Дело за материалом. Полтыщи кирпича, и завтра дым из трубы.
Мажаров обернулся, и Роман с Никодимом ошалело уставились на него.
«Так вам и надо, хвастунам!»—подумала Ксения.
— А как с рамами? — спросил Мажаров.
— Если бы одни рамы, тогда пустое,— ответил столяр.— Через три дня застекляй и живи. Тут подоконники сгнили, половицы надо кое-где менять. Поглядите сами, чтоб уж потом прижать нашего Аникея всем миром. А то даст несколько досок да скажет еще, что я украл половину.
Едва Мажаров скрылся в доме, увлекая за собой отца и деда, как Роман сорвался с места и подскочил к Ксении.
— Ты что же это, а?.. Мы что, мальчики тебе? Мальчики? Нарочно потеху себе устроила? Нарочно?
— А я тебе не моргала? Не моргала? — крикнула Ксения.— Да разве тебя остановишь, когда ты пыль в глаза пускаешь! Говори спасибо печнику, а то ты бы весь наизнанку вывернулся!
Никодим молча переводил взгляд с брата на сестру, потом неловко подогнулся в коленях, плюхнулся на ступеньку крыльца и затрясся от смеха.
— Ромка!.. В бригаду его!.. Пол-литра требовал!.. Ох, смертынька моя!..
По лицу его уже слезы катились, а он все продолжал колыхаться, пока брат не ткнул его кулаком в плечо.
— Закатился, младенец! Гляди, не начал бы тебя бить родимчик. Ты-то где был? Не рядом стоял?
— Я ему один только раз сказал, а ты-то ведь на всю катушку разматывался. Даже по плечу его хлопал...
— А главное — было бы перед кем душу раскрывать,— как бы мстя братьям за их непростительную развязность и доверчивость, сказала Ксения.— Нашли себе товарища, нечего сказать! Могли бы и узнать этого гуся.
Никодим перестал смеяться, Роман смотрел на нее, сжав губы.
— Это ведь Мажаров,— чувствуя вдруг, как занимаются огнем ее щеки, сказала Ксения.— Тот самый...
Но братья, казалось, и на этот раз ничего не поняли, и Ксения пожалела, что сказала им об этом человеке.
— Дошло! — повертев у виска пальцем, сказал наконец Роман.— Это тот принципиальный товарищ, который был когда-то твоей симпатией и дал потом деру от тебя?
— Перестань, Ромка! — Никодим грозно насупился и повернулся к сестре.— Значит, это он роет под тебя в райкомо?
— А что случилось? — нетерпеливо спросил Ромка.
— Погоди.— Никодим отмахнулся от него.— Что ж ты молчишь?
— Нет, дело тут не в нем.— Теперь она, сама того не желая, как бы оправдывала Мажарова перед братьями.— Впрочем, секретарь райкома ввел его в комиссию по проверке...
— Ах, вот как,— сказал Никодим.
«По надо было затопать этот разговор,— подумала она.— Я вижу, что они уже не верят ни одному моему слову. Ужасно глупо получилось. Ужасно!»
Она услышала вдруг смех Мажарова, беззаботный, открытый, увидела и его самого, выходящего из сеней под руку с дедом Иваном, и у нее потемнело в глазах. Как он смеет еще издеваться над нею в ее же доме?
— Почему вы, дедушка, все-таки решили вернуться в деревню? — спрашивал Мажаров, с нежностью глядя в морщинистое, в глубоких складках лицо старика.
— Известно,— приосаниваясь, накручивая на палец клок седой бороды, ответил дед Иван.— Раз партия нас попросила, отчего, думаем, не подсобить ей? Газеты-то ведь не для курева выписываем, а чтоб видеть, что к чему касается.
— Чудесно! — восхищенно говорил Мажаров и не отпускал от себя старика, словно надеялся услышать от него что-то необыкновенное.
— Всю бучу у нас младший поднял, всех сговорил,— словоохотливо делился дед.— Роман у нас — вихрь чистый! А старшин — другого резону человек: везде приживается, лишь бы земля была добрая. Как ветка от тополя— куда ее ни ткни, всюду примется и зацветет...
— Ладно тебе, старый! — хмурясь, остановил его Никодим.— Что-то ты нынче разговорился...
«И чем он их взял? — покусывая губы и стараясь не смотреть на Мажарова, думала Ксения.— Дедушка и тот начал к нему подлаживаться».
— Ну, а как ваше настроение? — Ксения не сразу поняла, что Мажаров обращается к ней. Видимо решив, что она не расслышала, он снова улыбнулся ей доверчивой и, как ей показалось, даже чуть покровительственной улыбкой.— Вы особенно не расстраивайтесь, Ксения Корнеев-на,— тихо сказал Константин.— В жизни еще и не такие бывают случаи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53