На какой-то миг Ксюша почти физически ощутила, что Константин будто ушел от нее куда-то, далеко. Однако возврат был таким же быстрым, но стоило ему остановиться и задержать на ней странный, будто изучающий ее взгляд, как ей стало как-то не по себе. Она сама не знала, чего испугалась, но ей захотелось вырвать свою руку и убежать.
— Пойдем назад! — сказала она.— Я хочу домой!..
Не отпуская ее взгляда Константин положил ей на плечи руки, легко, как неживую, притянул к себе и поцеловал в твердые сжатые губы.
— Постой] Не надо так! — сказала она, пытаясь освободиться.
Его руки жгли, он не отрывал своихагуб от ее губ, целовал, не давая ей передохнуть, все сильнее прижимая ее к себе, и Ксюша, обессилевшая, словно падала куда-то, проваливалась в зыбкую дурманную волну. С головы ее слетела косынка, выскочили из волос шпильки, косы распались, скользнули вниз и точно притянули ее к земле. Трава раздалась под ее телом как теплая вода, и в ноздри ее ударил горьковатый и острый запах смятой молодой полыни...
В тот вечер она долго лежала в сумеречной комнате и не могла заснуть. Ей почему-то хотелось и смеяться и. плакать. Она то вытягивалась под прохладной простыней, так ей было томительно и жарко, то вся сжималась в комочек, как в детстве, подбирая чуть не у самой груди колени.
Руки ее все еще пахли травой и солньем, перед глазами пестро и ярко плыл прожитый день, ее продолжало слегка покачивать, как будто она плыла с Константином в лодке по озеру.
«Что же мне теперь делать? Что делать? — стискивая ладонями горящие щеки, думала она.— Остаться здесь и ждать, когда он вернется, или, может быть, попроситься туда вместе с ним? А что, если его снимут с учета, а мне придется ехать учиться? Только бы не потерять его, только бы быть с ним!»
За один этот день она словно повзрослела на несколько лет, Она не мыслила теперь своей жизни без Константина,
готова была исполнить любое его желание, любую его прихоть, даже забыть о родных и близких и идти за ним, куда бы он ни позвал. Они виделись почти каждый день, гуляли в роще, ходили к заветному озерку. Казалось, ее радости не будет конца, что каждое утро она будет просыпаться с таким чувством, точно в жизни ее длится бесконечный праздник.
Но однажды ее счастье омрачилось большой размолвкой с отцом. Спекулянт, которого Мажаров задержал на толкучем рынке, как выяснилось, он оказался матерым хищ-
ником. Его шайка занималась в самых дефицитных материалов и продуктов, не брезгует ничем, что давало крупный барыш. Узнав об этом, Константин отправился в райисполком, затем райком и настоял на широком расследовании всего дела. Клубок стал распутываться, и одна из его ниточек неожиданно протянулась в Черемшанку. Волею случая к делам воровской шайки стал причастен председатель черемшанского колхоза Степан Г'невышев — он купил у этих жу шков пиломатериалы для строительства животноводческой фермы и очутился па скамье подсудимых.
Отец Ксюши ходил мрачный, хотя эта история его вроде и не касалась. А когда Гневышева осудили, Корней раздраженно заявил дочери, что, если бы не ее ретивый жених, все обошлось бы выговором по партийной линии. Конечно, Степану не следовало связываться с ворюгами, но иным-то путем он не достал бы лесу, и скоту негде было бы зимовать.
Ксюша Свято верила в непогрешимость человека, которого уже беспамятно любила, но и в словах отца была своя правда. Поэтому вечером, встретясь с Мажаровым, она не удержалась и упрекнула его:
— По-моему, ты, Константин, зря погубил хорошего человека!
— Ты о Гневышеве? — Мажаров усмехнулся.— Это на тебя поххоже вначале уговаривала меня беречь себя, если жизнь сталкивает меня со всякой гнусностью и мерзостью, а теперь ей стало, видите ли, жалко председателя колхоза, которого я вместе с другими жуликами вывел на чистую воду!
— Но ведь Гневытнев не о себе заботился, не для себя эти материалы доставал, пойми ты!
— Ну и что из того? — с холодной неприязнью глядя па Ксюшу, жестко и непримиримо спросил Константин.— Кто ему позволил быть добрым за чужой счет? Сегодня
он, не спросясь никого, выкинет колхозные деньги на строительство, завтра запустит руку в карман поглубже и распорядится ими уже для собственной личности!..
— Но ты же не знаешь Степана! Как ты можешь так говорить о нем? — возмутилась Ксюша.— Он не такой человек, чтобы руки марать!.. Я его, конечно, совсем не оправдываю, но ты поступил бездушно — нельзя топить человека, не разобравшись во всем до мелочей!..
— Я поступил так, как мне велела моя совесть! — резко повысил голос Мажаров.— Не уговаривай меня мириться со всякой подлостью — тут я никогда не пойму тебя! А вот тебе самой я советую смотреть на такие дела не из домашнего курятника, а с государственной вышки!
В тот вечер они проспорили до глубокой ночи, так и не убедив ни в чем друг друга. Когда, расставаясь, Мажаров хотел было обнять ее, она невольно отстранилась: что-то мешало ей быть с ним ласковой и доверчивой, как прежде. Но стоило Константину уйти, как она пожалела о своей черствости. Она еле дождалась следующего вечера, чтобы отправиться к условному месту у озерка.
В роще было темно и сумрачно, березки светились в темноте, как девушки в белых платьях. Ксюша шла не торопясь, сдерживая себя, словно боялась расплескать то, что переполняло все ее существо. Каждый звук волновал и настораживал ее — и треск сухой веточки под ногами, и вскрик потревоженной птицы, и глухое тарахтенье телеги на далекой горной дороге.
Вот и серые камни — живые свидетели стольких ее встреч и радостей. Они наполовину вросли в землю, обросли розоватым лишайником, в расщелине между двумя валунами поднималась хилая, искривленная березка.
— Ладно тебе, Костя, прятаться! — крикнула она,— Выходи!
Но за камнями никого не было, и Ксюше почему-то стало неприятно, что она пришла на свиданье первой. Она погладила шершавую поверхность камня, еще хранившего дневное тепло, и напряженно вслушалась в хрупкую тишину рощи. За озером, над темными зубцами деревьев, поднималась оранжевая луна, где-то поблизости сочился родник.
Волнуясь и мучаясь, Ксюша прождала Константина час, а может быть, и больше. Мысленно высказав Константину все свои упреки, Ксюша вдруг подумала: «А что, если он заболел, а я, как глупая, понапрасну ругаю его?»
Было уже совсем темно, когда она, усталая, подошла к детдомовской усадьбе и поднялась по шатким ступенькам флигеля.
То, что она увидела, заставило ее попятиться. Посредине комнаты, куда она однажды заходила с Константином, стояла дородная босоногая женщина и мочальной кистью, привязанной к длинной палке, старательно белила потолок. Маленькая, забрызганная известью электрическая лампочка скупо освещала пустые стены и пол, застланный старыми газетами и обрывками бумаг.
Ксюше стало как-то тревожно, но она пересилила себя и спросила:
— Скажите, пожалуйста, вы не знаете, где Константин Мажаров?
Женщина неторопливо обернулась, скользнула по лицу Ксюши безразличным взглядом.
— Чуть свет укатил в область.
Будто что-то оборвалось у Ксюши внутри.
— Его па комиссию вызвали, да?
— Да, была какая-то бумажка.
Женщина подоткнула упавший подол широкой юбки и, нацелясь жирно смоченной кистью, ударила в угол потолка. В лицо Ксюши полетели брызги, но она не шевельнулась, с тоскливой жадностью глядя на равнодушно работавшую женщину. Успокаивающе-домовито постукивали на голой стене ходики.
— Он никому ничего не оставлял?.. Не просил передать?
— В одночасье собрался, перебаламутил всех и полетел как угорелый.— Женщина перестала шаркать кистью, отвела лезшие на глаза волосы и вдруг впервые, словно вспомнив о чем-то, пристально посмотрела на Ксюшу.— А ты не Яранцева девка будешь? Постой, постой — не ты ли ему тут голову морочила? Но из-за тебя ли он с Алексеем Макаровичем разругался?
— А вам-то что? — не сдерживаясь, почти сквозь слезы крикнула Ксюша и выбежала из комнаты.
Опомнилась она далеко за селом, среди полей, на изрытой колеями темной дороге, под холодным звездным небом. Ее всю трясло. Она шла, часто оглядываясь на огоньки села, густо посеянные во тьме, в виски неотвязно било, стучало. Что случилось? Почему он так уехал? Не предупредив, не сказав ей пи слова?
Ксюша вернулась домой разбитая и всю ночь не смыкала глаз, сломленная отчаянием и неутихающей душевной
болью. Не было ни одной отрадной мысли, ни одного просвета в хлынувшем на нее мраке.
К утру ей стало немного легче, и она решила не лишать себя последней надежды. Мало ли чего не бывает в жизни! А вдруг его вызвали так срочно, что он не сумел даже ее предупредить? Он человек военный и не волен сам распоряжаться своим временем. Возможно, он постеснялся оставить записку в чужих руках, в дороге бросит письмо, и она не завтра-послезавтра его получит. Наконец, Костя сможет неожиданно нагрянуть обратно, и ей будет стыдно за все, что она думала о нем.
Она заставила себя сесть за учебники, так легче было скрыть от домашних свою растерянность и озабоченность.
Однако прошел день, другой, третий, а почтальон ковылял мимо их дома, кособочась под тяжестью большой кожаной сумки, и даже не оглядывался на их окна.
Опустошенная тоской и ожиданием, Ксюша смотрела ему вслед и чувствовала, что начинает ненавидеть даже почтальона. И все-таки, как ни беспросветна казалась ей теперь жизнь, она все еще продолжала твердить себе — нет, нет, он все равно напишет ей, что бы ни случилось, как бы он ни решил! Каким же нужно быть человеком, чтобы оставить ее вот так, в безвестности, па распутье, в страшном одиночестве. Неужели она совсем не знала этого человека? Говорил одно, а думал другое? Значит, лгали его глаза, его губы? Разве можно после этого вообще верить кому-то?
Ей стало вдруг все безразлично. Сдав экзамены за последний курс техникума, она поступила работать в колхоз. Ехать в институт она отказалась, сколько ее ни уговаривали. В конце концов от нее отступились, и она была довольна, что ее оставили в покое. Разве объяснишь всем, что делается с тобой, если в тебе рухнула вера в человека, которого ты считала самым лучшим, самым искренним, самым желанным и дорогим из всех живущих на земле?
В тот год осень подкралась незаметно, щедро мазнула по лесам охрой и золотом, напоила густой синевой небо. Стояли сухие, ясные дни, в безветрии и тишине беззвучно роняли листву березовые перелески и рощи, поля быстро пустели и словно раздавались вширь. Потом хлынули дожди, затяжные осенние ливни разом смыли с лесов всю ржавчину и позолоту, и лишь багряные листья осин да рябиновые грозди жарко тлели сквозь голизну ветвей. Небо выцветало, в свинцово-тяжелых, налитых до краев лужах дрожали на мутной ряби облетевшие листья, над лило-
выми пашнями зяби низко ползли серые, грязные облака. Так же бесприютно и холодно стало на душе у Ксюши, и, если б не работа в колхозе, ей бы и жить было невмоготу. Она не отказывалась ни от какой работы, лишь бы не оставалось времени иа ненужные раздумья, лишь бы сковать смертельной усталостью все тело и камнем провалиться в сои!
В один иа пасмурных слякотных дней, когда Ксюша возвращалась верхом из полеводческой бригады, она по-встречала на пути Лизу. Лиза тоже не поехала учиться дальше и устроилась па какую-то, как она уверяла, выгодную должность в райисполкоме.
— Ксюш, бесстыжая! Совсем забыла про меня! — закричала Лиза и натянула вожжи.— Стой, дьявол! Тпру!
Она сидела в бричке в новенькой плюшевой жакетке зеленого цвета, в ярко блестевших резиновых ботиках, на ее коротко остриженных, под мальчика, волосах капустным листом торчал берет, розовые мочки ушей были охвачены желтыми, похожими па раздутых пауков клипсами,
Ты только послушай, какую я тебе новость сообщу! — затараторила подружка.— Ну, угадай!
— Да ладно тебе, говори уж...
Круглое миловидное личико Лизы с соломенной челкой, закрывавшей почти весь лоб, было полно скрытого лукавства и таинственности.
— Я тебе всегда говорила — не верь мужчинам! — захлебываясь, продолжала подруга.— Но тебя, такую святую, разве убедишь?..
Ксюша еще не знала, что скажет ей Лиза, но уже чувствовала, как все начинает дрожать в ней.
— Ты знаешь, какую штуку твой Костя отмочил? Получил на комиссии чистый билет и сразу катнул в столицу! Пет, каков фрукт, а?
— Ну что ж,— силясь улыбнуться, ответила Ксюша.— Его дело...
— Конечно, скатертью дорожка! — подхватила Лиза.— Никто здесь о нем плакать не будет!
Ксюша еле дослушала досужую подружку, всегда раньше других знавшую все районные новости, нашла в себе силы улыбнуться ей на прощанье, потом ударила каблуками в бока коня и поскакала навстречу сырому, хлеставшему по глазам ветру. Ей казалось: еще немного, и она пе выдержит, свалится.
За деревней, когда уже нечем стало дышать, она соско-
чила, бросила повод на сук дерева и, не разбирая дороги, шатаясь, как пьяная, побрела по высохшей бурой траво.
По щекам ее текли слезы, она глотала их, шла куда глаза глядят, растравляла себя какими-то причитаниями и жалобами, потом споткнулась, упала на мокрую траву и заревела по-бабьи, навзрыд...
Она долго лежала так, ничком, на холодной траве, а когда подняла голову, над нею тихо, как мотыльки, мельтешили в сером небе еле приметные хлопья снега. Не шевелясь, Ксюша смотрела в белесую мглу, пока она не встала перед нею сплошной белой стеной.
Тогда она поднялась и, едва передвигая ноги, пошла назад. А снег все сыпал и сыпал, заметая ее следы, гася пламя ближних рябинок, навсегда хороня в душе то, что, казалось, будет цвести в ней целую жизнь.
За всю дорогу от перелеска до районного центра Корней не сказал дочери больше ни слова.
Сцепив за спиной руки, ссутулясь, он упрямо вышагивал вдоль кювета, краем давно убранного поля. Дорога изматывала. Уже плохо слушались ноги, икры деревенели, на подошвы сапог налипали тяжелые ошметья грязи, от нее невозможно было освободиться. Изредка останавливаясь, Корней ожесточенно шаркал сапогами по высохшему бурьяну, по колючей стерне, но через несколько минут вязкая грязь цеплялась снова, сапоги будто разбухали, с трудом отдирались от земли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53