Он решительно направился к Иване, чтобы поднять его с борозды, но Инда опередила его.
— Встань, отец! — твердо сказала девушка.— Встань! — Она нагнулась, схватила отца за руку.
Иване покорно поднялся.
— Ты пойми, Инда, теперь это наша земля, наша,— шептал Иване. Губы его посинели. Он бессмысленно ворочал глазами.— У меня теперь своя земля, дочка, своя.— Он всхлипнул, и вдруг из гортани его вырвался неудержимый смех — отрывистый, больше похожий на рыдание. Иване смеялся и всхлипывал, всхлипывал и смеялся.
Среди тех, кто наблюдал за этой сценой с противоположного берега, выделялся седобородый старец в поношенной, но опрятной одежде. Он сидел у самой воды, ковыряя палкой землю, и громко, стараясь перекричать рев взбунтовавшейся реки, говорил, ни к кому прямо не обращаясь. Он просто по старческой привычке вслух выражал свои мысли.
— Из-за земли убивался мой отец,— говорил старик,— из-за земли погиб мой дед, из-за нее страдали все мои предки, весь наш род Коршиа, все наши близкие и далекие, вся деревня наша, весь округ, все крестьянство Одиши. Вот,— он показал палкой в сторону поля,— вот тут стояли воины Уту Микава, и, когда офицер генерала Колюбякина приказал им сложить оружие и расходиться, народ сказал — нет.
— То был офицер русского царя, то было царское войско, дед Зосиме,— сказал парнишка лет пятнадцати, сидевший рядом с дедом Коршиа и с восторгом смотревший на то, как крестьяне делят помещичью землю. Мальчик уже давно был бы с ними, но мать удерживала его. Она стояла над ним, облаченная в черное, худая, желтолицая, изможденная, и мальчик не решался ее покинуть, не осмеливался ее ослушаться.
— Молчи, чтоб у тебя язык отсох! — воскликнула мать, а про себя подумала: «Не твой, а мой, мой язык пусть отсохнет».
Зосиме посмотрел на паренька, покачал головой.
— Без крови никто землю не уступит, парень. Так было при Дадиани, так было при русском царе, так и сейчас. Я всю свою жизнь засыпал и пробуждался с мыслью о земле.
— Почему же ты не взял землю, дед Зосиме? Испугался крови?— спросил мальчик.
— Молчи, чтоб у тебя язык отсох,— опять рассердилась мать, но тут же погладила сына по голове.
Старик заколебался, голос у него изменился.
— Взятая ценой крови земля не даст счастья, мальчик. Нет, не даст. А ты кто? Мне лицо твое знакомо. Не сын ли ты Авксенти Коршиа?
Парень кивнул головой.
— Разве проклятый людьми и богом Джогориа не убил из-за клочка земли твоего отца?
Мальчик помрачнел. Мать нагнулась к сыну и взяла его руку в свою.
— Пусть годы твоего отца прибавятся тебе,— сказал Зосиме мальчику.
Мальчик осторожно высвободил руку.
— Их не могут убить, дед Зосиме, их много,— кивнул он на поле.
— Войско Уту тоже было большое,— вздохнул Зосиме.
— Не слушай его, Зосиме,— сказала старику мать и отерла слезу,— дитя он, глупый еще.
— Сын покойного Авксенти Коршиа не может быть глупым,— возразил Зосиме.— Ума Авксенти на десятерых хватило бы. Как тебя зовут, парень? Ах, да, да... Ты кто?
Парень кивнул головой.
— Хорошее имя Кочойа. И ты, видать, хороший парень. Но ты должен стать таким, как отец. Настоящим мужчиной ты обязан стать. Понял?
Люди вокруг зашептались. Все обернулись к дороге.
— Учитель!
— Глядите, Кордзахиа идет!
— Без пальто, без шапки.
Шалва шел к парому. Казалось, он не видит собравшихся на берегу людей.
— Кого это вы увидели?— всполошился Зосиме.
— Учителя Шалву.
— Умный человек Шалва Кордзахиа, знает, что без крови никто землю не отдаст.
Паромщик Бахва Бахиа издали увидел идущего к парому учителя и, конечно, сразу понял, куда тот спешит. Бахва нахмурился. Он едва удерживал привязанный паром, вода поминутно грозила оторвать его. Как же он перевезет Шалву? А сделать это придется.
Бахва Бахиа был старым человеком, но жизнь на открытом воздухе у самой реки удивительно молодила его.
Он был хорошим рыбаком, в его лодке всегда были сазаны, лососи, усачи и сомы. Не имея земли, он кормил семью весьма скромным заработком перевозчика и рыболовством.
— Совсем спятила нынче река, Шалва,— сказал паромщик после того, как приветствовал учителя.— Того и гляди оторвет паром. Смотри, как тащит. Эта сумасшедшая вода ничего в горах не оставила, целые деревни, говорят, начисто смыла.
Бахва хотел напугать Шалву: может, все-таки откажется от переправы. Но учитель даже слушать об этом не захотел.
— Ты должен перевезти меня,— строго велел учитель и, не ожидая ответа Бахвы, ступил на паром.
Бахва последовал за ним.
— Никогда не видел реку такой буйной,— не унимался Бахва, но и на этот раз учитель не услышал его предостерегающих слов.
Учитель пристально вглядывался в поле. Он чувствовал, что руки его начали дрожать, и, чтобы сдержать дрожь, стиснул зубы. Никогда с ним не бывало такого, а ведь всякое уже случалось в жизни: и беды, и печали, и вспышки гнева, и приступы гнетущего страха.
— Вода унесет паром, как лист,— ужаснулась какая-то женщина.
— Боже, они разобьются о камни!
— Верните их, не пускайте их, люди!
— Бахва! Опомнись!— крикнули мужчины.
Ни Бахва, ни учитель не повернули головы. Паром уже отчалил, и Бахва мог думать только о том, как удержать его на этой бешеной воде, а учитель обдумывал слова, которые он скажет крестьянам.
Учитель не дождался даже, пока паром причалит, и с несвойственной ему резвостью спрыгнул на берег. Все и на этом и на том берегу вздохнули с облегчением.
— Нет, никто не отдаст землю без крови,— бормотал Зосиме.
«Никто не отдаст землю без крови»,— думал учитель.
Бахва привязал паром и пошел за Шалвой.
Увидев учителя, крестьяне оставили свои дела. Даже Иване остановил в борозде своих быков. Но Беглар Букиа сделал вид, что ничего не происходит.
Шалва с трудом шел по свежевспаханной земле, он шатался от усталости, по лицу его струился пот, несколько
раз учитель прикладывал руку к груди, должно быть, начинало сдавать сердце.
Беглар искоса поглядывал на учителя и вдруг, не выдержав, закричал не крестьян:
— Почему вы остановились?! Эй, Иване, Нестор, Гайоз, Петре, вы слышите, я вас спрашиваю, почему вы бросили работу?
Никто из крестьян не ответил ему, и Беглар еще больше встревожился. Беглар знал, что они беспрекословно послушаются учителя. Потому и бросили они пахать и повернулись к нему, Беглару, спиной.
Беглар быстро зашагал навстречу Шалве, решив поговорить с ним один на один и вернуть его назад — нечего сейчас учителю вмешиваться в это дело. Беглар легко, без труда, шагал по пахоте — это была его земля, им, Бегларом, вспаханная. Ему принадлежащая. В этом теперь не сможет переубедить его не только учитель, но даже сам господь бог, если бы он сошел с неба на это, отнятое у помещиков поле.
И когда учитель и Беглар стали лицом к лицу на борозде, на влажной, теплой земле, что черно блестела под солнцем и дышала тусклым паром, они долго молчали: один — высокий и широкоплечий, уверенный в себе, в своем деле, упрямый и непреклонный, правдивый и открытый, готовый к бою за свою правду человек; другой — худой, слабый, но не менее правдивый, не менее открытый заступник мира, колеблющийся и растерянный...
Беглар знал, что должен сказать учителю. Учитель же не знал, что сказать сейчас Беглару: увидев вспаханную, размежеванную землю и крестьян, глядевших на него угрюмо и с надеждой, Шалва забыл те слова, что приготовил по дороге.
Бахва поглядывал то на учителя, то на Беглара и дивился: ну, чего они молчат? Хотя... пусть лучше молчат. Беглар упрямец, не послушается учителя, но и учитель не послушается Беглара.
Понурые крестьяне за спиной Беглара думают о том же, о чем и Шалва и я, но Беглар стоит между учителем и крестьянами, Беглар привел их сюда, и только он может увести их отсюда. Но он не сделает этого. Беглар не отступится от своего.
Лицо Беглара было спокойно, и лишь пылающие глаза выдавали его волнение. Это заметил Шалва.
— Рано приступили к пахоте, Беглар.
— Нет, не рано — другие могли опередить нас,— ответил Беглар.
— Кто это другие?— спросил учитель.
— Ревиа из Чаладиди. Он предложил помещикам половину урожая. Нет, эту землю без крови мы никому не уступим, Шалва.
— Но эта земля принадлежит Чичуа.
— С сегодняшнего дня она наша, Шалва.
— Кто вам дал на это право?
— Право? Мы сами себе его дали.
— Этого недостаточно, Беглар.
— Право та же сила, Шалва.
— Силой счастья не добьешься, Беглар.
— Добьешься!
— Не лезь на рожон, Беглар.
— У нас нет пути назад, Шалва.
— Ты переходишь роковую черту, Беглар.
— Я не один ее перехожу,— Беглар показал на крестьян,— вместе с народом.
— Нет, Беглар, ты и твои люди еще не народ.
— Сегодня мы отобрали землю у помещиков, завтра другие это сделают — весь народ.
— Вот и подожди, пока весь народ это сделает, Беглар.
— Нет, Шалва, ждать нам больше нельзя.
— Уведи отсюда своих людей, Беглар.
— Это невозможно, Шалва.
— Беглар...— худые плечи учителя дрожали, он не знал, куда деть руки,— Беглар, разве этому учил я твоих детей — Вардена и Джвебе?
— Ты учил их, Шалва, честности, правде, справедливости, человечности... и я тоже этому учил их, Шалва. Но кто скажет, что я сейчас делаю нечестное, несправедливое дело?
Люди на том берегу не слышали, конечно, этого разговора, но они знали Беглара, знали учителя и потому знали, о чем идет речь.
— Нет, никто не уступит землю без крови,— продолжал бормотать Зосиме.— Почему бог не видит нашу нужду?
— Бог ничего не видит, дед Зосиме,— сказал Кочойа.
— Сынок, молчи, чтоб у тебя язык отсох,— снова всполошилась его мать.
— Не мешай ему, Цабу,— сказал Зосиме.— Правду говорит парень. Будь у бога глаза, разве не увидел бы он нашу нужду?
— Бога вовсе нет, дед Зосиме,—сказал Кочойа,— бога придумали те, у кого много земли. Врут они, что на небе есть бог. Зато на земле есть такой человек, который видит все страдания народа.
— Молчи, сынок, говорю тебе,— всплеснула руками Цабу.
— Где, ты говоришь, есть такой человек?— Дед склонился к Кочойа и приложил ладонь к уху.
— На земле.
— На земле был Христос, парень. Он все видел, потому и распяли его на кресте.
— Нет, я не про Христа говорю, дед Зосиме. Я говорю о человеке.
— Человек не может помочь нашей беде, сынок.
— Смотря какой человек, дед Зосиме. А этот человек делает человечье дело. И я знаю его имя, дед.
— Говорил я тебе, Цабу, что сын Авксенти Коршиа не может быть глупым. Слышишь, как он рассуждает... как настоящий мужчина. Ну, говори имя того человека, мальчик.
Кочойа придвинулся к старику:
— Ленин его зовут. Только смотри никому не проговорись, дед Зосиме.
— А ты откуда это знаешь, парень?
— Беглар Букиа сказал моему дяде.
— Беглару Букиа нельзя верить. Он настоящий большевик. Видишь, какое опасное дело затеял.
— Ленин тоже большевик, а стоит за бедняков всего мира.
— И ты думаешь, мальчик, он видит наши беды?
— Видит, дед Зосиме. Он скоро и нам поможет.
— Ну, и кто он родом, этот человек, из каких мест?
— Из Москвы. Русский.
— Эх-хе-хе! Что русскому беды грузина?! Чужая беда никого не трогает.
— Нет, Ленин не такой, дед Зосиме. Он всем бедным хочет помочь, и он нас не оставит в беде, дедушка Зосиме.
Учитель и Беглар все еще стояли лицом к лицу. Паромщик Бахва пристроился за спиной Шалвы. Чуть поодаль от Беглара стояли Иване, Нестор, Коста, Петре, Гаху и другие. Солнце светило учителю прямо в лицо, он то и дело жмурился, но глаз от Беглара не отводил.
Крестьяне не отрывали глаз от Беглара и Шалвы.
— Нет, Шалва, мы с тобой не можем встать на один путь, не можем впрячься в одно ярмо,— сказал Беглар.
— Почему? Мы все тянем одно ярмо... Только ты слишком торопишься, Беглар.
—» Да, тороплюсь, тороплюсь сбросить ярмо. Вставай — гляди на беду, садись — гляди на веселье.
— Не к месту эта пословица, Беглар.
— Вовремя посеявший вовремя и пожнет.
— Иногда лучше вовремя упасть, Беглар, иногда — вовремя бежать. Всему свое время.
— От нашего дела мы не убежим,— решительно сказал Беглар, давая понять, что хочет закончить на этом бесполезный спор.
Шалва обошел Беглара и направился к крестьянам. Сейчас лицом к лицу остались Беглар и Бахва. Беглар не предполагал, что учитель и Бахва единомышленники, и потому немало удивился, когда паромщик сказал ему с укором:
— Время не канавка, его не перепрыгнешь, Беглар. Взять хотя бы мой паром: если река поднялась, я в мгновение ока переправлю тебя на тот берег. Ну, а если вода мелкая, приходится плыть дольше. Обернись, Беглар: народ на том берегу, а вас горстка. Недаром говорят: один человек поднял икону, да не мог поставить назад. Поверь Шалве.
— У Шалвы свой ум, у меня свой.
— Ум есть у всех, но некоторые его применяют с пользой, другие же и себе и людям во вред. За Шалвой весь народ, разве тебе это не понятно?
— Так ведь и они скоро перейдут на мою сторону.
— Возможно, и перейдут. Но правильно сказал тебе Шалва, что для всего нужно время. Ум проявляется в деле, Беглар. Одумайся, пока не поздно.
— Пойди-ка лучше погляди за своим паромом,— огрызнулся Беглар и повернулся к крестьянам: — Ну, чего рты разинули?
Крестьяне промолчали. Они ждали, что скажет учитель. А Беглар уже знал, что скажет Шалва, и не хотел больше ждать. Он вырвал из рук Иване бич и замахнулся на буйволов.
— Нет, Беглар, не надо- глухо сказал Иване.— Сердце мое чует, Беглар, что нам грозит опасность.
— Однако ты не из храбрых.
— Малые дети у меня, Беглар.
Инда вздохнула с облегчением и заслонила отца.
— Не хотим мы чужой земли, дядюшка Беглар, оставь нас в покое. Нет, не хотим чужой, чтоб она сгорела, чтоб она провалилась, чтоб ее море поглотило,— Она отобрала у Беглара бич и выгнала буйволов из борозды.— Пойдем отсюда, отец, нечего нам тут делать!
Она была очень хороша в эти минуты, девятнадцатилетняя Инда. И хотя по щекам ее, не задерживаясь на гладкой, упругой коже, текли слезы, действовала девушка решительно и твердо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22