И это отчего-то казалось очень страшным.
Как бы в подтверждение моих мыслей человек метнул быстрый взгляд вниз, на собственный пах, и все тем же будничным тоном сказал:
- Тебе не сделают ничего дурного, поверь... Сначала непосвященных это страшит, как всегда страшит людей все неизвестное, затем, распробовав, они просят этого еще и еще. - Кажется, я издал какой-то жалкий звук, наподобие стона приговоренного, потому что человек посмотрел на меня внимательно и сказал: - Однако, поскольку это произойдет с тобой впервые, я дам тебе возможность подготовиться... Я вернусь через десять минут, - бросив взгляд на наручные часы, бросил он, одновременно бросая плетку на столик с витыми гнутыми ножками. И через секунду удалился из поля моего зрения.
Только сейчас я рискнул оглядеться. Я находился во внушительных размеров зале, где все было белым - потолок, стены, предметы мебели, даже пол был выложен белым паркетом. И лишь метрах в трех от меня, контрастным пятном выделялась на паркете небольшая ярко-алая лужица. В ее центре что-то темнело, но с такого расстояния я не мог разглядеть, что это. Мне только хотелось верить, что это не кровь с дерьмом по центру, хотя запах исключал иное толкование этих физических предметов, находящихся в поле моего зрения. Еще я вдруг пожалел, что ко мне вернулась способность воспринимать окружающее пространство - похоже, есть случаи, когда рецепторам организма лучше не просыпаться, пусть даже они и существуют, чтобы предупредить организм об опасности.
После некоторых колебаний я решился опустить голову, чтобы оглядеть, наконец, себя. Это было страшно, потому что те же рецепторы недвусмысленно сообщали мне, что я сижу на чем-то твердом, мои кисти и голени прикручены к седалищу чем-то смахивающим на узкие ремни или веревки, и, что самое страшное, я почему-то абсолютно голый. При мысли о неизбежности неизвестного обряда меня затрясло - пусть и неизвестный, он явно не обещал быть приятным.
Я вздрогнул, услышав звук открывающейся двери, и не сразу решился повернуть голову - иногда лучше как можно дольше оставаться в неведении по поводу того, что тебя ожидает. Вдруг страшный человек с инфразвуковым голосом в черных штанах передумал относительно многохвостовой плетки и вернулся с железными клещами и газовой горелкой - в таком случае один его вид мог убить меня раньше, чем пламя опалило бы мне... кстати, что? Что можно опалить ни в чем не повинному человеку газовой горелкой, и зачем, за что...
- Слышишь, что ли?
Голос не был инфразвуковым. Он был дребезжащим, старческим, с примесью ворчливости, и мог бы принадлежать премерзкой старухе, в чем я и убедился, набравшись мужества скосить в сторону вошедшего глаза.
- В-вы... что-то сказали?
- Ты всегда заикаешься? - спросила премерзкая, похожая на бабу-ягу из сказок старуха в синем рабочем халате. Она остановилась напротив меня, поставила на пол жестяное ведро и, опершись на щетку, стала разглядывать меня с нехорошим любопытством. На ее длинном крючковатом носу красовалась огромная бородавка и я, естественно, теперь глядел исключительно на эту бородавку. Кстати, я поймал себя на мысли, что бородавка, в другое время непременно бы вызвавшая у меня рвотные позывы, сейчас, в контексте ожидания чего-то значительно более страшного, нежели обычное лицезрение мерзкого кожного образования мерзкого существа, казалась мне вполне обычным, едва ли приятным для глаза предметом.
- Н-нет... Просто я боюсь.
- И зря. Все проходят через это, - равнодушно бросила старуха и, прекратив меня разглядывать, принялась за работу. Она ловко выудила из ведра тряпку, отжала ее неожиданно мощными движениями, и не менее ловко намотала ее на щетку.
- Через что - это, - решился спросить я, наблюдая, как сноровисто старуха елозит тряпкой по паркету.
- Известно через что, - не оборачиваясь, бросила через плечо старуха. - Выебут тебя в жопу, всего и делов. Не ты первый, не ты последний. Переживешь.
Меня бросило в дрожь. И еще я внезапно подумал, что бородавка на ее носу все же, пожалуй, противная. Потерявшая ко мне интерес старуха потихоньку подбиралась к красному пятну. Я заметил, что по мере приближения к нему, движения старухи становились все более замедленными - она явно оттягивала момент соприкосновения тряпки с непонятным объектом.
- Это кровь? - спросил я хрипло, чувствуя, что готов закричать от ужаса, и зная, что не смогу это сделать, потому что у меня пересохло в глотке. Спросил неожиданно для себя, потому что не хотел знать ответа, и вообще, собирался спросить что-то другое.
- Кровь, кровь, чего еще, - буркнула старуха.
- А там, в середине, дерьмо?
Тряпка старухи остановилась в сантиметре от обсуждаемого объекта. Она выпрямилась и повернулась ко мне.
- Дерьмо, дерьмо, чего еще, - все так же ворчливо подтвердила она.
Мне показалось, что ворчливость эта в изрядной мере напускная, что старуха рада этой оттяжке времени, вызванной моими вопросами. Кажется, ей не хотелось связываться с кровяным пятном, украшенным, как я и предполагал, дерьмом, возвышавшимся в центре, подобно украшающей торт розочке.
- А... откуда оно?
- Оттуда, - просто ответила старуха. - Откуда и у тебя повалится, когда тебе жопу порвут.
Я не закричал только потому, что у меня перехватило дыхание.
- А вы... вы не могли бы меня развязать? - решился пролепетать я робко, наперед зная ответ. Естественно, никто меня не развяжет и не отпустит, по крайней мере, до окончания обряда, если к тому времени я еще буду жив. Но и не задать этот пустой вопрос я просто не имел права. Иначе, потом, когда я уже сам изойду дерьмом, как мой неизвестный предшественник, что скажу тогда я себе, чем оправдаю свое бездействие...
Дальнейшее оказалось столь же неожиданным, сколь и невероятным.
Старуха опять повернулась ко мне и спросила:
- А Магистр разрешил?
Хотя произнесено это было все тем же будничным тоном, каковой, вероятно, имел здесь устойчивое хождение, то, что Магистр было произнесено именно так, с большой буквы, я все же разобрал при всей своей нынешней нервической расшатанности и преобладании дум совершенно о другом.
- Это такой волосатый гомосек с огромным болтом и плеткой? - все же автоматически спросил я и тут же зачастил, стремясь исправить свою, такую дурацкую, могущую привести к трагедии, ошибку: - Я имел в виду, это великий человек в черной маске?
- Он, он... - Кажется, старуха умела только ворчать. Она приблизилась и завозилась возле моих запястий. Что-то щелкнуло и мои руки оказались свободными. Все произошло как-то очень запросто, буднично - кажется, без этого определения здесь было не обойтись. Здесь все говорилось и делалось буднично, словно иначе было никак нельзя, словно пафосу здесь не было места. Старуха с кряхтением нагнулась и через секунду щелкнули застежки ремней, удерживающих мои ноги.
- И... и я могу идти? - не веря в происходящее, спросил я. И, вскочив, принялся растирать запястья, глядя на уже потерявшую ко мне интерес старуху.
Старая карга отмахнулась, не отвечая и не глядя; ее внимание было опять поглощено той самой лужицей. Кажется, она прикидывала, как бы половчее к ней подступиться.
Поколебавшись, я осторожно вышел из зала. Искать одежду мне и в голову не пришло. На виду ее не было, да и все равно, это было лишь преступной тратой времени. Коридор оказался пустынным. Длинный, тоже белый, с дверьми по бокам, некоторые из которых были открыты. Откуда-то раздавались стоны, но стоны весьма специфического свойства, и стонами боли явно не являлись. Преодолевая пространство бесшумно, на цыпочках, в чем мне помогала мягкая безворсовая дорожка красного цвета, я поравнялся с одной из раскрытых дверей. Наверное, мне следовало уверенно, не сбавляя шага, пройти мимо, но верх одержало любопытство, тем более что трудно выказывать уверенность, когда ты абсолютно голый. Я повернул голову и мой взгляд сразу обнаружил источник стонов.
В средних размеров комнате с обилием мягкой мебели и ковров, торцом ко входу стояла большая двуспальная кровать, пружины которой скрипели с размеренностью хорошо отлаженного механизма.
На меня уставились две пары глаз примерно двадцатипятилетних ребят. Один, стоявший на четвереньках, субтильного телосложения, с художественно растрепанной прической «а-ля певец Зверев», раскачивался под напором пристроившегося сзади лысоголового молодчика с крепкими мышцами и зверским выражением лица. Стонали оба. Стон одного имел жалобно-сладострастный оттенок, в стоне второго преобладали четко выраженные нотки звериного рычания. Кому какой голос принадлежал, я определить не смог - все же мой слух не являлся абсолютным.
- Иди к нам, - сказал пидор, цинично дербанивший другану очко. И цинично мне подмигнул.
Тот, которому друган цинично дербанил очко, сказал:
- Посмотри на меня. Видишь, как я кайфую? Подойди, и тебе будет так же хорошо. И он цинично мне подмигнул.
Застыв как вкопанный, я с ужасом смотрел на циничных пидоров и изо всех сил мотал головой, с ужасом думая, что будет, если они решат применить ко мне убеждение силой.
- Н-нет, я... Мне... мне нельзя, я спешу. Меня Магистр отпустил! Я... может быть, потом...
- Все равно никуда от нас не денешься, - цинично заметил лысый пидор.
- Посмотри, как мне заебись, - цинично сказал второй. - Скоро ты сам убедишься, как это хорошо...
Тут лысый пидор цинично на него поднажал, и растрепанный закричал в голос:
- Бог мой, ты обязательно в этом убедишься!
Объятый ужасом, я попятился и через секунду побежал, не оборачиваясь, прочь.
- Стоять, сука!
Дорогу мне перегородил охранник, держащий в руке огромный пистолет. Пистолет этот был настолько огромен, что держащую его руку молодчику приходилось поддерживать второй своей рукой и чувствовалось, что это стоит ему немалых усилий.
- Мне Магистр разрешил! - не сбавляя скорости, прокричал я, несясь прямо на него.
Расстояние между нами неумолимо сокращалось и, когда столкновение казалось уже неизбежным, он отступил.
- Тебе уже раздербанили очко? - с нескрываемой завистью прокричал он мне в спину, когда я уже боролся со стеклянными дверьми, от волнения не соображая, как их открыть.
- Еще как! - подпустив в голос восторженных ноток, закричал я, вырываясь на улицу и меньше всего думая, как буду выглядеть перед прохожими без одежды - ведь у меня не было даже подобия шерстяной защиты, каковая надежно прикрывала тело Магистра.
Под подбадривающее рявканье клаксонов я несся мимо стремительно расступающихся прохожих и чувствовал, как темнеет в глазах от неимоверного перенапряжения, сопровождающегося стремительно набирающей силу гипоксией...
- Это все равно что попасть под невидимый вагон, - сказал старик.
- Невидимый вагон?
Я обнаружил себя сидящим на скамейке. Рядом сидел этот чертов, смахивающий на бомжа старик, от которого воняло, как от той кучи, которая возвышалась в той луже, что пригрезилась мне в том дурацком пригрезившемся зале. Естественно, это оказалось бредом, потому что я, совсем не голый и вполне себе такой довольный жизнью, сидел на скамейке в парке, где любители собак выгуливали своих питомцев. Довольный же жизнью я был, потому что удачно закинулся каким-то химическим дерьмом. Как я им закидывался и что это было за дерьмо, я не помнил, но, судя по на редкость благостному душевному состоянию, для поднятия общего жизненного тонуса оно оказалось в самый раз.
- Вагон, вагон, чего еще... - Старик скользнул по мне заговорщическим взглядом.
- А что это за вагон?
- Понимаю… - Теперь он со значением мне подмигнул; точнее, обозначил зачаток такого движения покрасневшим от пьянок веком. - Я тоже не люблю трепаться на эту тему. К тому же, это небезопасно… - Он метнул в стороны быстрые проверочные взгляды. Точнее, опять только обозначил таковое движение, потому что ему нужно было конспирироваться, это было ясно как дважды два. - Кто посвящен - в случае разглашения не имеет права обижаться, поскольку давал подписку. А кто не знает, тому и не надо. Это всего лишь означает, что ему не дали допуск.
Он, как и я, выглядел вполне довольным жизнью - наверное, ему удалось удачно залиться жидкостью для разведения огня в каминах или еще какой-нибудь гадостью из подобных. Если не брать в расчет этот его оптимистический вид и такой же тон, выглядел старик, честно говоря, неважнецки. Непонятно было, как теплится жизнь в его изношенном годами теле. Казалось, старого вот-вот скрючат почечные колики или хватит апоплексический удар.
- А эти невидимые вагоны… они… ну, это… - Тема внезапно показалась мне очень важной. - Они что...
- Они, как тебе известно, поскольку у тебя имеется допуск, и, соответственно, вся информация по данной теме, следуют за обычным видимым составом. Не более одного невидимого вагона на состав - такие у них правила. И только в редких - исключительных - случаях, цепляют два. Но главное, ты никогда не знаешь, к каким поездам пристегнут такой вагон. Поэтому знающие люди никогда не идут через рельсы сразу, едва только прошел состав. Они не сделают этого ни при каких обстоятельствах, как бы и куда не спешили… Знающие непременно выждут для верности какое-то время.
- Понятно…
- Они, конечно, говорят, что так надо, что проверочные вагоны необходимы, но я не очень-то этому верю, - пошамкав губами, осторожно сказал старик. - По-моему, Они таким образом просто развлекаются. Только я тебе ничего не говорил, учти. Иначе Они меня…
- А кто Они? Ну, эти они.
Явно перепугавшийся старик приложил палец к губам.
- А вот вслух о Них не надо. Они этого не любят. Я и без того допустил вольность, позволив себе говорить на эту тему. Просто я подумал: поскольку мы оба посвященные…
- Понял, - неуверенно сказал я.
Старик внезапно гнусно захихикал, обнажив потемневшие обломки гнусных зубов.
- Ну, а если ты все же забылся, шагнул сразу, то... Тут уж не до обид, как я уже сказал. Сам виноват. К тому же, считай, тебе повезло, что вообще остался жив - значит, вагон оказался резиновым!
- Резиновым?
- Бывают и такие! - радостно подтвердил старик смехом и обломками зубов, к виду которых я, кажется, уже начал привыкать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16