ISBN 978-9934-8190-0-1
Алексей Оутерицкий

Любовь типа морковь
Сборник рассказов
Неопасное, занимательное погружение во внутренний мир психически неуравновешенных личностей, их похмельный бред и фантазии
В данном сборнике популярный автор с присущей ему иронией не только прибегает к одному из своих излюбленных приемов, такому, как «закольцованность» сюжета, но и создает закольцованность самих рассказов. В итоге возникает впечатление целостного повествования с одним сквозным героем, который то «ловит» похмельную «белочку» (Белочка обыкновенная, perpetuum), то превращается в гротескного маньяка (Пиджак справедливости), то вещает о своих похождениях в стиле выпускника ПТУ (Любовь типа морковь)
С. Гильман «Литературный обзор»
Внимание! Ненормативная лексика
Оглавление:
Мы едем к морю
Белочка perpetuum, обыкновенная
Клубень
Пиджак справедливости
Интервью
Любовь типа морковь

Мы едем к морю
Мы едем к морю. Мы мчимся по Пятой авеню. Я, Дэн, Ширик, Базель и Толстый Кварк мчимся на белом лимузине. Нас пятеро, но вообще-то нас четверо, потому что я за рулем, а это не считается. Поэтому нас четверо, хотя на самом деле нас пятеро. Но это все херня, потому что мы мчимся к морю на лимузине и этого достаточно - к чему забивать себе голову подсчетами; пусть это делает училка по математике! Вообще-то, это не лимузин, а кадиллак-кабриолет, и он совсем не белый, но нам нравится думать, что мы едем на белом лимузине и нравится мчаться на этом лимузине к морю. Это здорово, клянусь!
Мы никогда не видели моря, поэтому и мчимся по Пятой авеню. Мы хотим увидеть море, а только Пятая авеню ведет прямо к нему. Еще мы хотим отыметь свою училку по математике - она старая стерва, она старше нас на тридцать лет, и она учила нас математике, дура. Нам не нужна математика, поэтому мы хотим отыметь ту училку. Нам по тридцать лет, значит, училке шестьдесят. Мы считаем, что это забавно - в тридцатник отыметь шестидесятилетнюю училку математики, у которой кружевное белье и чулки на подвязках. Вообще-то, нам по пятнадцать лет, а у училки, возможно, нет никакого кружевного белья и чулок на подвязках, но нам приятно думать, что нам по тридцатнику и что чулки эти есть. Только вот училке и вправду шестьдесят, хотя на самом деле никакая она не училка, она только замещала настоящую, у которой затянулись месячные. Ничего, мы отличные парни и мы можем отыметь кого угодно, даже ненастоящую училку математики без месячных и кружевного белья, клянусь!
Мы останавливаемся возле бензоколонки, потому что нам надо заправиться. Рядом с нашим лимузином появляется старый негр в бейсбольной кепке, повернутой козырьком назад. Это уродский негр и уродская кепка, мы сразу это поняли. Все отличные парни ловят такие вещи на лету, а мы отличные парни, честное слово! Он и пахнет, как должен пахнуть старый негр, и выглядит так же, хотя на самом деле он совсем даже неплохо пахнет, просто он побрызгался какой-то пахучей парфюмерной гадостью из дешевых, вот от него и разит. Мы спрашиваем негра, как проехать к морю и просим его заправить наш лимузин. Негр пучит на нас свои бесстыжие глаза, у него хитрая рожа прохиндея. Он говорит, что здесь нет никакого моря, что Пятая авеню ведет в тупик, что там кирпичная стена и об этом знают все в округе, а у нас никакой не лимузин и даже не кабриолет, а обычный «Кадиллак», у которого сорвана крыша. Нет, это все-таки уродский негр, он все врет и пахнет очень паршиво, мы не зря сразу подумали, что он старый уродский негр! Мы выхватываем пистолеты сорок пятого калибра и стреляем в эту глупую рожу, которая смеет так нагло врать. Это здорово - дружно стрелять впятером! Клянусь, это здорово! Правда, на самом деле стреляли мы вчетвером, потому что Толстый Кварк палил не из сорок пятого калибра, а из тридцать восьмого, а из тридцать восьмого не считается. Лживый негр падает, а мы едем дальше. У нас прекрасное настроение, ведь мы только что пристрелили старого уродского негра в уродской бейсболке с уродским козырьком, который пах чем-то уродским и врал отличным парням. На самом деле у нас нет пистолетов, в этом долбаном штате их не продают даже таким отличным ребятам, как мы, если им только по пятнадцать лет, даже если на самом деле им по тридцать, а пятнадцать - только по паспорту. Все равно мы рады, что замочили старого уродского негра. Возможно, правда, что то был и не старый негр в бейсболке, а молодой белый парень в широкополой шляпе, но нам нравится думать, что мы пристрелили старого негра в бейсболке. Клянусь, нам нравится так думать и мчаться к морю!
С нами поравнялась машина с молодыми девчонками. Они машут нам руками, трясут здоровенными обвислыми грудями, предлагают сделать с ними то, что мы хотели сделать с училкой математики, которая на самом деле вовсе не училка, а только ее замещала. Мы кричим, чтобы они притормозили, но они не сбавляют скорости, они только еще больше дразнятся! Это шикарные девчонки, ведь у них огромные дряблые задницы и они ровесницы нашей училки! Мы не сердимся на таких шикарных девчонок, за то, что они только дразнятся, потому что Дэн, Ширик, Базель и Толстый Кварк тут же начинают дружно дрочить на этих девчонок вчетвером. Моим дружкам здорово нравится дрочить на этих молодых девчонок, потому что те шикарные и дразнятся, а мы едем к морю. Вообще-то, они, конечно, не дрочат, просто так выглядит, будто они делают это, а на самом деле они просто трут свои набухшие письки, плотно обхватив их кулаками, и при этом им нравится думать, что они дрочат. Та занудливая училка математики с подвязками тоже думала, будто мы дрочим на ее уроках, а все совсем не так - зачем нам это нужно, в тридцать лет заниматься такой ерундой! Хотя дрочить приятно и в шестьдесят, наверное... Так что, на самом деле мы просто трем писи. Мы трем их впятером, каждый свою, но я за рулем, а это не считается. Вскоре у лимузина изнутри заляпана вся крыша, честное слово! На самом деле у кабриолета нет никакой крыши, но нам нравится думать, что она есть и что мы заляпали ее втроем. Втроем - потому что я за рулем, а Ширик брызнул на лобовое стекло - а на лобовое не считается. Девчонкам тоже нравится, что мы дрочили на них и заляпали всю крышу, клянусь! Ну, то есть, они только так думают, что мы дрочили... Они визжат, машут нам руками, прибавляют скорости, и вскоре скрываются из виду. Мы не догоняем, хотя нам хочется отыметь их еще хотя бы по разику. Нам нужно держать крейсерскую скорость, потому что только на ней полагается подъезжать к морю, а еще у нас может не хватить бензина. Ведь тот старый негр так и не успел нам его залить, он сразу принялся заливать про море и про Пятое авеню, урод… К тому же, любая другая скорость не считается, а жаль. Клянусь, нам очень жаль...
Мы едем к морю. Мы мчимся по Пятой авеню. Нам приятно мчаться к морю, которого мы никогда не видели!
Мы доезжаем до тупика, останавливаемся и смотрим на кирпичную стену. Мы вспоминаем старого уродского негра и понимаем, что совсем не зря его пришили. Он отвратительно пах какой-то гадостью и врал нам про Пятую авеню, он врал нам про тупик и что здесь нет никакого моря.
Мы вылезаем из лимузина и смотрим на кирпичную стену.
Мы видим море.
Оно красивое, это море. Оно красивое, клянусь...

Белочка «perpetuum», обыкновенная
Он проснулся, как это было в последнее время все чаще, в привычном холодном поту. И резким рывком сел на кровати, подобно тому, как вскакивают в американских боевиках вляпавшиеся в неприятную историю крутые ребята, то есть когда режиссеру требуется показать, что герои его фильма гонимы, в опале, и не могут спокойно спать по причине запредельной расшатанности нервов. Перед глазами еще мельтешили резко выделяющиеся во тьме цветовые пятна замысловатых конфигураций, совсем как в калейдоскопе из детства - картонной трубочке с зеркалами и осколками пивных бутылок внутри; такие некогда продавались преступными советскими бизнес-организациями в качестве детских игрушек. Пятна, в отличие от тех, вызывающих восторг, волшебных, из детства, были неприятными, гнусными, и вызывали даже не страх - безотчетный неконтролируемый ужас. Они не были четкими, калейдоскоповскими - скорее напоминали электроны из школьных схем, крутящиеся вокруг каких-то омерзительных ядер, подобно сперматозоидам, взявшим в осаду яйцеклетку.
Откинув одеяло, он с усилием сел, спустил с дивана ноги и, коснувшись подошвами пола, вздрогнул от накатившего приступа паники - прикосновение тоже показалось ему омерзительным, хотя и было несколько иного оттенка, чем омерзение от осознания существования пятен. Оно было телесным, физическим, а пятна воздействовали на мозг, энергетику, каким-то особым - волновым? - способом разрушая его волю, разум, вообще всю саму его сущность.
Неуловимой тенью бродила по просторам его разума смутная догадка, что причины всех его мук кроются в американской системе употребления алкоголя, на которую он, к своему несчастью, вынужден был перейти под давлением деловых партнеров и дурацких советов жены. Алкоголь по этой системе, если уж не согласен обходиться без него совсем, надлежало принимать с шести - или около того - вечера; пить, сколько влезет, затем некоторое время следовало отвести сну, а проснувшись, до шести - или около того - вечера не глотать ничего крепче, чем огромные шипучие таблетки, вызывающие дурноту и тягостное чувство в желудке. За это время, согласно выкладкам американских деляг от медицины, организм более-менее очищается от токсинов и готов к принятию очередной дозы.
Система была мерзкой и вызывала чувство омерзения не только своей омерзительностью в плане физическом; гораздо большее омерзение приносила она морально - самим фактом, что ты этой идиотской системе зачем-то подчиняешься, вместо того, чтобы просто жрать алкоголь, заливать таковой в свою глотку, пока его принимает физическое тело при поддержке бестелесной души.
- Ты ночью кричал. Что, опять эти твои пятна?
Голос жены прозвучал вроде бы сочувственно, но похмельная подозрительность и та самая расшатанность нервов диктовали совсем иное толкование обычных на первый взгляд слов и жестов: подобно рентгену, она как бы обнажала очевидное в совсем не очевидном - скрытом от невнимательных глаз - свете, вскрывала второе, потаенное дно. Поэтому вопрос жены он оценил как издевательский - вопрос с подвохом, вопрос, должный послужить катализатором для усиления его мучений по меньшей мере вдвое.
Ничего не ответив, он сел за стол и хмурым взглядом окинул приготовленные яства. Стол тоже был американским, типа тостов с джемом и прочей диетической пакостью, и один только вид его вызывал в похмельном желудке болезненные спазмы, сопровождающиеся рвотными позывами.
- Есть что, опять не будешь?
Возможно, и этот вопрос был без подвоха, без того второго дна, но сейчас этого было не разобрать. Может, к обеду, когда накатит первая - робкая - волна некоторого облегчения, или - уже совершенно точно - после шести вечера и второй, к примеру, стограммовки, он, обдумав все тщательно, придет к определенному выводу.
- Слушай, я нашла хорошего врача...
Это прозвучало будто бы нейтрально, даже, скорее, мягко, что не могло не вызвать озлобления.
- Ты хочешь сказать, будто я алкоголик?
Жалко, что сейчас нельзя было заорать, затопать ногами, забрызгать слюной или сделать еще что-то климактерическое, в этой ситуации надлежащее и достойное настоящего мужчины - просто из-за невозможности сделать это физически, потому что при малейшем сбое дыхания опять последуют рвотные позывы. Вопрос следовало решать кардинально, иначе американская система просто сведет его в могилу. И он уже решил, как будет его решать.
Свернув завтрак, он позвонил в свою контору и сообщил бизнес-партнерам, что намерен взять небольшой тайм-аут. Как он и предвидел, его заявление не вызвало не то что возражений - вообще особых эмоций. Никаких экстренных дел, которые могли бы послужить препятствием для осуществления его скромного желания, в конторе в данный момент не было. Единственное, что слегка омрачило радость предстоящего - дружеское пожелание не слишком увлекаться отдыхом, чтобы вернуться в строй бодрым и полным творческих идей.
- Они тоже намекают, что я алкоголик! - с негодованием сказал он, вежливо распрощавшись с партнерами. И брякнул трубкой о стол так, что в ней что-то явственно хрустнуло. - Да, вы все принимаете меня за алкоголика! - с вызовом добавил он уже не вообще, а конкретному адресату.
- Никто не говорит, что ты алкоголик, - возразил получивший послание адресат опять мягко, что опять не могло не вызвать раздражения. - Но тебе действительно надо отдохнуть. По-настоящему отдохнуть.
- Этим я и собираюсь заняться, - с трудом сдерживая негодование, согласился он. - Потому что я принял решение бросить пить! - И в подтверждение своих слов немедленно проследовал к бару, где с целью снятия стресса, предсказуемо и скоротечно развившегося от циничного заявления жены, так же немедленно плеснул в бокал виски и еще более немедленно его осушил. - Именно этим! - чувствуя, как его отпускает, громко повторил он и плеснул себе еще. Примерно столько же, пальца на два. А заметив укоризненный взгляд жены, быстро наплескал и третий, вдогон, опять пальца на три, нарочно, хотя уже мог позволить себе сделать небольшую передышку - состояние улучшалось буквально с каждой секундой, потому что он, наконец, нашел в себе мужества с вернуть с порочной американской дорожки...
Примерно через неделю он решился на небольшую вылазку из дома. Жены он, слава богу, почти не видел, потому что в знак протеста против неизвестно чего она почти не покидала своего второго этажа, и это его вполне устраивало, потому что видеть он ее не хотел вообще, а еще больше не хотел конкретно натыкаться на ее укоряющие взоры или - не дай бог - слушать идиотские протесты против чего-то. Желание размяться возникло внезапно, в какой-то из дней прогнозируемо успешного лечения, когда обычная утренняя слабость была, как всегда, успешно преодолена всего какими-то двумя сотнями граммов рома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16