Старина Гарри завернул меня в теплые одеяла, и я попросил его дать мне побыть одному. Когда он ушел, мне вспомнилось, что у Пауэра сердечный приступ случился именно в таком ют фургончике и тоже во время перерыва в съемках, только под открытым небом, на студии «Севилья» под Мадридом. Поэтому я распахнул дверь фургончика и позвал Гарри.
– У нас тут ведь есть телефон, верно?
– Да, мистер Джордан.
Я принес его, то есть, вернее сказать, прикатил, так как телефон стоял на никелированной треноге с колесиками и за ним тянулся длиннющий шнур, разматывающийся с барабана. Так аппарат оказался в моей уборной, и я дрожащими пальцами набрал код Гамбурга и номер моего отеля.
– Говорит Джордан. Соедините меня, пожалуйста, с моей дочерью.
– Мне очень жаль, мистер Джордан, но мисс Бромфилд просила нас не беспокоить ее.
– Когда?
– После шестнадцати часов. Она сказала, что плохо себя чувствует.
– И с тех пор не перезвонила?
– Нет, мистер Джордан. Она собиралась принять снотворное.
– Тем не менее соедините меня.
– Но…
– Соедините меня! Это важно! В худшем случае мы ее разбудим!
В общем, меня соединили, и в трубке загудел сигнал «свободно».
– Мисс Бромфилд не берет трубку.
– Я слышу.
– Видимо, очень крепко спит.
– Да. – Может, она уже умерла.
– Послать кого-нибудь к ней в номер?
Может, и в самом деле спит? Может, Шауберг еще у нее? Может…
– Нет. Нет, ни в коем случае. Если она так крепко спит, я не хочу ее беспокоить. Большое спасибо.
0 часов 30 минут.
Где же Шауберг?
Почему Шерли не берет трубку?
Если с Шерли что-то случилось, если Шауберг ее поранил… если она умерла от потери крови… умерла от потери крови… если этот старый морфинист убил ее своими трясущимися руками… и ударился в бега… и уже где-то у границы…
– Всемогущий Боже!
Внезапно я осознал, что эти слова я выговорил вслух, громко и четко. В жизни я их не произносил! В дверь постучали. Она открылась.
– Добрый вечер, дорогой мистер Джордан! Или скорее следовало бы сказать «доброе утро»? – Шауберг был бледен и утомлен, но улыбался.
Я рывком сел.
– Что с ней?
– Все в наилучшем виде. Спит как сурок. Сегодня ей придется полежать, а завтра может уже приступить к работе. Вам теплый привет.
Я хотел что-то сказать, но все вокруг закружилось, я поднес руку к горлу и вновь упал головой на подушку.
– Я… я задыхаюсь…
– Где ящик?
– Под… кроватью…
Он отреагировал молниеносно. Заперев дверь, он выхватил из-под кровати ящик. Что было после, я видел как сквозь туман. Желтое пятно. Зеленая точка. Серебряный луч. Укол в предплечье. И потом опять покой, мир в душе, блаженство.
Я глубоко дышал. Шауберг спрятал ящик и отпер дверь – очень вовремя, ибо через секунду в щель просунулась голова белокурого красавчика, любимчика Ситона:
– Через пять минут можем продолжить, если вы не против, мистер Джордан.
Голова исчезла.
– Полежите эти пять минут, – сказал Шауберг и по-отечески улыбнулся. – Все прошло гладко, как по маслу, дорогой мистер Джордан.
– Поклянитесь!
– Но вы же знаете, я не верю в…
– Если с Шерли что-то случилось, если вы лжете, вам никогда не удастся бежать из Германии, никогда не удастся начать новую жизнь и придется подохнуть здесь – ясно?
– Ясно. Согласен.
– Почему вы явились так поздно?
– За Ганновером кончился бензин. А было уже темно. И вид у меня был, наверное, страшноватый. Хотите знать, что я почти три часа стоял на обочине и махал каждой машине, прежде чем одна из них остановилась и отбуксировала меня к ближайшей бензоколонке?
Блондинчик Ганс (торс у него был мускулистый, загорелый и тренированный) вновь просунул голову в дверь:
– Мистер Джордан, можно приступать! Он исчез.
Я встал с кровати и ощутил во всем теле необычайную силу и бодрость. Да мне теперь и десять таких ночей нипочем!
– Шауберг, в этих уколах сам черт сидит.
– Кому вы это говорите? – Он вдруг помрачнел и крепко взял меня за плечи. – Послушайте, дорогой мистер Джордан, с вашей женой что-то творится.
– Что вы хотите этим сказать?
– Вы мне платите. Следовательно, я стою на вашей стороне. Ваша жена меня не интересует. Сегодня из-за нее чуть не произошла небольшая накладка…
Дверь открылась. Опять Гансик:
– Мистер Джордан…
– Провались! – заорал я. Он исчез с обиженным видом. – Какая накладка?
– Как раз когда мы собирались начать, зазвонил телефон.
– Что-о-о?
– Да не волнуйтесь вы. Ваша падчерица предупредила коммутатор, чтобы ее не соединяли, но растяпа телефонистка все-таки соединила, потому, мол, что этого потребовала полиция.
– Какая полиция? Уголовная?
– Ну да, какой-то там инспектор.
– И кто же с ним говорил?
– Я.
– Вы?
– А что мне было делать? Ваша падчерица лежала уже под наркозом. Я сказал, что я ваш шофер и что мисс Бромфилд не может подойти к телефону, так как она сидит в ванне.
– И он поверил?
– Очевидно.
– Он не сказал, что позвонит попозже?
– Нет. Ему, собственно, от мисс Бромфилд ничего и не надо было. И нужна была ему вовсе ее мать.
– Что-о-о?
– Он просто хотел узнать, где ее найти.
– Мою жену?
– Ну да. А это я и сам мог ему сказать. «Кёнигсхоф-отель» в Эссене. Чем он и удовлетворился. Он сказал, что свяжется с уголовной полицией в Эссене и пошлет кого-нибудь из здешних полицейских в отель. Завтра утром. То есть уже сегодня.
– А сказал он… сказал он, что нужно полиции от моей жены?
– Он был очень вежлив. Немецкой полиции, очевидно, вообще ничего от нее не нужно. Но американская, видимо, попросила немецкую оказать содействие.
На этот раз уже сам Торнтон Ситон распахнул дверь фургончика.
– Питер, мы все тебя ждем. Сейчас же иди!
Так что мне пришлось оставить Шауберга и пойти с режиссером. По дороге он, погруженный только в свою работу, втолковывал мне:
– В той сцене, которую мы сейчас будем снимать, ты уверен, что Мария все знает. Ты в панике. Ты в отчаянии. Твои силы на исходе. Но должен держать себя в руках, чтобы товарищи по бригаде ничего не заметили. Должен вкалывать, как будто ничего не случилось! Чтобы вообще никто ничего не заметил! Ясно?
– Ясно.
– Это трудный эпизод, старина, знаю.
– Да нет, ничего подобного, – возразил я как в трансе. – Вот увидишь, я запросто справлюсь.
2
В эту ночь я лег спать в пять утра, а в одиннадцать уже проснулся и сел завтракать. Джоан присоединилась ко мне.
– Час назад звонила Шерли.
– Что ей нужно?
– Просто хотела узнать, как наши дела и не слишком ли ты устаешь от работы.
– Больше ничего?
– Она ужасно простудилась и денек полежит в постели. Она читает книжку, которую я ей дала.
– Какую?
– «Исход».
Только тут я совсем успокоился. «Исход». Это слово было для нас с Шерли условным знаком. Раз она читала «Исход», значит, чувствовала себя хорошо и операция прошла благополучно.
Телефон зазвонил.
Завтракали мы в гостиной. Аппарат стоял прямо за моей спиной. Я взял трубку.
– Говорят с коммутатора. Миссис Джордан дома?
– Да.
– Соединяю с одной из кабин. Мужской голос:
– Миссис Джордан?
– Я ее муж.
Я увидел, как вздрогнула Джоан.
– А вы кто?
Я сделал ей знак не беспокоиться. Мужской голос спросил:
– Можно поговорить с вашей женой, мистер Джордан?
– А кто вы?
Джоан вскочила со стула, бросилась ко мне и прижалась ухом к трубке. Я даже не попытался ее оттолкнуть.
– Я инспектор уголовной полиции. Фамилия моя Мунро. Гамбург попросил нас встретиться с вашей женой. А наших коллег в Гамбурге в свою очередь попросила оказать содействие полиция Лос-Анджелеса. Лучше всего я расскажу вам все это при личной встрече. Итак, можно мне…
Я взглянул на Джоан. Губы ее дрожали. Лицо было белее снега.
– Приходите, мы вас ждем, – сказал я. – Номер шестьсот одиннадцать. – И положил трубку. – Он будет здесь через две минуты.
Джоан закрыла лицо руками. Потом вдруг быстро отняла их. Глаза ее горели.
– Ну, вот все и завертелось, – сказала она. Я промолчал.
– Два полицейских уже приходили в Пасифик-Пэлисэйдс до моего отлета.
Я опять промолчал.
– Потом они написали мне… в Гамбург, в отель… ты видел это письмо… и искал его… я солгала тебе, сказала, что это было приглашение на выставку мод… Помнишь, тот голубой конверт?
– Помню.
– Сначала я хотела все тебе сказать! Сразу после посадки. Но у меня… у меня голова совершенно пошла кругом… потому я и напилась в самолете… мне казалось, что иначе у меня не хватит духу все тебе сказать… А когда напилась, духу тем более не хватило…
Я ее не перебивал. Через минуту явится инспектор. Дико все-таки, что окончательная катастрофа произойдет не когда мы с ней одни, а в присутствии свидетеля, постороннего человека, господина Мунро из Эссена.
– А потом… потом я подумала: сделай вид, будто ничего не случилось… ты в Европе… Лос-Анджелес далеко… Но они прислали письмо в голубом конверте… А теперь еще и инспектора… Нет, от них не уйдешь, от них не спрячешься!
Да, от них не уйдешь, подумал я. Почему власти адресовались к Джоан, а не к Шерли или ко мне? Очевидно, не поверили показаниям Грегори, назвавшего себя отцом ребенка. Очевидно, хотят таким путем добиться от меня признания.
– Питер, ты должен меня простить!
– Что я должен?
– Простить. Я… я сделала нечто ужасное…
– Что ты сделала?
– Тридцатого октября… наехала на чужую машину и не остановилась. Ты давно уже был в Европе…
– Я давно уже был в Европе… – Я как идиот повторил ее слова. И тут у меня перед глазами все потемнело, заплясало и закружилось, словно повалил черный снег.
– Это случилось на бульваре Сансет… Туфля соскользнула с тормоза на педаль газа, и я врезалась в припаркованную машину… Сильно ее помяла… Время было позднее… Я была навеселе… возвращалась с вечеринки у Лексингтонов…
– У Лексингтонов…
– …и боялась, что возьмут пробу на содержание алкоголя в крови. И поехала дальше. Я думала, меня никто не видел… – Тут она залилась слезами. – А оказалось, что кто-то видел… и уже на следующий день ко мне явились полицейские… сначала они думали, что за рулем «кадиллака» сидел ты, но, услышав, что ты в Европе, они спросили меня… И тут я совершила еще одну глупость…
Мало-помалу я пришел в себя. Просто какая-то фантастика. Почти невероятно. Но поверить можно. Ведь ничего сверхъестественного не случилось. Случилось вполне возможное.
– Я сказала полицейским, что «кадиллак» у меня был украден. Я только что это обнаружила и как раз хотела об этом заявить.
– Ничего не понимаю.
– Я же после аварии оставила нашу машину…
– Где?
– На какой-то улице… проехав совсем немного, я выскочила из машины и пустилась бегом… Бежала и бежала, пока не нашла такси… Говорю тебе, совсем потеряла голову… А полицейским наплела, будто «кадиллак» был украден: он стоял у нас перед домом и его, наверное, угнала группа подростков…
– И что же? – Больше я ничего не мог выдавить. Так блестяще я еще никогда собой не владел.
– Поначалу они мне поверили. И «кадиллак» успели уже найти. И в нем отпечатки пальцев – мои, твои и Шерли… мои, конечно, тоже…
– И что же?
– А ничего. Все вроде утихло… но потом они прислали мне то письмо в голубом конверте… и написали, что нашли кусочки краски и царапины… и других свидетелей… не знаю, что еще… мне надлежит явиться в здешнюю полицию и дать новые показания… сказать правду… они угрожали заявить на меня в суд… за попытку скрыться от ответственности после наезда…
– Почему ты не явилась в немецкую полицию?
– Я думала, это всего лишь угроза, западня. Я написала им, что не могу сообщить ничего нового… и хотела все тебе рассказать… когда все уляжется… попозже… правда… я не хотела мешать твоей работе… ты все время так взвинчен… и потом – мы ведь еще никогда не имели дела с полицией… Питер, меня отдадут под суд! Теперь меня обязательно отдадут под суд… в Лос-Анджелесе, где нас все знают…
В дверь постучали.
Я пошел и открыл. За дверью стоял низкорослый человечек, одной рукой прижимавший к груди шляпу, другой державший папку; он вежливо поклонился.
– Входите, инспектор Мунро, – сказал я. – Жена только что призналась мне во всем. Я был совершенно не в курсе. – За спиной послышались всхлипывания. – Она вела себя крайне неразумно и совершила наказуемое деяние, но по крайней мере не причинила никому физического ущерба.
– Так ведь ее никто казнить и не собирается, – сказал малютка инспектор на хорошем английском и вошел в комнату. – Доброе утро, миссис Джордан. Успокойтесь, прошу вас.
– Меня отдадут под суд!
– Так-то оно так, однако…
– И меня приговорят к заключению!
– И это может случиться. Но, конечно, приговорят условно. А может, заменят очень большим штрафом. Однако водительские права отберут в любом случае. О Боже, пожалуйста, перестаньте плакать, миссис Джордан. Мне в самом деле очень неприятно, но мне поручено заново допросить вас.
– Да, дорогая, – вмешался я, – тебе нужно успокоиться. И хотя бы теперь вести себя благоразумно.
Джоан перестала всхлипывать.
– Мне так стыдно, – прошептала она. Я дал ей свой носовой платок. – Попытка скрыться после наезда – преступление, тяжкое преступление…
Малютка инспектор принялся утешать ее на своем английском, хорошо усвоенном в школе, а сам в это время вынимал из папки бумагу и шариковую ручку.
– Извините, мне нужно на минутку выйти, – сказал я. Черная сумка стояла в шкафу моей спальни. Я пил из горлышка, пока не свалился на кровать, хватая ртом воздух.
3
(Примечание секретарши: «В этом месте синьор Джордан был вынужден прервать повествование на три дня, так как заболел вирусным гриппом с высокой температурой. За эти три дня я успела напечатать все, что он записал на пленку раньше, и передать всю рукопись профессору Понтевиво. Следующая запись на пленке содержит разговор между синьором Джорданом и профессором Понтевиво 11 мая 1960 года».)
Профессор Понтевиво. Вы подумали над моим вопросом относительно лечения гипнозом?
Синьор Джордан. Да. Я согласен.
Профессор Понтевиво. Хорошо. Тогда завтра обсудим все детали. Придется выдержать несколько сеансов. За время вашей болезни я прочел перепечатки с последних пленок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82