– Ну, давайте взнуздаем коней и двинемся помаленьку вперед.
Мираж в тот день был как-то особенно красив, он раскидывал по небу целые пальмовые леса. А между тем вокруг простирались одни болота. Но для тех, кто блуждает под жарким летним небом по бесплодной пустыне, и болото – желанное прибежище.
Когда около полудня путники вплотную приблизились к болотам, мираж исчез. Все пространство к югу, до самого горизонта, представляло собой бескрайнюю темно-зеленую равнину.
Как ласкала она глаз после однообразной голой степи, покрытой соляной порошей, которую весенние воды вымыли из солончаковой почвы. На ней произрастал лишь ситник, даже в пору цветения кажущийся совершенно высохшим, да редкой щетиной торчала мертвая красноватая трава.
Но дальше, где была вода, картина менялась!
Громадная степь полна неведомой нам жизни. Шуршат непроходимые заросли камыша. Их метелки, как чудовищные усы, шевелятся на ветру. Море бесплодных колосьев, не приносящих зерен!
В дебрях этих зарослей царит таинственная тишь, прерываемая еле уловимым, дремотным шепотом. Он исходит от шелестящего в камышах ветра. Сонной дремой наполнен день, который для обитателей болот заменяет ночь.
Каждый, дерзнувший проникнуть в это сонное царство и решивший пробираться сквозь его неведомые тайники, должен иметь голову на плечах и обладать мужественным сердцем.
Бокша знал все броды через топь, болото было ему знакомо, как родной дом. Он не раз бывал здесь и знал каждое топкое место, где можно укрыть скотину; он легко находил просветы в камышах, по которым можно обойти провалы и бездонные, тинистые омуты, безошибочно угадывал, какие из шатких мостков в состоянии выдержать тяжесть лошади и седока. Ведь стоит сделать один неверный шаг в коварной топи, и трясина поглотит человека, его не спасет никакая наука, кровожадные пиявки и раки начисто сожрут его тело. Знал Бокша и спрятавшееся среди болот место для привала – возвышавшуюся над трясиной площадку. Там было и пастбище для коней, и тростниковая хижина для всадников.
– Тому, кто двигается здесь следом за мной, опасаться нечего!
Гергё Бокша изрек это с такой гордостью, будто был полным хозяином этой земли. Тут начиналось царство, которое никому не подвластно, оно никогда и никем не было завоевано. Любой царский полководец волей-неволей должен был бы остановиться на его границах. А вот он, Бокша, чувствует себя здесь как дома.
При переходе вброд лошади кое-где погружались в воду по самую грудь, в одном месте пришлось даже переправляться вплавь. Никаких проторенных троп не было и в помине. Находить места, где болотное дно крепче, бетяру помогала лишь хилая листва чахлых растений, а разыскивать в монотонном однообразии дикой природы признаки заросших, петлявших в зарослях кустарника тропинок ему позволяло необыкновенное чутье.
Местами лошадь так уверенно находила издавна знакомую дорогу, что ему не надо было следить за ней.
В такие минуты Бокша оборачивался назад и вел со своим спутником беседу.
– Поверьте, это отнюдь еще не конец! – уверял он.
В голове у него вертелся целый калейдоскоп пестрых и несбыточных мечтаний, которые он, неуставая, нанизывал друг на друга.
Комаромская крепость еще не пала и может обороняться хоть целых три года. Она будет держаться! А дело тем временем обернется к лучшему.
В худшем случае, если крепость все же сдадут, непременным условием при этом поставят всеобщую амнистию.
Более чем вероятно, что русский царь уже обещал, что после победы никого из нас не станут преследовать и восстановят прежнюю конституцию.
Скорей всего русские и австрийцы теперь передерутся между собой, об этом поговаривают даже сами русские офицеры, А это опять-таки может дать новый оборот делу.
К тому же есть немало людей, которые не сложили оружия. Они ушли в леса, в болота и будут вести там партизанскую войну.
Вожаки доберутся до Турции, как во времена Тёкёли, призовут на помощь турок, те не захотят спасовать перед русскими и будут вынуждены прийти нам на подмогу.
За спиной турок стоят Англия и Франция, они тоже нападут на Россию.
Венгерскую корону могут предложить младшему сыну английской королевы, и он согласится ее принять.
В Азии еще осталось семь мадьярских племен, живущих на древней прародине. За ними поехал старик Мэсарош, он приведет их сюда, в страну. В каждом племени – по тридцать тысяч воинов.
Бокша рассказывал все это Эдену с убежденностью фанатика, твердо верившего в реальность своих иллюзий.
Эден не возражал. Только думал про себя:
«Неужели и я стану когда-нибудь таким вот одержимым?»
Да, это было неизбежно.
Не было в то время ни одного человека, который не вынашивал бы в сердце своем самых невероятных, самых фантастических планов, который не надеялся бы на чудо Мы занимались даже столовращением, вызывали духов и выстукиванием вопрошали их: «Что будет с нами?»
Мы предавались мечтам. Кто это – «мы?»
Да все жители тогдашней Венгрии!
Разница заключалась лишь в том, что одни умели скрывать свой недуг, другие не считали это нужным.
Так смертельно больная нация предавалась безудержным мечтам.
О, как долго не наступало ее выздоровление!..
Был уже полдень, когда путники добрались до небольшого островка среди болот, служившего привалом на этом безлюдном пути.
Островок представлял собой круглую площадку на более пяти-шести саженей в поперечнике, окаймленную вереском и кустами дрока. В центре этой лужайки стоял ветхий шалаш, сложенный из связок тростника, перетянутых рогожей.
– Здесь, сударь, мы и передохнем, – сказал Гергё Бокша, спрыгивая с коня. – Лошадей нужно беречь.
Лужайку покрывала пышная трава с примесью желтой люцерны – прекрасное пастбище для коней.
– Вы ничего не чувствуете? – спросил Бокша.
– Ничего, – ответил Эден, не поняв вопроса.
– Даже голода?
– Его я могу, долго сносить.
– Сейчас мы что-нибудь разыщем, в воде всегда что-нибудь водится.
Бокша снял сапоги и, подвернув штаны, залез в воду у самого края островка. Через несколько минут он вернулся со шляпой, полной раков.
– Они особенно вкусны в те месяцы, в которых нет буквы «р».
Бросив раков в вырытую яму, он соорудил над ней костер из суховейника и камыша и с помощью трута зажег сухую траву. Раки, когда с них была соскоблена зола, оказались красными и отлично испеклись.
Гёргё вытащил их из костра, разложил на траве перед Эденом и, подавая ему пример, принялся ими лакомиться.
Эден даже не притронулся к угощению, хотя Бокша на все лады расхваливал раков.
Покончив с едой, он сказал Эдену:
– Нет, так не годится. Предстоит ехать еще целые сутки, пока мы доберемся до места, о котором я говорил, Вы ведь со вчерашнего дня ничего не ели и в дороге выбьетесь из сил. Мне это привычно, я могу питаться дней пять лишь сырыми улитками да болотными орехами. Слов нет, все это малопригодно для желудка знатного человека. Ну, да ничего, я постараюсь помочь беде. К северу, в двух часах ходьбы отсюда, находится Комади. Я проберусь туда, а вы оставайтесь пока здесь и ждите меня. Можете за это время хорошенько выспаться, только подкиньте в костер хворосту, чтобы отогнать комаров. Вы поди уж много ночей не спали? Я раздобуду провизии и вернусь еще до сумерек. А ночью, при лунном свете, тронемся в путь. Согласны?
Эден кивнул головой. Со времени страшного поражения он лишился всякой воли, им владело какое-то безразличие.
Бокша, торопливо взнуздав коня, направился к северу и скрылся в зарослях камыша.
Только с этого момента почувствовал Эден всю тяжесть одиночества. Он был словно за пределами мира. Один-одинешенек на заброшенном островке размером в двадцать квадратных саженей.
Даже дикая растительность этого островка, как бы изгнанная из цивилизованного мира и отягощенная дурной славой, казалось, избегала людных мест и уединилась в глуши.
Тут собрались и ядовитая цикута, и собачья петрушка с синими листьями, и кусты кроваво-красных волчьих ягод, и водяной поручейник с едким, дурманящим запахом, и даже вонючие бешеные огурцы и зловещая черная черемица. Они походили на свору разбойников и тайных убийц, на избегающую человеческого общества банду, преследующую все живое.
А вокруг – замкнутое кольцо необъятных болот.
Плававшие на поверхности воды кожистые, большие листья водяных лилий и их тюльпанообразные цветы говорили о том, что глубина здесь больше сажени. Желтые цветки кувшинок напоминали, что под ними глубокая тина.
Этот заброшенный уголок с одичалой природой казался Эдену Барадлаи тюрьмой, он был здесь так изолирован, словно его заточили в келью со свинцовой кровлей. Если проводник его не вернется, если он заблудится или его схватят, Эден неминуемо погибнет: собственными силами ему из этой трясины не выбраться.
Но чего, в сущности, было ему страшиться? Вскоре солнце начало клониться к закату, и мертвая степь ожила, наполнилась звуками. В воздухе что-то зашуршало – это перелетные цапли пронеслись над головой Эдена, блистая на солнце белым оперением. Где-то вдали послышалось тоскливое, похожее на рев, уханье выпи. Возле своей норы завыла водяная собака. Мириады квакающих лягушек примешивали свой хор к кряканью диких уток и галстушников. Ко всему этому присоединялось доносившееся с левады волчье завывание.
Если бы услышать колокольный звон! Но, видимо, ближайшее селение находилось очень далеко.
Тем не менее Эдену казалось, что сквозь дикий галдеж обитателей водяного царства порою прорывается какое-то громыханье, от которого гудит земля, как от далекой артиллерийской канонады. Вот оно снова повторяется, еще и еще.
Эден невольно вспомнил все, что говорил Бокша.
Уже три дня как последняя боеспособная венгерская часть сложила оружие и прекратила сопротивление. Кто же ведет артиллерийскую стрельбу.
Может быть, действительно союзники обстреливают друг друга!
И, глубоко погрузившись в размышления, Эден, сам того не сознавая, предался безумным мечтам. Лишь с трудом удалось ему очнуться от этих призрачных видений.
«Вот до чего можно дойти! – подумал он. – Неужели человеку так легко сойти с ума от одиночества?»
Наконец он полностью пришел в себя.
Солнце почти закатилось. Эден ощутил голод и озноб – в болотах по вечерам довольно прохладно.
А Бокша все не возвращался.
Что, если он вдруг пропал? Или намеренно бросил здесь своего спутника? Ведь его однажды на глазах у Эдена наказали, выпороли по приказанию Рихарда. Теперь он может жестоко отомстить за это. Стоит ему лишь позабыть среди трясины об Эдене, и тому конец.
Теперь солнце уже совсем зашло. Над противоположным краем болота показался широкий лик луны.
Взглянув на лунный диск, Эден неожиданно заметил в его лучах очертания двигавшейся головы. Кто-то приближался.
То был ворон пророка Ильи, несший своему хозяину хлеб! Среди болота послышался свист. Это Гергё Бокша насвистывал знакомую мелодию: «Эх, только и осталась, что боевая песня!»
Эден разжег посильнее костер, чтобы гуртовщику легче было заметить привал.
Бокша вернулся с туго набитой переметной сумой, В ней было столько провизии, что ее должно была хватить до конца их похода.
– Малость задержался, – стал оправдываться Гергё, еще не успев соскочить с коня. – Но со мной чуть не приключилась беда.
Он тут же снял с лошади сумку, развязал ее и выложил на разостланную сермягу привезенное добро: мягкий хлеб, сыр, ветчину и полную флягу. Из другого отделения сумки он вытащил шерстяную бурку и накинул ее на плечи Эдена.
– В дороге пригодится. А то, как я заметил, теплой одежды у вас нет.
– Благодарю.
– Не за что. Все даром досталось, – заметил Бокша и засмеялся.
– Каким образом?
– Потом расскажу. Давайте сначала перекусим, я ведь и сам еще ни крошки не съел. Только не думайте, я ничего не стащил, ей-богу все приобретено честным путем.
Бокша улегся на траве животом вниз возле разостланной бурки, и по тому, с какой жадностью он набросился на еду, было понятно, что он и в самом деле еще ничего не отведал из раздобытых яств. Он поглощал пищу такими кусками, что едва не подавился.
Но как ни был он поглощен едой, его неудержимо разбирал смех.
– Вот теперь можно и разговаривать, – начал гуртовщик, хлебнув из фляги и передавая ее Эдену. – Ну как не порадоваться, что у меня хватило ума съездить в Комади! Правда, эта вылазка чуть не кончилась провалом. Въехал я в Комади, и, представьте себе, сударь, никто меня не остановил, и я без помех добрался до самой городской управы. Только поравнявшись с рынком, приметил я, что весь город кишмя кишит казаками, комар их забодай! Они выскакивали то из одного, то из другого дома, а городская управа оказалась их штаб-квартирой. Бежать было поздно, – путь повсюду отрезан. Ну, думаю, Гергё, не дай теперь маху, не оплошай. Либо ты их прижмешь, либо они тебя.
– И что же вышло?
– А вышло то, что я их все-таки облапошил. Не спеша подъезжаю прямо к дверям городской управы и прошу одного из казаков подержать поводья моего коня, пока, мол, не вернусь. Потом спрашиваю у караульного, где генерал. По правде сказать, не знаю, был их начальник в самом деле генералом, или нет, но я направился прямо к нему. Я решил, что если он засел в тылу, так далеко от главных сил армии, значит – заготовляет провиант. Я прямо и набросился на него со своей вчерашней распиской. «Сударь, говорю, я продал вам волов, вот расписка. Расплачивайтесь!» Ну, он прямо остолбенел. Сумма огромная. Генерал стал упорно отказываться от уплаты, ссылаясь на то, что главная касса у них в Надьвараде. и посылал меня туда. Но я настойчиво твердил, что деньги мне нужны сейчас, что я не могу забираться в такую даль, что я даже не знаю, где находится этот город да к тому же мне, мол, надо расплатиться с остальными гуртовщиками. В конце концов он все-таки попался на удочку, и мы сошлись на том, что я сброшу с причитающейся суммы треть; он так обрадовался уступке, что даже обнял меня. Остальные деньги он тут же уплатил, вот они, у меня здесь, в кармане. Вот видите, никого я не обманул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76