Печалилась же она лишь потому, что не было с ней Тобиаса. Как хорошо было всегда ощущать его рядом. Все проведенные с ним ночные часы, совместные утренние трапезы, его шутки и его нежность – нет, это еще не окончательно утеряно, еще будут встречи. Но устраивать их будет куда труднее.
Сама бы она никогда не возражала, чтобы он оставался жить у нее в доме, сколько ему заблагорассудится. Он никогда ее не стеснял, она наслаждалась его присутствием.
Отослала же она его только ради него самого. Но боль была глубже, чем она ожидала. Она принесла ему жертву, и больно было, что он этого не уразумел.
Отъезд Тобиаса прошел вполне буднично. Вечером он собрал свои вещи, Доната при этом не присутствовала.
Госпожа Ковальски ему помогала и следила, чтобы он ничего не забыл.
Доната сидела одна в комнате для завтраков, когда он зашел проститься. Слушать музыку ей не хотелось, не разводила она и огня в камине, очень стараясь не предаваться сентиментальности.
– Значит, до завтра, – приветливо промолвила она, поднимая глаза от книги при его появлении.
– Да, значит, до завтра, – ответил он, стоя неподвижно.
– Может быть, подбросить тебя до места?
– Нет, не надо. Возьму такси.
– Мог бы позвонить брату, он бы тебя отвез.
– Зачем? Я уже не ребенок.
Больше она выдержать не могла. Оставив книгу, встала и подошла к нему.
– Не грусти, Котик мой. – Она обняла его. – Это ведь не расставание насовсем.
Он, словно окаменев, не отвечал на ее ласку.
– Не расставание? Тогда что же?
– Просто изменение в образе жизни. Для твоей пользы.
– Нет. Ты знаешь, что я этого не хотел.
– И все же это ради тебя.
Он схватил ее руки и отстранил от себя.
– Когда же, наконец, до тебя дойдет, что я сам знаю, где мне лучше? – Потом повернулся и пошел прочь.
У нее на глаза навернулись слезы. Она чуть не позвала его назад. Ну почему она должна так мучить и себя, и его? Но ответ был более чем ясен. Она не тот человек, который способен перешагнуть через любые условности. Своим успехом Доната обязана не в последнюю очередь самодисциплине. Отказаться от этого значило бы по собственной вине скатиться в пропасть, а этого она не хотела и не могла допустить. Она ощущала себя ответственной за Тобиаса. У него должна быть возможность вести такую жизнь, какая соответствует его годам.
Доната невольно расправила плечи. Конечно, сейчас ей больно, но она это преодолеет. Силы для этого есть.
Чем ей заняться сейчас? Ложиться спать еще рано. Книга, в которой она пыталась найти утешение, в сущности не очень интересна. Смотреть телевизор тоже не хочется. А если поставить одну из любимых пластинок, то слез не сдержать. Обычно вечера проходили в разговорах с Тобиасом. А что же она делала в эти часы до того, как он вошел в ее жизнь? Она не могла вспомнить. Ей самой это показалось странным, но она действительно забыла.
В таком подавленном настроении застала ее Сильвия, вернувшаяся домой с затянувшегося послеобеденного бриджа. Она внесла с собой атмосферу табачного дыма и туалетной воды.
– Ушел? – вскрикнула она. Доната только кивнула.
– Слава Богу! Это ты хорошо сделала, Доната. Теперь, наконец, может вновь наступить мир.
Доната молчала.
– Ну, что это ты куксишься? Только не говори, что тебе жалко было его отпускать!
– Для меня это не просто.
– Ах, пустяки! Это тебе только сейчас так кажется. Минутку, я только притащу нам что-нибудь глотнуть.
Она выбежала из комнаты и вскоре вернулась с уже початой бутылкой виски и маленьким серебряным сосудом, наполненным кубиками льда.
Доната совершенно механически поставила за это время на стол две стопки.
Сильвия кинула в них по паре льдинок, налила виски и уселась в кресло. Потом схватила блок дистанционного управления телевизором и стала нажимать одну кнопку за другой, меняя каналы, чтобы найти программу по вкусу.
– Прошу тебя, не надо, – произнесла Доната. – Что не надо?
– Я не хочу смотреть телепередачу.
Сильвия выключила телевизор.
– Я тоже обойдусь, так даже лучше.
Вытащив из своей дамской сумки пачку сигарет, она протянула ее сестре. Доната достала сигарету, а Сильвия поднесла ей и себе зажигалку.
– Финальная сцена расставания была трогательной?
– Это как посмотреть.
– Ну, не будь же такой мрачной! Я думала, мы с тобой поболтаем всласть.
Чтобы не обижать сестру, Доната не сказала ей, что предпочла бы сейчас побыть в одиночестве. Впрочем, она даже не была уверена в том, что действительно этого хочет. Она просто не знала, как ей быть.
– Лучше ты что-нибудь расскажи, – попросила она. Сильвия скрестила свои вытянутые длинные ноги.
– Могу лишь сказать: я бесконечно рада, что добрый ветер, унесший этого малого, помог тебе от него избавиться. Против самого Тобиаса я ничего не имею. Симпатичный парень, тут сомнений нет. Но он не имел права находиться здесь. Теперь, с его уходом, нас смогут наконец снова навещать дети. Давай сразу же их и пригласим…
Доната прервала ее.
– Почему же это они до сих пор не могли нас навещать?
– Ой, да что ты говоришь! В тех скандальных обстоятельствах…
– Я лично никаких скандалов не припоминаю.
– Ну ладно. Скандала не было. Но до него оставалось всего ничего.
– Собственно говоря, я думала, что Христиан и Сильви мне в этой трудной ситуации помогут.
– Как это?
– Они могли бы признать, что сложившееся положение в пределах нормы.
– Ну что ты говоришь, Доната! Такое им не по плечу.
– Я не считала, что они обязаны так думать; просто, с их стороны это было бы выражение любви ко мне, ты не находишь?
– Нет, ни в коей мере.
– Ты ведь знаешь, я кое-что для них сделала.
– Да, ты их баловала. Но именно поэтому они почувствовали себя вдвойне уязвленными тем, что ты ставишь их ниже приблудного молодца.
Доната сделала еще глоток. Выпитая ею с удовольствием порция виски определенно повлияла на нее расслабляюще.
– Молодые люди требуют от нас проявлений понимания, когда они влюбляются. Думаю, мы вправе ожидать того же от них.
– Как они могут проявлять понимание того, что такая респектабельная личность, как ты, ведет себя столь легкомысленно?
– Я никогда не изображала из себя респектабельную личность.
– Но таковой ты для них была. Всегда такая усердная, такая рассудительная, и вдруг – на тебе!
– Ты говоришь обо мне так, словно я бабушка.
– Если бы своевременно народила детей, давно могла бы стать и бабушкой.
– Благодарю. – Доната придавила выкуренную сигарету.
Сильвия закурила еще одну.
– Ты не должна воспринимать это как обиду. Это только правда.
– Дорогая моя Сильвия, существуют проблемы, которые не решаются с помощью простой арифметики.
– Но и численные соотношения тоже никогда не должны игнорироваться. Ты, архитектор, должна это знать лучше меня.
– Как бы то ни было, твои дети меня разочаровали, да и ты, впрочем, тоже.
Сильвия откинулась назад.
– И что же это мне следовало делать?
– Поставить себя на мое место. Радоваться пришедшей ко мне любви. Вместо этого тебе не пришло в голову ничего лучшего, чем накликать чертей на мою голову.
– Что ж, – признала вдруг Сильвия, доливая виски в свою стопку, – может быть, другая женщина и реагировала бы по-другому. Но я вот такая, какая есть.
– Я надеялась, что мы станем подругами.
– Мы сестры.
– Без дружбы это решительно ничего не значит. Сильвия пропустила дым через нос.
– Зачем ты все это мне говоришь? Может, я должна ползать перед тобой на животе, визжать, как собака, вымаливая прощение? Этого тебе не дождаться. Мое поведение во всей этой истории было абсолютно корректным.
– Я хочу, чтобы ты оставила мой дом! – Именно эти слова Доната хотела сказать сестре уже давно; но теперь она сама была ошеломлена ими.
Сильвия, кажется, испытала настоящий шок. Она тяжело дышала, ловя воздух открытым ртом.
Чтобы дать ей время переварить сказанное, Доната закурила сигарету.
– Надеюсь, ты говоришь это не всерьез? – выдавила из себя наконец Сильвия.
– Всерьез.
– Мне никогда не казалось, что я тебе мешаю.
– Ты ограничиваешь мою свободу.
– Но позволь! Только потому, что я была против этой неестественной связи…
Доната перебила ее.
– Не только поэтому. Я, вероятно, продам дом…
– Но это же безумство!
Доната не позволила себя прервать.
– И, когда это окажется необходимым, я хочу иметь возможность совершенно свободно решать все связанные с этой сделкой вопросы, не вступая с тобой в долгие предварительные дискуссии.
– Теперь я уже вообще тебя не понимаю. Мне казалось, ты любишь свой дом.
– Я его любила. Но ведь дом это все же нечто вполне материальное: дерево, кирпич, цемент, собранные воедино в соответствии с моими представлениями. Долгие годы он мне приносил радость, но теперь он стал для меня слишком велик. Иначе говоря, я уже переросла ту полосу жизни, когда он был мне впору.
– А как же твои коктейли? Твои знаменитые приемы?
– Их результаты никогда не оправдывали расходов. Сильвия, не выпуская сигареты, провела по лбу рукой.
– Мне кажется, что я разговариваю с чужим человеком.
– Может быть, я для тебя действительно чужая. Но не обращай на это внимания. Говорят, такое случается даже в самых лучших семьях. Важно лишь, чтобы ты усвоила одно: я прошу тебя уехать из этого дома.
– Когда?
– Разумеется, как можно скорее. Мне не хочется, чтобы создалось такое положение, при котором придется тебя торопить; не хочу и ссориться с тобой больше.
Сильвия придавила сигарету:
– А что будет с четой Ковальски?
– Это вопрос второстепенный. Я уверена, что у них есть сбережения. Вероятно, старики уйдут на покой, если только новый владелец дома не будет настаивать на том, чтобы они еще на некоторое время остались. Что я, кстати говоря, на его месте и сделала бы.
– Ты говоришь так, словно все уже решено.
– К тому идет.
– Назови мне хотя бы одну действительно важную причину. Твои аргументы – что дом слишком велик, что он для тебя уже пройденный этап – меня просто не убеждают.
– Ну ладно, если уж ты сама не догадываешься: мне нужен оборотный капитал для фирмы.
Сильвия явно испугалась.
– Разве дела идут так плохо?
– Да.
– Тогда дам тебе совет: вложи полученные от продажи дома деньги в ценные бумаги, и тогда тебе вообще больше не придется работать.
Доната рассмеялась.
– Это на тебя похоже. Ты не в состоянии понять, что работа это нечто большее, чем простое зарабатывание денег. Это – содержание моей жизни. – Теперь поднялась и она. – Иди спать, сестра! А я еще проветрю комнату.
Стоя затем в проеме открытой двери на террасу, она глубоко вдыхала свежий, сухой зимний воздух. Чувствовала она себя уже значительно лучше, чем в момент прощания с Тобиасом. Наконец-то ей удалось добиться ясности в отношениях с Сильвией. Давно следовало это сделать. Доната была полна решимости держаться принятого жесткого курса, пока сестра не съедет. Жить с ней вместе никогда не было удачным решением вопроса.
Доната сознавала, что после смерти мужа старалась сначала оставить все по-прежнему. Большой дом давал ей такую возможность, и она ею пользовалась. Ей и в голову не приходило, что можно начать все заново и зажить совсем по-другому.
Что касается продажи дома, то в действительности такая необходимость еще не назрела. Доната пока лишь играла с этой мыслью. Но она уже не любила свой дом так, как раньше. Он оказался фактором, противодействующим ее любви. В нормальной квартире, в обычном доме, где площадь сдается внаем, Тобиас мог бы оставаться с ней до тех пор, пока этого желали они оба. Бесчисленное количество пар так и поступали. И тогда не играли бы никакой роли ни разница в возрасте, ни то, что она его руководитель.
Правда, дом и связанный с ним стиль жизни не делали пропасть между ними непреодолимой. Но если она решила не выставлять Тобиаса, как сам он говорил, в роли жиголо, если она не хочет совсем его потерять, то должна разделить с ним его скромные условия существования.
Если уж придется выбирать между Тобиасом и домом, то принять решение не составит труда.
Положение с заказами в архитектурной фирме было чрезвычайно скверным. Кроме поселка «Меркатор», где работы должны были продолжаться еще до конца года, удалось получить всего один заказ: госпожа доктор медицины Хайда Гурлер унаследовала дом своего деда в Альт-Швабинге и обратилась за помощью к Донате. Вилла деда, дожившего до преклонного возраста, обветшала, и ее предстояло полностью обновить и перестроить в соответствии с пожеланиями докторши. Но поскольку она была подругой, Доната не могла, да и не хотела, рассчитывать гонорар по ставкам официального «Порядка оплаты работы архитекторов и инженеров» (ПОРАИ), а собиралась получить лишь ту сумму, которая покроет все фактические затраты, без каких-либо надбавок.
В одно февральское утро – это был первый погожий день после долгой и холодной зимы – Доната собрала всю свою команду в совещательной комнате и с полной откровенностью описала создавшееся положение.
– Если это не окажется абсолютно необходимым, то я все же не хочу никого увольнять. Но я считаю, что все мы должны засесть за работу с удвоенной энергией. Если мы не будем пропускать ни одного конкурса, идет ли речь о крупных или о мелких объектах, если наши проекты окажутся столь замечательными, что никто их не превзойдет, то только сам дьявол сможет нам помешать выйти из кризиса!
Ее слова были приняты с одобрением. Особенно те сотрудники, которые были зачислены только осенью прошлого года, вздохнули с облегчением, видя, что увольнение, которого они опасались, в ближайшее время им еще не грозит. Боялись увольнения, разумеется, и все остальные.
– Мы выложимся до предела, Доната, – заверил ее Гюнтер Винклейн, принявший на себя, как старейший из всех сотрудников, роль выразителя их настроений.
– «До предела» может еще оказаться недостаточным, – ответила она. – Я требую еще большего: чтобы каждый буквально превзошел сам себя!
Зазвонил телефон. Она сняла трубку и сказала: «Да?», зная, что звонок сюда может быть только из приемной. Все внешние абоненты соединялись сначала с госпожой Сфорци, а та, переговорив с Донатой по внутренней связи, могла затем соединить ее непосредственно со звонившим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29