– Мы здесь слышали кое-что, выходящее далеко за пределы этой темы.
– Возможно, что вы правы, и, по-моему, так даже лучше. Во всяком случае, мы любим друг друга…
– О, Доната! – Тобиас бросился к ней, поднял со стула и обнял. – Первый раз ты в этом призналась.
Она постаралась мягко освободиться и продолжила:
– Но как нам строить нашу жизнь, мы еще не знаем. Об этом еще предстоит подумать. Сильвия и вы, доктор Мюллер, не облегчаете нам эту задачу, предсказывая самое худшее.
– Доната, выходи за меня!
Она молча покачала головой и прижала два пальца к его губам.
Лицо Себастиана выразило отвращение.
– Ты сам не знаешь, что говоришь. Если это произойдет, я добьюсь лишения тебя гражданских прав и взятия под опеку. – Он повернулся к двери. – Изумительный был вечер, – произнес он тоном горькой иронии. – Но теперь прошу меня простить.
Когда Тобиас поспешил к нему, Себастиан добавил:
– Не утруждай себя, выход я найду и сам. – Взгляд, брошенный им на брата, был полон презрения.
– Мне что-то нехорошо, – промолвил Тобиас.
– Слишком много переживаний. – Доната начала собирать посуду. – Тебе лучше всего подняться наверх и прилечь.
– Но ведь ты ко мне придешь?
– Конечно. Как только ты чуточку отдохнешь. Уходя, он поцеловал Донату.
Сильвия закурила очередную сигарету.
– Его брат кажется мне разумным человеком, – заявила она.
Доната сняла чайник с маленькой плитки и выключила нагрев.
– Он предвидит все те несчастья, которые свалятся на вас обоих, – продолжала Сильвия.
По-прежнему не говоря ни слова, Доната отнесла использованную посуду на подъемник.
– Вам обоим не поздоровится.
– Ну и пусть, – бросила, наконец, Доната.
– Это как же прикажешь понимать?
– А какая любовная история имеет благополучный конец? Разве что в романах. Может, твоя кончилась хорошо? Или, может, Христиан и Крошка Сильви уже обрели свое счастье? Я полагаю, надо быть благодарной судьбе, если вообще любовь не обошла тебя стороной. А что будет после, это ведь не имеет значения.
Доктор выписал Тобиасу больничный лист еще на неделю и рекомендовал ему пока что щадить себя. Тобиасу же это было вовсе ни к чему. Он горел желанием выйти на работу. Утром он встал, чтобы составить Донате компанию за завтраком, а потом пошел помогать господину Ковальски по дому и в саду. В этот момент он чувствовал себя в отличной форме и делал вид, что готов хоть деревья рвать с корнем. Однако уже через несколько часов его охватила усталость, и сразу после обеда он почувствовал потребность прилечь. Он не хотел признаваться в своей слабости Донате, но она все узнала от экономки. Знала она и то, что, как только он окончательно поправится, ничто не заставит его отказаться от выхода на работу.
Наконец, утром в пятницу, он заявил:
– Ну, хватит сачковать! Сегодня я еду с тобой в офис.
Она взглянула на него и решила, что он достаточно здоров, чтобы начать с ним давно назревший разговор. Но сначала она все же сделала попытку избежать этого.
– Сегодня? В пятницу? Какой смысл?
– Смысл есть, – возразил он. – Мне представляется очень даже разумным начинать с короткого рабочего дня. Тогда в выходные дни у меня снова будет возможность отдохнуть.
Теперь у Донаты уже не было возможности откладывать неотвратимое. Наступил момент для серьезного разговора.
– Я не уверена, – осторожно начала она, – что тебе вообще следует вновь приниматься за работу.
Он не понял.
– Ты, видимо, шутишь?
– До меня дошли слухи (только, пожалуйста, не теряй спокойствия, дорогой, причин для волнений нет), что в офисе про нас разносят сплетни. Его синие глаза потемнели.
– Кто это сказал?
Она не отвела глаз.
– Штольце.
– Ну, и что теперь?
– Он считает, что это отравляет производственную атмосферу.
– Это свинство!
– Я ему ответила то же самое, но чем дольше думаю о нашем случае…
Тобиас вскочил.
– Этот закоренелый бюрократ! Как это ты позволяешь ему читать тебе мораль?
– Я уже сказала, что долго думала об этом и пришла к выводу, что не так уж он и неправ. Сядь, пожалуйста, на место! Играть в дикаря, ей-богу, смысла не имеет.
Он продолжал стоять.
– Но мы ведь при всех вели себя прилично: ну, обменяемся легким поцелуем, ну, пройдемся под ручку и все такое прочее, а больше-то ничего.
– Конечно, прилично. Никто тебя в неприличии и не упрекает. Но все же заметили.
– А если и так? – Тобиас медленно опустился на стул. – Ты ведь в своей фирме хозяйка и можешь вести себя, как душе угодно.
– С моей стороны было бы как раз довольно глупо создавать беспокойную обстановку в собственной фирме, разве не так?
– Но всем прочим наши отношения, может быть, совершенно безразличны. Да ведь так оно и есть.
– Говорят, Вильгельмина теряет голову от ревности.
– Вильгельмина? Я никогда не давал ей никаких поводов для этого.
– Но все же флиртовал с ней?
– Как с любой девушкой. Что тут особенного?
Доната закурила сигарету.
– А ты действительно флиртуешь со всеми подряд?
– Разумеется. Хорошенькие этого ожидают, а менее привлекательные тем более рады. Это же совершенно невинное занятие.
– Видимо, Вильгельмина все же тебя неправильно поняла.
– Значит, она – глупышка.
– Возможно.
Он тоже взял сигарету, что делал редко, и показался ей невероятно молодым, когда начал неумело пускать дым.
– Собственно, с какой стати мы ссоримся из-за Вильгельмины?
Хотя разговор был достаточно серьезным, она невольно рассмеялась.
– Во-первых, мы вовсе не ссоримся, а, во-вторых, не в Вильгельмине дело. Она всего лишь добровольная практикантка, с нею даже не подписывался договор о приеме на работу. Я в любое время могу ее уволить.
– Почему же ты этого не делаешь?
– Потому что толку от этого не было бы ни для кого. Штольце-то обеспокоен связью между нами.
– У него разве есть на это право?
– К сожалению, да. Он в фирме с самого ее основания, отвечает за все фирменные дела…
– Это и я мог бы, – прервал он.
– У тебя нет такого опыта.
– Зато я мыслю по-современному и знаю, какова ныне обстановка со спросом на строительные работы. А он уже покрылся плесенью с ног до головы.
– У него в фирме деньги.
Тобиас наморщил лоб.
– Без которых ты обойтись не можешь?
– Не совсем так. В крайнем случае я могла бы получить ипотечный заем под мой дом. Или даже просто продать его.
Он снова вскочил.
– Твой замечательный дом? – с ужасом вскрикнул он.
Она придавила сигарету.
– До этого еще не дошло, Тобиас, – успокоила она его. – Возможно, что никогда и не дойдет. Я об этом упомянула только потому, что, как мне кажется, надо рассмотреть все аспекты дела. Факт таков: либо ты отказываешься от своего места в фирме, либо Штольце уходит из нее вместе со своими деньгами. Он поставил передо мной вопрос именно так.
Тобиас молча отошел к окну-панораме. Она последовала за ним и посмотрела на сад, который уже выглядел почти как зимой. Деревья и кусты оголились, и лишь деревянный настил террасы мерцал своими теплыми красноватыми тонами. Вода бассейна купальщиков уже не привлекала.
– Не отчаивайся, – сказала она. – Ситуация, правда, идиотская, но мы уж с ней как-нибудь справимся.
Он повернулся к ней.
– Я не могу отказаться от тебя, Доната.
– Этого от тебя никто и не требует. Найдем тебе другое интересное место работы, а встречаться будем как «независимые частные лица», сколько захотим.
– Это уже не то, что было.
– Верно, не то, – печально признала она, – мне бы тоже хотелось всегда иметь тебя под рукой.
– Почему ты не хочешь выйти за меня, Доната? Это могло бы все изменить. Если мы станем мужем и женой, сплетничать будет не о чем.
Она под улыбкой скрыла, что тронута.
– Мальчик, мой дорогой, ты не можешь говорить об этом всерьез.
– Да могу же! Клянусь тебе, что я серьезно! И не называй меня мальчиком! Да и обращение «мой дорогой» тоже звучит достаточно затасканно.
– Тебе не нравится?
– Конечно! Ни с какой стороны! Называй меня «любимый» или, скажем, просто «Тобиас».
– Запомню.
– И еще: ты хочешь стать моей женой? Только не думай, что я позарился на твои деньги. В брачном контракте можно предусмотреть раздельное имущество.
– Это сейчас вовсе не стоит на повестке дня. Мне надо ехать. Я уже опоздала. Подумай над тем, что я тебе сказала! Нужно что-то решать. И поверь мне: даже если удастся переубедить Штольце (что, впрочем, кажется мне невероятным), все равно в перспективе ничего хорошего в фирме ждать не приходится.
После всего этого, даже прояснив Тобиасу наконец ситуацию, Доната не почувствовала облегчения. Ей представлялось, что она поступила по отношению к нему несправедливо. Она обрисовала ему ситуацию так, что у него не оставалось другого выбора, кроме как подчиниться обстоятельствам. Вместо того чтобы на равных обсудить с ним все дела, она жестоко уложила его на лопатки.
Какие аргументы мог бы он ей противопоставить? Что любит работать с ней вместе. О да, она тоже это любит. Но теперь, похоже, они не могут себе этого позволить.
Доната чувствовала себя удрученной. Ей было жалко Тобиаса, жалко себя. А кроме того, она кипела яростью против своего коммерческого директора. Если бы, скажем, Штольце влюбился в Вильгельмину, он бы и не подумал ее увольнять. Его бы ничуть не взволновало, что об этом знает весь офис, лишь бы не узнала жена. Именно так поступают тысячи мужчин, и все им сходит с рук. А ей, только потому что она женщина, он смеет ставить какие-то условия.
В это утро она прибыла в офис с опозданием. Остальные сотрудники были уже на месте, и ей с трудом удалось поздороваться с ними с обычной приветливостью.
– Господин Штольце просит вас зайти к нему в кабинет, – известила ее госпожа Сфорци.
– Значит, он в виде исключения пришел точно вовремя? – ядовито спросила она.
Розмари Сфорци, не привыкшая к такому тону, посмотрела на Донату с удивлением.
– Пожалуйста, доложите ему, что я сейчас буду.
Штольце встретил ее у открытой двери, и она, улыбаясь, протянула ему руку «Держись, – мысленно твердила она себе, – ты – деловая женщина, ты не имеешь права ходить на поводу у собственных чувств».
– Прости, пожалуйста, Артур, что я опоздала, – заметила она. – Ты ведь знаешь, со мною это случается достаточно редко.
– Надеюсь, ты не думаешь, что я буду упрекать тебя за это? – ответил он с такой отменной вежливостью, что напомнил ей извивающегося угря. – Да у меня и нет на это ни малейшего права.
– Может, ты и прав. – Доната села против него за стол и закинула ногу на ногу. – Но мне самой неприятно.
Штольце сел, аккуратно подтянув брюки, чтобы не повредить складки.
– Что же случилось?
– Я выскочила позже обычного, да еще и попала сразу же в затор.
– Что ж, бывает. – Он наклонился, чтобы вытащить бутылку коньяка.
– Ой, зачем же в такую рань-то? – вырвалось у Донаты.
Он посмотрел на бутылку с сожалением, но все же убрал ее.
– Наверное, ты права.
– Но если ты сам считаешь, что это принесет тебе пользу…
– Конечно, принесло бы. Но иногда нужно уметь и отказываться.
Доната охотно спросила бы, есть ли какая-то особая причина для этого разговора, но запретила себе проявлять инициативу, чтобы не облегчать ему задачу. Она лишь смотрела на него выжидающе широко открытыми глазами.
– Хм, Доната, – приступил он наконец к делу и провел безымянным пальцем по усам, – видимо, проблема «Тобиас Мюллер» ныне счастливо решилась.
Это замечание показалось ей совершенно бессмысленным, но она для начала не издала ни звука, поскольку все же ожидала чего-то в этом духе.
– Вопрос лишь в том, – продолжал он, – заменим мы его сразу же или подождем до весны.
– Я тебя совершенно не понимаю, – ответила она.
– Разве я говорю по-китайски?
«Все идет не так, как надо, совсем не так, – подумала она, – и это просто невыносимо».
– Но ведь он еще не уволился.
– Еще нет. Но не сегодня, так завтра надо этого ожидать.
– Он на больничном листе, Артур.
– Эта болезнь, деточка ты моя, всего лишь предлог. Этим он создает себе передышку, чтобы еще до увольнения подыскать себе новое место.
– Я так не думаю, Артур.
– Он заметил, что здесь на него косо смотрят из-за его связи с тобой; признаю, что я и сам был с ним за последнее время не слишком любезен. И он сделал из этого выводы. Ты должна с этим примириться, Доната. В сущности это ведь делает ему честь.
– Ты ошибаешься.
Он обнажил в улыбке свои безупречные зубы.
– Вот таковы женщины! Что вам не нравится, того вы и знать не желаете.
Уже сам его тон очень нервировал Донату.
– Тобиас болен, – промолвила она, и в тоне ее звучала настойчивость. – То есть, точнее, был болен. Сейчас он поправляется.
Его улыбка не угасла полностью, но превратилась в чуть заметную циничную гримасу.
– И откуда же это тебе известно?
– Потому что я приютила его в своем доме.
Он потерял самообладание.
– Что??
– Не рычи на меня! Да, ты верно расслышал мои слова. Он был очень болен, с высокой температурой и без жилья. Подружка выставила его из своей квартиры. Тогда я и приютила его в одной из моих гостевых комнат.
– Доната, как ты могла?!
Доната выставила вперед подбородок.
– Мне это представлялось, да и сейчас представляется, вполне естественным. Куда же было деваться этому несчастному парню?
– Скажем, в клинику.
– Для получения направления в клинику его болезнь была недостаточно тяжелой.
Он забарабанил пальцами по столу.
– И кому об этом известно?
– Но ведь это всего лишь моя личная жизнь. Тебя это не касается ни в малейшей мере.
– А если ты погубишь свою репутацию?
– Чепуха, Артур, и ты это знаешь. Миллионы пар живут в наше время вместе без свидетельства о браке, и никому это не мешает. А кроме того, он у меня лишь временно.
– Он должен исчезнуть из твоего дома, и притом немедленно.
Сначала Доната собиралась сообщить Штольце, что уже говорила с Тобиасом о его увольнении. Теперь же это показалось ей невозможным.
– Из моего дома, – зло сказала она, – и также из моей фирмы? Так? А лучше всего вообще вон из моей жизни?
– Ты сама сказала нужное слово.
– А почему? – Доната тоже стала говорить громче. – Только из-за разницы в возрасте, которая касается лишь нас двоих?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29