Мне еще решительно недостает опыта. Но это ведь ничего не меняет в том факте, что я прав. Для нашей женитьбы никаких противопоказаний нет.
– Есть, Тобиас, их по меньшей мере с десяток. Прошу тебя, не заставляй меня их перечислять, ты их знаешь сам.
– Доната, я…
Она оттолкнула его в сторону и сунула в автомат жетон парковки и монету. Автомат застучал, а она снова повернулась к нему.
– Не торопи меня, Тобиас, я хочу подумать. – Она взяла выскочившие из автомата квитанцию и монеты сдачи и ухватила Тобиаса под руку. – У нас ведь есть время, Тобиас. Уж если у нас вообще что-то есть, так это время, много времени.
Но уже в те минуты, когда она тащила его к машине, внутренний голос спросил ее: «А права ли ты? Остается ли у тебя время, Доната? Разве такая любовь, как у тебя, может быть долгой?»
Вслух она ничего такого не сказала, но зато бойко протараторила:
– Нам ведь предстоит решать совсем другие проблемы. Я навела справки насчет квартиры для тебя, и, кажется, в перспективе наметилось кое-что подходящее…
– Если ты выйдешь за меня, то эта квартира ни к чему.
Не отвечая на это возражение, она продолжала:
– Это на улице Верингерштрассе. Ничего особенного, две комнаты, кухня и ванная, но зато в центре. И если ты займешь эту квартиру, то надо бы подыскать тебе собственную машину самое позднее к весне.
– До знакомства с тобой я прекрасно обходился и велосипедом.
– Но тогда ты был еще студентом. А теперь ты – архитектор, и притом на постоянной работе, с прочным положением.
Они прошли вниз еще по одной лестнице и нырнули в темноту гаража. Оба остановились, чтобы немного освоиться в полутьме.
– Значит, я обременителен тебе и как пассажир!
– Абсолютная чепуха! – энергично заявила она. – Но как бы мне ни хотелось ездить вместе с тобой, может ведь случиться и так, что мне надо, скажем, в Розенгейм, а тебе в Грёбенцелль. Одной машины тут недостаточно.
– На этот случай можешь воспользоваться служебной. А мне собственная не нужна.
Она постаралась в полумраке рассмотреть его лицо. Оно выражало упорство.
– Значит, ты не такой, как другие молодые люди, – заметила она.
– Это только сейчас до тебя и дошло?
Он хотел ее обнять, но ей было не до того. Даже во мраке гаража она ощущала себя как бы на людях.
– Пусти, – попросила она. – Вам здесь не театр, а мы не актеры.
Он сразу же ее отпустил, а она сделала два торопливых шага по проезжей части, не замечая, что какая-то машина приближается к выезду. Тобиас успел схватить Донату, и машина проскользнула мимо.
– Без меня, – промолвил он, – ты бы сейчас точно попала под колеса, Кисуля моя. Видишь, как я тебе полезен.
– Да, Котик, это я всегда признавала, – ответила она и быстро поцеловала его.
Она, правда, напугалась, и сердце билось сильно, но тут же ей пришло в голову, что машина-то ехала со скоростью пешехода и могла бы, видимо, своевременно затормозить, так что и опасность была не так уж велика.
– Но теперь давай уж позаботимся о том, чтобы быстренько отсюда исчезнуть.
В тот вечер Доната сидела перед зеркалом, долго и придирчиво рассматривая свое не тронутое макияжем лицо. Хотя кожа от шеи до самых волос была гладкой и ухоженной, Доната должна была признать, что выглядит уже не очень молодо. Причиной были не столько слабые морщинки вокруг век или у углов рта, образовавшиеся от смеха, сколько глаза, выражавшие большой опыт и знание жизни. Но Доната нравилась себе и такой, какой была сегодня. Она никогда не согласилась бы снова стать наивной девчонкой с кукольно-красивым личиком, какой была двадцать лет тому назад. Она даже подумала, что такой не понравилась бы Тобиасу.
Нет, именно теперь они просто изумительно дополняли друг друга – он, ребячески-задорный мужчина, и она, зрелая женщина. Пусть даже весь мир думает иначе. Они были парой; парой, которая, несмотря на все противоречия, представляла собой не только блестящий образец слаженности, но и могла себе позволить вместе появляться на людях.
Но что будет через два-три года? Когда морщинки превратятся в морщины? Когда кожа у нее под подбородком отвиснет? Ладно, этому горю мог бы помочь умелый хирург; но никто не предотвратит того, что ее глаза будут выглядеть еще старше, может быть, взгляд их станет циничнее или выразит безнадежное разочарование в этой жизни.
Сегодня она еще чувствует себя в силе, но можно ли быть уверенным, что все это сохранится надолго, что она не ослабеет?
Она честно ответила себе: «Нет».
Чудо, что Тобиас любит ее. Но чувство его не вечно. Нет, она не может выйти за него замуж и должна убедить его навсегда отказаться от этого совершенно иллюзорного желания.
Доната и Тобиас счастливо провели отпуск в Санкт-Моритце. Когда они приехали в высокогорную долину Обер-Энгадин, выпал снег и уже на следующий день Тобиас смог совершить свою первую поездку на лыжную базу Корвилья. Доната записалась на водные процедуры в здании курзала Санкт-Моритца. Почти каждое утро она принимала там железистые ванны не потому, что это так уж необходимо, а потому, что, с ее точки зрения, никакая забота о здоровье лишней быть не могла. Потом она наслаждалась массажами энергичной и уже немолодой женщины, ежедневно ходила гулять, даже когда шел снег, и получала массу удовольствия, дыша свежим, пощипывающим кожу горным воздухом.
Озеро тоже уже замерзло, и Доната все время испытывала искушение взять напрокат коньки. Но потом она от этой мысли все же отказалась, поскольку зареклась заниматься спортом.
Вместо этого она прогуливалась, рассматривая витрины, а иногда даже покупала кое-что из одежды, если это ей особенно нравилось, несмотря на то, что цены казались завышенными. Ведь в Мюнхене у нее редко бывало время и настроение для покупок.
Когда Тобиас с наступлением сумерек возвращался в гостиницу, она встречала его, красивая и отдохнувшая, в удобном домашнем костюме, и сразу же наполняла водой ванну. Они шутили и дурачились; пока он сидел в ванне, она терла ему спину, восхищалась его красивым мужским телом. Часто бывало так, что после этого бросались друг другу в объятия, но, впрочем, не настолько регулярно, чтобы это вошло в привычку.
Их комплексный гостиничный номер с видом на обледеневшее озеро и на окружающие горные вершины был великолепен. Доната спала в большой спальне, он – в меньшей; между спальнями располагались гостиная и ванна. Утром она уступала ему ванну, лишь успев почистить зубы; потом завтракала с ним вместе в домашнем пеньюаре. Лишь после отъезда Тобиаса на лыжную базу она наносила на лицо макияж и одевалась.
Вечером они ужинали среди элегантной публики в шикарном ресторане гостиницы. Он просто набрасывался на еду, она же ограничивалась салатом и лишь изредка съедала кусок чего-нибудь более существенного. В так называемом «красном зале» каждый вечер выступал комбинированный эстрадный оркестр, и они часто пользовались случаем, чтобы потанцевать. Реже они уходили из гостиницы, чтобы посетить «Пиноккио», маленький танцевальный бар, который им был особенно приятен. Если же Тобиас сильно уставал после лыж, то они сразу после ужина отправлялись в гостиницу смотреть телевизор.
В вечер сочельника все здание гостиницы было соответственно украшено, а в холле стояла чудесная елка. Доната подумывала о том, чтобы поставить еще маленькую елочку у них в гостиной, но потом решила обойтись без этого. Ведь они с Тобиасом уже не дети.
Она долго размышляла, какой бы подарок ему преподнести, чтобы не обидеть. Во всяком случае, не ручные часы и не украшение. Наконец, ее выбор пал на роскошный том с изображением великолепных лайнеров, тех океанских гигантов, которые сделали возможными путешествия между Европой и Америкой, когда не было воздушных сообщений. Эту книгу она приобрела еще в Мюнхене и привезла сюда на дне одного из своих чемоданов.
Переодевшись для рождественского приема (он – в смокинг, она – в вечернее платье), они встретились в своей гостиной, чтобы вручить друг другу подарки. И здесь их ожидал сюрприз. Она держала большую книгу за спиной, прежде чем, улыбнувшись, вручить ее ему. В ответ он передал ей свой подарок, по всей видимости, тоже книгу, такой же величины, только в другой упаковке. Они поблагодарили друг друга, поцеловались, развязали оба подарка, развернули оберточную бумагу, выяснили, на момент онемев, что выбрали одну и ту же книгу, и разразились радостным хохотом.
– Я могу ее поменять, – предложил он, когда наконец отсмеялся, – у меня чек сохранился.
– Ни в коем случае, – ответила она, – я хочу ее оставить у себя. Для меня это доказательство того, как хорошо мы понимаем друг друга.
– Как будто и без того неясно!
– Ты прав, – признала она. – Хочешь, я сделаю тебе одно признание? Я не помню, чтобы была когда-нибудь так счастлива, как с тобой.
Он посмотрел на нее голодными глазами.
– Ты, конечно, знаешь, чего мне сейчас хочется?
– Так приступай, – весело отозвалась она, – я лично не возражаю, если мы на прием не пойдем; пусть летит в тартарары. Ты ведь знаешь, что я ко всяким трапезам совершенно равнодушна.
– Ведьма ты!
– А что я такого сделала?
– Хочешь ввести меня в искушение, хотя знаешь, что у меня пустой желудок.
– Не везет тебе! Тогда нечего было и разговор заводить!
Они выпили по рюмке аперитива и в отличном настроении поехали вниз на лифте.
После праздничных дней Доната стала скучать. Она тосковала по работе, но не хотела принуждать Тобиаса к отъезду, который ей самой сейчас пришелся бы более всего по душе. Они заранее решили оставаться в горах до встречи Нового года, а если понравится, то еще и после нее. В Баварии царила звенящая стужа, на строительных площадках делать было нечего, а для экстренных ситуаций в офисе сидел Гюнтер Винклейн.
Как раз в тот момент, когда она решила, несмотря на прежние планы, откровенно признаться Тобиасу, что хотела бы уехать, объяснив свою растущую нервозность тягой к работе, одна случайность способствовала перемене обстановки. Однажды она вскоре после обеда зашла в гостиничный бар, думая заказать себе чашку кофе, и увидела двух мужчин за игрой в карты. Во всем уютном, отделанном деревом помещении больше никого не было, да и освещался в основном лишь тот стол, где сидели игроки. В это время молодые жители гостиницы занимались спортом, а те, кто постарше, лежали на солнце или отдыхали в своих номерах. Оба господина были музыкантами оркестра, и Доната об этом знала, да и они уже не раз видели ее в ресторане, так что оба из вежливости встали, когда она проходила мимо. Дородный лысый был контрабасистом, а маленький непоседа – ударником.
– Сидите, пожалуйста, – быстро сказала она, – не надо из-за меня беспокоиться!
За стойкой бара стоял подросток, совсем еще мальчик, видимо, заменявший основного бармена. Она попросила чашечку кофе.
Шапку и перчатки, в которых была на улице, Доната положила в висевшую на плече сумку. Когда она собралась снять свою подбитую ватой куртку, контрабасист поспешил ей помочь.
После стольких изъявлений вежливости ей не хотелось просто поворачиваться к мужчинам спиной, и она села боком к стойке бара рядом с шипящей кофейной машиной.
Ударник перемешал карты, контрабасист снял колоду и спросил:
– Вы на лыжах не ходите, сударыня?
– Нет. Я ограничиваюсь водными процедурами, массажем и прогулками.
– Вот бы не подумал!
– Почему же?
– В наше время на лыжне можно увидеть даже самые неуклюжие фигуры, – произнес ударник, глядя на нее так, что было ясно: он восхищен точеными линиями ее тела.
– Я уже сошла с дистанции, – отвечала Доната, – я не могу себе позволить сломать ногу.
Мальчик поставил перед ней чашку с горячим черным напитком, и она поблагодарила его.
– Тогда, значит, ваша ситуация похожа на нашу. Мы ведь здесь работаем по найму…
– Да, я слыхала.
– Так что рисковать не можем: нельзя допустить срыва ангажемента. – Последнее дополнение сделал контрабасист.
Доната вынула из висевшей на плече сумки пачку сигарет, но не успела еще прикурить, как контрабасист встал и поднес ей зажигалку.
– Вы играете в шестьдесят шесть? – спросила она, мельком взглянув на карты.
– Да, для ската нам, к сожалению, недостает третьего партнера.
– А я играю в скат, – импульсивно произнесла Доната.
Лицо контрабасиста расцвело.
– И вы бы оказали нам честь?
– Ой, да с удовольствием!
Так получилось, что Доната нашла себе занятие, чтобы убить время во второй половине дня. Когда она училась столярному делу и бывала на стройплощадках, да и позднее, уже студенткой, она страстно увлекалась скатом. Потом ей пришлось от этого отказаться. Но сейчас, только успев взять в руки карты, она с пылом включилась в игру. Музыканты тоже были чрезвычайно довольны, что нашли партнера, и часы за игрой пролетали буквально стрелой.
В первый же вечер она, очень довольная, рассказала обо всем Тобиасу, который, правда, не пришел от этого в восторг, но проявил достаточно ума, чтобы не обнаруживать своего недовольства. Ему пришлось признать, что такого рода времяпрепровождение достаточно безобидно. Только чуточку беспокоило (он и сам не понимал, почему) сознание того, что теперь ее день уже занят не только им одним, не только тем, чтобы дожидаться его и встречать к концу второй половины дня; то есть, произошло некоторое смещение акцентов.
– Разве ты не рад за меня? – спросила Доната.
– Ну, почему же, конечно, рад, Кисуля моя.
– Но?
– Мне кажется все же чуточку странным, что именно здесь, на курорте с горным воздухом, ты заползла в этот мрачный бар.
Она засмеялась.
– Воздухом я заправилась уже под завяз; более, чем это может быть мне полезно.
Они беседовали в гостиной. Он уже наполовину разделся, оставалось только снять надеваемое специально для лыжных прогулок нижнее спортивное белье, но, когда Доната начала свой рассказ, он присел на стул. Теперь же нежно обнял ее и посадил к себе на колени.
– Знаешь, о чем я подумал… – начал он. Она куснула его за мочку уха.
– Не сомневаюсь, что ты мне об этом расскажешь.
– В сущности, мне достаточно бегать на лыжах по утрам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29