https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/s-vannoj/
Совет происходил в верхней части улицы Лаба на развалившихся ступеньках лестницы, выходящей в тупик.
Враги были известны: «Те, что с улицы Лекюйе!» Улица эта шла параллельно улице Лаба, но была отделена от нее улицей Кюстин и находилась где-то там «на другой стороне реки». Что касается ребят с улицы Лекюйе, то их словно осенило, и, охваченные таинственным предчувствием, они уже начищали оружие. А разные сомнительные типы, шпионы или мнимые полпреды сновали взад и вперед между двумя враждебными лагерями.
Все шло совсем как у взрослых: готовиться к побоищу было столь же увлекательно, как и вести войну. Пришло время собирать пистолеты со стрелами и пробками, деревянные мечи, луки, рогатки и духовые трубочки. Каждый лагерь скопил значительные запасы боевого снаряжения: камней, шариков из папье-маше (вся улица, включая и девочек, целыми днями жевала бумагу), палок, алжирских бомб, ракет и бумажных стрел…
Некоторых, как например, Оливье и Лулу, интересовала сама игра, к дракам у них особой страсти но было. Других же, вроде хулиганов с улицы Башле, увлекала именно уличная драка, и это могло завести далеко. Однако в обоих лагерях «умеренные» со дня на день откладывали опасное столкновение. За исключением одного драматического случая, героями и жертвами которого стали Лулу и Оливье, ничего значительного не произошло. К тому же многие разъехались на каникулы, что повлекло за собой потери в воинских частях. И все военные радости так и остались игрой воображения.
Однако вольные стрелки, Оливье и Лулу, проявили некоторое неблагоразумие, совершив разведывательный рейд непосредственно во вражеский стан. Они тут же были окружены и взяты в плен. Правда, оба мальчика не особенно сопротивлялись — они увлеклись игрой и допустили, чтоб караул затащил их, заставив поднять руки, в дальний дворик какого-то дома на улице Лекюйе, на чужой территории. Дети улицы Лекюйе, где обитали люди более состоятельные, чем на улицах Лаба и Башле, не были такими озорниками, как их противники. Некоторые из них даже посещали классы в учебном заведении Лафлесель с очень приличной репутацией, а среди тех, кто ходил в школу на улице Клиньянкур, было много друзей. Поэтому пленники не очень-то испугались тут же созданного трибунала из трех военных судей: Мелло — парня смирного, добродушного, с веснушками на носу, маленького белокурого и курносого Пиреса с мелкими, как у кролика, зубами, и миролюбивого мечтателя Менкаччи. Все прошло бы благополучно, если бы не Лепра и Лабрусс, двое верзил, менее «гуманных», чем прочие, которые предложили позорную кару, выраженную Лабруссом в четырех словах: «обмакнуть задом в ваксу! »
Предложение понравилось, и все остальные выразили свое согласие. Лулу и Оливье обменялись быстрым взглядом и попробовали удрать. Но дальше первого дворика уйти им не удалось, их схватили и заставили оставаться здесь.
— Ваксы! — потребовал Лабрусс.
— Дорого вы за это заплатите, смотрите! — сказал Лулу.
— Око за око, зуб за зуб, вот как мы вам отомстим! — заявил Оливье.
Ждать пришлось недолго. Менкаччи пришел с коробкой черной ваксы и щеткой, которые стянул у матери. Начали с Оливье. После свирепого сопротивления он был численно подавлен противником. Как герой перенес он несколько пыток, а потом враги стащили с него штанишки и начали мазать черной ваксой его круглые ягодицы. Лулу не мог скрыть своего бешенства. Он принялся вопить, и пришлось заткнуть ему рот платком. Пришла встревоженная привратница этого дома и, вооружившись выбивалкой для ковра, сплетенной из ивовых прутьев, принялась выколачивать ею спины озорников. Началось неудержимое бегство, и тогда Оливье и Лулу остались одни.
Оливье начал натягивать штаны. Он был весь красный, руки у него дрожали. А Лулу повторял сквозь зубы:
— За это они заплатят, заплатят!
Не в силах удержаться, они кричали:
— Ну и бандюги же, подлые!
Ребята пулей пробежали улицу Лекюйе, но сразу вернуться на улицу Лаба не решились. Оливье был озабочен, как привести себя в порядок, где отстирать грязные трусики, чтоб Элоди ничего не заметила. Может, прибегнуть к помощи Бугра или Альбертины, но как им все это объяснить?
Уныло опустив головы, ребята дошли до Шато Руж, потом по улице Пуле побрели к рынку. Торговцы ранними фруктами укладывали горками персики, сливы, абрикосы, выставляя сверху наиболее красивые. На черных грифельных досках они надписывали мелом цены и готовились к натиску домохозяек. Зеленщицы регулировали весы и сворачивали кульки из старых газет. Рядом, опершись на свою метлу, стоял дворник и задумчиво смотрел на канавку.
Оливье и Лулу все еще не могли прийти в себя от нанесенного им оскорбления. Лулу готовился мстить не на живот, а на смерть. Оливье прикидывал возможные последствия: на улице его никто не станет жалеть, даже могут наградить издевательской кличкой: «Эй, черный зад», или кинут: «Задница-то вся в ваксе!» Наконец Оливье решился заговорить:
— Слушай, Лулу. Я хочу тебя о чем-то попросить…
— О чем?
— Да эта вакса… Никому про нее не говори. Никому! Понял? Пусть это останется нашей тайной.
Но Лулу не ответил. Голова его все еще была занята бандой с улицы Лекюйе, и он мысленно представлял себе добрый десяток ребят, перевязанных, как колбасы, лежащих задом вверх, а рядом коробки с ваксой — всех, всех цветов…
Под конец он все же поделился своими планами.
— Нет, мы скажем нашим. Тогда они помогут отомстить. Раздолбаем их вдрызг!
Ему, видно, казалось уже, будто все мальчики с улицы Лаба и Башле прошли через эту пытку — «обмакнуть задом в ваксу». Оливье, который никак не рассчитывал на подобную солидарность, начал угрожать:
— Если ты проговоришься, Лулу, то я скажу, что и тебя мазали ваксой, и даже…
— И даже?
— И даже… со всех сторон!
— Врун!
— А ты ябеда!
Они злобно посмотрели друг на друга, однако серьезность ситуации заставила их прийти к соглашению.
— Ладно, — сказал вдруг Лулу, — не будем болтать про ваксу. Только придется сказать, что они нам руки выкручивали, лупцевали, плевали нам в рожу. А потом кричали, что ребята с улицы Башле — подонки… И еще… И еще… Ну ладно! Заткемся!
Они хлопнули по рукам, скрепив сделку, как торговцы скотом на базаре. И посмотрели друг другу прямо в глаза: общая беда их объединяла. Лулу уставился в сторону улицы Лекюйе и выкрикнул:
— Если ты не идешь к Лагардеру, Лагардер пойдет к тебе сам.
За этим последовала короткая пародия на дуэль. Потом ребята заулыбались весело, как и прежде. Оливье чувствовал, что его трусики просто приклеились к коже. Он еще раз посмотрел на приятеля, вспомнил песенку «Если есть у тебя верный друг » и начал лихо насвистывать.
*
Ребята по очереди пробовали кататься на самокате маленького Рири, которому отец подарил эту штуку в конце школьного года в награду за прилежание. Каждый из мальчишек должен был объехать дважды вокруг квартала, а Анатоль засекал время. К удивлению всех, выиграл Оливье, но Капдевер обвинил его в мошенничестве, и они пылко заспорили.
Альбертина, с лицом ярким, как помидор, сидела на своем обычном месте перед открытым окном и подшивала края грубого полотняного полотенца с красными полосами. Одновременно она слушала стоявшего под окном Гастуне, разъяснявшего, что в прежние времена было гораздо лучше, что упадок наметился уже в начале тридцатых годов, когда из-за красных все стало загнивать, и теперь страна идет к краху и сплошной анархии… Альбертина задумчиво покачивала головой. Они обменялись еще парой фраз, начинавшихся с одних и тех же слов — «в мое-то время» или «когда я был помоложе», — потом наступила пауза. Альбертина склонила голову, поглядывая, как ей казалось, весьма нежно на своего собеседника. Она все ждала той счастливой минуты, когда он наконец скажет: «Надо бы нам пожениться». И тогда бы она, накручивая на палец один из своих локонов, приняла бы мечтательный вид и, чуть пораздумав, ответила бы ему с очаровательной снисходительностью: «Гастуне, в нашем-то возрасте…»
Хозяин «Трансатлантика » обрабатывал серой пол своего заведения, чтоб отвадить собак. На ступеньках мясной лавки сидел Рамели и издавал на губной гармонике невыносимо пронзительные звуки. Сын булочника, в рабочем халате, тащил на голове поднос с уложенными на нем пирожными по заказу владельца ресторана на улице Колен-кур. Хозяйка прачечной промывала щеткой стекло витрины, и мыльная пена стекала на тротуар.
— Ну! Тебе играть, твой черед…
Где же пребывал Оливье? Он замечтался. Мальчику было хорошо с друзьями. Подумать только — ведь ему казалось, что они оттолкнут его, раз он потерял мать. Нет, он чувствовал себя с ними на равных и веселился вовсю; однако он понимал: это лишь видимость и что-то все же их разделяет. Ему случалось чувствовать себя одиноким, отчужденными от всего и всех. Когда ребята толковали о семенных делах, о планах на будущее, все это казалось ему посторонним. Оливье их слушал, что-то говорил в ответ, снова слушал, а потом будто куда-то проваливался.
— Ох! Извините…
— Ты опять витал в облаках?
Оливье положил свою карту на карту Лулу, и оба разом воскликнули: «Спор». Игра еще продолжалась довольно долго, но, так как никому не удавалось заполучить все карты другого, решили заняться еще чем-нибудь. В доме на перекрестке Итальяночка расчесывала перед зеркалом, стоящим на подоконнике, свои длинные волосы. Она подмигнула мальчикам и, упершись рукой в бок, приняла позу кинозвезды.
— Ах! Эти девки… — пренебрежительно протянул Лулу.
Потом подошел Капдевер, бледный, с повязкой на руке.
— Ребята, я ранен, у меня будет шрам!
Он со многими деталями рассказал о своей неприятности: нес в руке бутылку с уксусом и упал с лестницы. Каждый из ребят тоже захотел похвалиться чем-нибудь этаким. Оливье показал маленький рубец на верхней губе, а Лулу — сломанный зуб. Капдевер возразил:
— Это так, но я упал в обморок. Совсем вроде умер!
— Да, это верно! — подтвердил Лулу. — Но у меня еще хуже!
Он разулся и задвигал пальцами у них перед носом. Дети наклонились посмотреть.
— Что с твоей лапочкой? — спросил Оливье.
— А вы не видите?
Они снова нагнулись, чтоб еще внимательней осмотреть его стройную мальчишескую ногу, весьма обычную, только немного грязную у лодыжек, и все же не поняли, в чем дело. Лулу, довольный тем, что заставил их напрасно искать, заявил наставительным тоном:
— У меня на ноге пять пальцев, ребята!
Дуралей Капдевер не нашел ничего лучшего, как сказать, что так ведь у всех людей, но Оливье ответил:
— Что за идиотские шутки!
Неизвестно почему Лулу тут же присовокупил: «А Принцесса положила свою жвачку на край рояля», — но это только вызвало смех.
Веселье стало еще более бурным, когда дети увидели, что идет Рири, растопырив пальцы, совсем как женщина, ожидающая, пока у нее высохнет лак на ногтях. Он объяснил, что мама вымазала ому пальцы горчицей, чтоб он больше не грыз ногти.
— Слопай горчицу и продолжай! — сказал Лулу.
— От нее в носу щиплет!
— Обожди, мы сейчас покажем. Каждый раз понемножку слизывай копчиком языка…
У прилавка «Трансатлантика » стоял Гастуне и комментировал суд над Горгуловым, убийцей президента Думера. Он сложил газету, из которой заимствовал свои доводы, и, приложившись к чашечке кофе с ликером, вдохновился еще одним сюжетом:
— Подумать только, бразильцы хмелеют от кофе!
— Небось, хорошо пахнет! — сказал какой-то пьянчуга, потягивая белое вино.
— Они еще топят им паровозы! И даже в море выбрасывают!
— К счастью, папаша Маглуар не выливает в колодец свой «кальвадос»! — сказал Эрнест, подбавляя солидную порцию спиртного в кофейную чашечку.
Вошла мадам Папа, проводившая своего военного внука на Восточный вокзал и, не присаживаясь, с ходу сказала:
— Один «распай»!
На улице какой-то старичок, глядя вверх, напевал «Иди сюда, милашка », и домохозяйки бросали ему из окон монетки, завернутые в клочок газетной бумаги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Враги были известны: «Те, что с улицы Лекюйе!» Улица эта шла параллельно улице Лаба, но была отделена от нее улицей Кюстин и находилась где-то там «на другой стороне реки». Что касается ребят с улицы Лекюйе, то их словно осенило, и, охваченные таинственным предчувствием, они уже начищали оружие. А разные сомнительные типы, шпионы или мнимые полпреды сновали взад и вперед между двумя враждебными лагерями.
Все шло совсем как у взрослых: готовиться к побоищу было столь же увлекательно, как и вести войну. Пришло время собирать пистолеты со стрелами и пробками, деревянные мечи, луки, рогатки и духовые трубочки. Каждый лагерь скопил значительные запасы боевого снаряжения: камней, шариков из папье-маше (вся улица, включая и девочек, целыми днями жевала бумагу), палок, алжирских бомб, ракет и бумажных стрел…
Некоторых, как например, Оливье и Лулу, интересовала сама игра, к дракам у них особой страсти но было. Других же, вроде хулиганов с улицы Башле, увлекала именно уличная драка, и это могло завести далеко. Однако в обоих лагерях «умеренные» со дня на день откладывали опасное столкновение. За исключением одного драматического случая, героями и жертвами которого стали Лулу и Оливье, ничего значительного не произошло. К тому же многие разъехались на каникулы, что повлекло за собой потери в воинских частях. И все военные радости так и остались игрой воображения.
Однако вольные стрелки, Оливье и Лулу, проявили некоторое неблагоразумие, совершив разведывательный рейд непосредственно во вражеский стан. Они тут же были окружены и взяты в плен. Правда, оба мальчика не особенно сопротивлялись — они увлеклись игрой и допустили, чтоб караул затащил их, заставив поднять руки, в дальний дворик какого-то дома на улице Лекюйе, на чужой территории. Дети улицы Лекюйе, где обитали люди более состоятельные, чем на улицах Лаба и Башле, не были такими озорниками, как их противники. Некоторые из них даже посещали классы в учебном заведении Лафлесель с очень приличной репутацией, а среди тех, кто ходил в школу на улице Клиньянкур, было много друзей. Поэтому пленники не очень-то испугались тут же созданного трибунала из трех военных судей: Мелло — парня смирного, добродушного, с веснушками на носу, маленького белокурого и курносого Пиреса с мелкими, как у кролика, зубами, и миролюбивого мечтателя Менкаччи. Все прошло бы благополучно, если бы не Лепра и Лабрусс, двое верзил, менее «гуманных», чем прочие, которые предложили позорную кару, выраженную Лабруссом в четырех словах: «обмакнуть задом в ваксу! »
Предложение понравилось, и все остальные выразили свое согласие. Лулу и Оливье обменялись быстрым взглядом и попробовали удрать. Но дальше первого дворика уйти им не удалось, их схватили и заставили оставаться здесь.
— Ваксы! — потребовал Лабрусс.
— Дорого вы за это заплатите, смотрите! — сказал Лулу.
— Око за око, зуб за зуб, вот как мы вам отомстим! — заявил Оливье.
Ждать пришлось недолго. Менкаччи пришел с коробкой черной ваксы и щеткой, которые стянул у матери. Начали с Оливье. После свирепого сопротивления он был численно подавлен противником. Как герой перенес он несколько пыток, а потом враги стащили с него штанишки и начали мазать черной ваксой его круглые ягодицы. Лулу не мог скрыть своего бешенства. Он принялся вопить, и пришлось заткнуть ему рот платком. Пришла встревоженная привратница этого дома и, вооружившись выбивалкой для ковра, сплетенной из ивовых прутьев, принялась выколачивать ею спины озорников. Началось неудержимое бегство, и тогда Оливье и Лулу остались одни.
Оливье начал натягивать штаны. Он был весь красный, руки у него дрожали. А Лулу повторял сквозь зубы:
— За это они заплатят, заплатят!
Не в силах удержаться, они кричали:
— Ну и бандюги же, подлые!
Ребята пулей пробежали улицу Лекюйе, но сразу вернуться на улицу Лаба не решились. Оливье был озабочен, как привести себя в порядок, где отстирать грязные трусики, чтоб Элоди ничего не заметила. Может, прибегнуть к помощи Бугра или Альбертины, но как им все это объяснить?
Уныло опустив головы, ребята дошли до Шато Руж, потом по улице Пуле побрели к рынку. Торговцы ранними фруктами укладывали горками персики, сливы, абрикосы, выставляя сверху наиболее красивые. На черных грифельных досках они надписывали мелом цены и готовились к натиску домохозяек. Зеленщицы регулировали весы и сворачивали кульки из старых газет. Рядом, опершись на свою метлу, стоял дворник и задумчиво смотрел на канавку.
Оливье и Лулу все еще не могли прийти в себя от нанесенного им оскорбления. Лулу готовился мстить не на живот, а на смерть. Оливье прикидывал возможные последствия: на улице его никто не станет жалеть, даже могут наградить издевательской кличкой: «Эй, черный зад», или кинут: «Задница-то вся в ваксе!» Наконец Оливье решился заговорить:
— Слушай, Лулу. Я хочу тебя о чем-то попросить…
— О чем?
— Да эта вакса… Никому про нее не говори. Никому! Понял? Пусть это останется нашей тайной.
Но Лулу не ответил. Голова его все еще была занята бандой с улицы Лекюйе, и он мысленно представлял себе добрый десяток ребят, перевязанных, как колбасы, лежащих задом вверх, а рядом коробки с ваксой — всех, всех цветов…
Под конец он все же поделился своими планами.
— Нет, мы скажем нашим. Тогда они помогут отомстить. Раздолбаем их вдрызг!
Ему, видно, казалось уже, будто все мальчики с улицы Лаба и Башле прошли через эту пытку — «обмакнуть задом в ваксу». Оливье, который никак не рассчитывал на подобную солидарность, начал угрожать:
— Если ты проговоришься, Лулу, то я скажу, что и тебя мазали ваксой, и даже…
— И даже?
— И даже… со всех сторон!
— Врун!
— А ты ябеда!
Они злобно посмотрели друг на друга, однако серьезность ситуации заставила их прийти к соглашению.
— Ладно, — сказал вдруг Лулу, — не будем болтать про ваксу. Только придется сказать, что они нам руки выкручивали, лупцевали, плевали нам в рожу. А потом кричали, что ребята с улицы Башле — подонки… И еще… И еще… Ну ладно! Заткемся!
Они хлопнули по рукам, скрепив сделку, как торговцы скотом на базаре. И посмотрели друг другу прямо в глаза: общая беда их объединяла. Лулу уставился в сторону улицы Лекюйе и выкрикнул:
— Если ты не идешь к Лагардеру, Лагардер пойдет к тебе сам.
За этим последовала короткая пародия на дуэль. Потом ребята заулыбались весело, как и прежде. Оливье чувствовал, что его трусики просто приклеились к коже. Он еще раз посмотрел на приятеля, вспомнил песенку «Если есть у тебя верный друг » и начал лихо насвистывать.
*
Ребята по очереди пробовали кататься на самокате маленького Рири, которому отец подарил эту штуку в конце школьного года в награду за прилежание. Каждый из мальчишек должен был объехать дважды вокруг квартала, а Анатоль засекал время. К удивлению всех, выиграл Оливье, но Капдевер обвинил его в мошенничестве, и они пылко заспорили.
Альбертина, с лицом ярким, как помидор, сидела на своем обычном месте перед открытым окном и подшивала края грубого полотняного полотенца с красными полосами. Одновременно она слушала стоявшего под окном Гастуне, разъяснявшего, что в прежние времена было гораздо лучше, что упадок наметился уже в начале тридцатых годов, когда из-за красных все стало загнивать, и теперь страна идет к краху и сплошной анархии… Альбертина задумчиво покачивала головой. Они обменялись еще парой фраз, начинавшихся с одних и тех же слов — «в мое-то время» или «когда я был помоложе», — потом наступила пауза. Альбертина склонила голову, поглядывая, как ей казалось, весьма нежно на своего собеседника. Она все ждала той счастливой минуты, когда он наконец скажет: «Надо бы нам пожениться». И тогда бы она, накручивая на палец один из своих локонов, приняла бы мечтательный вид и, чуть пораздумав, ответила бы ему с очаровательной снисходительностью: «Гастуне, в нашем-то возрасте…»
Хозяин «Трансатлантика » обрабатывал серой пол своего заведения, чтоб отвадить собак. На ступеньках мясной лавки сидел Рамели и издавал на губной гармонике невыносимо пронзительные звуки. Сын булочника, в рабочем халате, тащил на голове поднос с уложенными на нем пирожными по заказу владельца ресторана на улице Колен-кур. Хозяйка прачечной промывала щеткой стекло витрины, и мыльная пена стекала на тротуар.
— Ну! Тебе играть, твой черед…
Где же пребывал Оливье? Он замечтался. Мальчику было хорошо с друзьями. Подумать только — ведь ему казалось, что они оттолкнут его, раз он потерял мать. Нет, он чувствовал себя с ними на равных и веселился вовсю; однако он понимал: это лишь видимость и что-то все же их разделяет. Ему случалось чувствовать себя одиноким, отчужденными от всего и всех. Когда ребята толковали о семенных делах, о планах на будущее, все это казалось ему посторонним. Оливье их слушал, что-то говорил в ответ, снова слушал, а потом будто куда-то проваливался.
— Ох! Извините…
— Ты опять витал в облаках?
Оливье положил свою карту на карту Лулу, и оба разом воскликнули: «Спор». Игра еще продолжалась довольно долго, но, так как никому не удавалось заполучить все карты другого, решили заняться еще чем-нибудь. В доме на перекрестке Итальяночка расчесывала перед зеркалом, стоящим на подоконнике, свои длинные волосы. Она подмигнула мальчикам и, упершись рукой в бок, приняла позу кинозвезды.
— Ах! Эти девки… — пренебрежительно протянул Лулу.
Потом подошел Капдевер, бледный, с повязкой на руке.
— Ребята, я ранен, у меня будет шрам!
Он со многими деталями рассказал о своей неприятности: нес в руке бутылку с уксусом и упал с лестницы. Каждый из ребят тоже захотел похвалиться чем-нибудь этаким. Оливье показал маленький рубец на верхней губе, а Лулу — сломанный зуб. Капдевер возразил:
— Это так, но я упал в обморок. Совсем вроде умер!
— Да, это верно! — подтвердил Лулу. — Но у меня еще хуже!
Он разулся и задвигал пальцами у них перед носом. Дети наклонились посмотреть.
— Что с твоей лапочкой? — спросил Оливье.
— А вы не видите?
Они снова нагнулись, чтоб еще внимательней осмотреть его стройную мальчишескую ногу, весьма обычную, только немного грязную у лодыжек, и все же не поняли, в чем дело. Лулу, довольный тем, что заставил их напрасно искать, заявил наставительным тоном:
— У меня на ноге пять пальцев, ребята!
Дуралей Капдевер не нашел ничего лучшего, как сказать, что так ведь у всех людей, но Оливье ответил:
— Что за идиотские шутки!
Неизвестно почему Лулу тут же присовокупил: «А Принцесса положила свою жвачку на край рояля», — но это только вызвало смех.
Веселье стало еще более бурным, когда дети увидели, что идет Рири, растопырив пальцы, совсем как женщина, ожидающая, пока у нее высохнет лак на ногтях. Он объяснил, что мама вымазала ому пальцы горчицей, чтоб он больше не грыз ногти.
— Слопай горчицу и продолжай! — сказал Лулу.
— От нее в носу щиплет!
— Обожди, мы сейчас покажем. Каждый раз понемножку слизывай копчиком языка…
У прилавка «Трансатлантика » стоял Гастуне и комментировал суд над Горгуловым, убийцей президента Думера. Он сложил газету, из которой заимствовал свои доводы, и, приложившись к чашечке кофе с ликером, вдохновился еще одним сюжетом:
— Подумать только, бразильцы хмелеют от кофе!
— Небось, хорошо пахнет! — сказал какой-то пьянчуга, потягивая белое вино.
— Они еще топят им паровозы! И даже в море выбрасывают!
— К счастью, папаша Маглуар не выливает в колодец свой «кальвадос»! — сказал Эрнест, подбавляя солидную порцию спиртного в кофейную чашечку.
Вошла мадам Папа, проводившая своего военного внука на Восточный вокзал и, не присаживаясь, с ходу сказала:
— Один «распай»!
На улице какой-то старичок, глядя вверх, напевал «Иди сюда, милашка », и домохозяйки бросали ему из окон монетки, завернутые в клочок газетной бумаги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44