У ме­ня ре­мес­ло хо­ро­шее!»
Но эко­но­ми­че­ский кри­зис по­ро­дил в этом со­мне­ния. Не­ко­то­рые из его то­ва­ри­щей, ни­ко­гда ни­че­му не учив­шие­ся, как-то вы­кру­чи­ва­лись и за­ра­ба­ты­ва­ли да­же луч­ше, чем он. До че­го же все это бы­ло не­спра­вед­ли­во!
За­быть о по­сто­ян­ных за­бо­тах мог­ла бы по­мочь лю­бовь, но и у люб­ви бы­ва­ют ан­трак­ты. Не­мно­го позд­нее взгляд Жа­на опять ос­та­но­вит­ся на го­лу­бой зе­фи­ро­вой блуз­ке же­ны, и он за­лю­бу­ет­ся ее вол­ную­щей­ся гру­дью, чер­ной пря­дью, лас­каю­щей ще­ку, по­лу­от­кры­ты­ми алы­ми гу­ба­ми, — но те­перь на­стал для не­го гро­зо­вой час со все­ми его шква­ла­ми, тре­во­га­ми, взме­тен­ны­ми тем же злым ура­га­ном, что и бе­зум­ные вес­ти в га­зе­тах.
Жан вре­мя от вре­ме­ни вздер­ги­вал бро­ви, по­жи­мал пле­ча­ми, не­воль­но жес­ти­ку­ли­ро­вал, буд­то хо­тел ко­му-то что-то до­ка­зать, по­том опять сжи­мал ку­ла­ки, впи­ва­ясь ног­тя­ми с въев­шей­ся ти­по­граф­ской крас­кой в ко­жу ла­до­ней. Все в нем взы­ва­ло: «Что же де­лать?» С на­ча­ла не­де­ли его взя­ли на учет как без­ра­бот­но­го, и мысль, что ему при­дет­ся те­перь за­нять ме­сто в длин­ном ря­ду лю­дей, ожи­даю­щих, жал­ко­го по­со­бия, ли­ша­ла его при­сут­ст­вия ду­ха.
В ки­но­сту­дии Фран­кер не бы­ло спро­са на ста­ти­стов, не по­мог­ла да­же ре­ко­мен­да­ция Крош­ки Луи. Жан уже брал­ся за что по­па­ло, сле­дуя при­ме­ру сво­его то­ва­ри­ща-од­но­пол­ча­ни­на из Лю­не­вил­ля, пар­ня по име­ни Гре­гу­ар, а по клич­ке Же­же, ко­то­ро­го он слу­чай­но встре­тил на ули­це Пуа­сонъ­ер, и тот во­влек его в стран­ные аван­тю­ры. Они от­прав­ля­лись вдво­ем к бе­гам или спор­тив­ным пло­щад­кам, при­хва­тив с со­бой вы­со­кий и уз­кий склад­ной сто­лик. При­дя на ме­сто, они рас­став­ля­ли свои сто­лик и на вре­мя рас­хо­ди­лись. Же­же, ис­ко­са ос­мот­рев­шись, дос­та­вал из кар­ма­на три кар­ты, клал их на сто­лик ру­баш­кой вверх и вы­кри­ки­вал:
— Иг­ра­ем в три лис­ти­ка, три лис­ти­ка, три лис­ти­ка!
Вы­кри­ки тут же при­вле­ка­ли же­лаю­щих по­иг­рать и про­сто зе­вак. Же­же бы­ст­рень­ко по­ка­зы­вал всем три кар­ты, од­на из ко­то­рых бы­ла да­ма чер­вей, за­но­во та­со­вал их, про­пус­кая кар­ты меж паль­ца­ми, мно­го раз пе­ре­кла­ды­вал с од­ной на дру­гую и спра­ши­вал:
— Где же да­ма чер­вей? Где она? Здесь или там? Три лис­ти­ка, три лис­ти­ка …
Ка­кой-ни­будь иг­рок де­лал став­ку, за­тем, по­ко­ле­бав­шись, ука­зы­вал на од­ну из ле­жа­щих на сто­ли­ке карт. Же­же ее пе­ре­во­ра­чи­вал: увы, это бы­ла не та, что нуж­но. Он за­би­рал став­ку, сно­ва та­со­вал кар­ты, все бы­ст­рой, бы­ст­рей:
— А ну, на­ле­тай, три лис­ти­ка, три лис­ти­ка …
На этот раз по­яв­лял­ся Жан, он всту­пал в иг­ру, «ва­лял ду­роч­ку», де­лал боль­шую став­ку, а Же­же еле за­мет­ным дви­же­ни­ем язы­ка меж ту­ба­ми вле­во, в се­ред­ку или впра­во ука­зы­вал ему рас­по­ло­жен­но да­мы чер­вей. Жан, ко­неч­но, вы­иг­ры­вал, а Же­же, не­до­воль­но брюз­жа, вы­пла­чи­вал ему сум­му. Жан, ве­се­лясь от ду­ши, сно­ва «ва­лял ду­роч­ку», вы­иг­ры­вал, а по­том ухо­дил, дер­жа на ви­ду свои день­ги. Ес­те­ст­вен­но, те­перь всем хо­те­лось иг­рать: ес­ли этот тип вы­иг­рал, по­че­му бы не по­про­бо­вать и им?
— Три лис­ти­ка, три лис­ти­ка, три лис­ти­ка …
У Жа­на бы­ла еще од­на обя­зан­ность: сто­ять на стре­ме. Ед­ва вда­ле­ке по­ка­зы­ва­лась фор­мен­ная фу­раж­ка, он при­бли­жал­ся, да­вал знак или же го­во­рил «Два­дцать два!» ли­бо «Шухер!», и оба «да­ва­ли хо­ду» —уди­ра­ли в дру­гое ме­сто.
Но вся эта за­тея бы­ла Жа­ну не по ду­ше. Не нра­ви­лось ему и про­да­вать ук­рад­кой гал­сту­ки, спря­тав их в по­лу­рас­кры­том зон­ти­ке и обу­чая по­ку­па­те­лей ис­кус­ст­ву за­вя­зы­вать мод­ный тре­уголь­ный узел. Од­на­ж­ды у не­го да­ром уш­ло все ут­ро на со­вер­шен­но без­ус­пеш­ную тор­гов­лю брит­вен­ны­ми лез­вия­ми и на по­каз, как сле­ду­ет их от­та­чи­вать, по­ло­жив плаш­мя и по­ти­рая о внут­рен­нюю стен­ку ба­ноч­ки от гор­ни­цы, — все это да­ло ему так ма­ло ба­ры­ша, что не хва­ти­ло да­же на один биф­штекс. Нет, у Жа­на спо­соб­но­стей к тор­гов­ле не бы­ло.
— Хо­чешь ко­фе? — спро­си­ла Эло­ди.
— Нет, спа­си­бо.
Он взял пап­ку с на­кле­ен­ной на ней кар­той Лио­на, от­крыл ее и раз­ло­жил пе­ред со­бой пе­чат­ную про­дук­цию соб­ст­вен­но­го из­го­тов­ле­ния: кар­точ­ки ком­мер­сан­тов, фир­мен­ные блан­ки, ка­та­ло­ги, а так­же склад­ные рек­лам­ные про­спек­ты ав­то­мо­биль­ных фирм, ко­то­ры­ми он осо­бен­но гор­дил­ся. Ес­ли ты уме­ешь так хо­ро­шо пе­ча­тать в че­ты­ре крас­ки, мож­но ли за­ни­мать­ся про­да­жей ка­ким-то про­сто­фи­лям ста­рых ба­нок с пе­ре­со­хшей са­пож­ной ма­зью? Он с неж­но­стью раз­гля­ды­вал на про­спек­тах ав­то­мо­би­ли фирм Таль­бо, Амиль­кар, Бу­гат­ти, Де­лаж, Пак­кар, Ше­нар, Уол­кер, а так­же Ис­па­но-Суи­зы с их бли­стаю­щи­ми ла­ки­ро­ван­ны­ми ку­зо­ва­ми, ко­то­рым он лю­бов­но при­дал в пе­ча­ти еще бо­лее кра­си­вые рас­цвет­ки, чем они об­ла­да­ли в дей­ст­ви­тель­но­сти.
Жан все же по­про­сил у Эло­ди ча­шеч­ку ко­фе. Он пил и мед­лен­но ос­мат­ри­вал свою ком­на­ту: на­чи­щен­ную до бле­ска ме­бель, кре­то­но­вые за­на­вес­ки, сши­тые са­мой Эло­ди, под­ве­шен­ное к стен­ке ла­ки­ро­ван­ное са­бо с по­бе­га­ми сам­ши­та, ва­зу, на­пол­нен­ную де­ко­ра­тив­ны­ми вос­ко­вы­ми фрук­та­ми, двух сло­ни­ков — за­жи­мы для книг, зе­ле­ную мра­мор­ную дос­ку ка­ми­на, ска­тер­ки, раз­ло­жен­ные там и здесь. Уже один счет за ме­бель ос­тал­ся не­оп­ла­чен­ным, со сле­дую­щим бу­дет то же. А ес­ли ма­га­зин за­бе­рет об­рат­но всю об­ста­нов­ку? А су­деб­ные ис­пол­ни­те­ли? Жан за­ра­нее пред­став­лял се­бе это страш­ное бед­ст­вие: пус­тая ком­на­та, го­лые сте­ны, за­пу­щен­ность — как это все бу­дет мерз­ко! А ба­ка­лей­щик, ко­то­рый вы­ве­сил у се­бя в лав­ке пла­кат с изо­бра­же­ни­ем гро­ба: Кре­дит умер! А бу­лоч­ник со сво­им кар­тон­ным пе­ту­хом: Ко­гда жа­ре­ный пе­тух за­кри­чит, вам пре­дос­та­вят кре­дит. А Эло­ди, ко­то­рая зая­ви­ла, что хо­чет пой­ти на за­вод или на­нять­ся при­хо­дя­щей при­слу­гой, — не­у­жто ей при­дет­ся пор­тить свои кра­си­вые ру­ки для ка­ких-то бо­га­тых сво­ло­чей? А все эти га­зе­ты, ко­то­рые уже сей­час пред­ве­ща­ют вой­ну и со­об­ща­ют в сво­их ре­пор­та­жах, что дос­та­точ­но пя­ти­сот не­мец­ких са­мо­ле­тов, чтоб пол­но­стью раз­ру­шить Па­риж! Жан тер се­бе лоб, под­бо­ро­док, гла­за, от­го­няя эти жут­кие при­зра­ки.
Он вздрог­нул от не­ожи­дан­но­сти. В дверь сту­ча­ли. При­шел Оли­вье, слов­но и ему над­ле­жа­ло за­нять свое ме­сто сре­ди всех этих тре­вог и вол­не­ний. Оде­ж­да его про­пы­ли­лась, в зо­ло­ти­стых во­ло­сах вид­не­лись клоч­ки пау­ти­ны, ли­цо бы­ло гряз­ное, а сам он про­пах се­лит­рой. Оли­вье дер­жал в ру­ках бу­тыл­ку «мон­ба­зий­я­ка» для Эло­ди, лю­бив­шей слад­ко­ва­тое ви­но, и па­кет с чер­но­сли­вом. Он вы­ло­жил все это на стол и по­смот­рел на ку­зе­нов с до­воль­ным ви­дом спра­вив­ше­го­ся с де­ла­ми рас­то­роп­но­го пар­ня.
— Я вка­лы­вал с Бу­гра! Мы чис­ти­ли под­ва­лы на ули­це Бень­ер.
— Ах ты чис­тю­ля! — вос­клик­ну­ла Эло­ди. — Ну и чис­тю­ля! Мыть­ся ша­гай, да по­бы­ст­рее, гряз­ный чер­те­нок!
Жан то­же про­вор­чал что-то вро­де: «О бо­же мой, что за па­рень…» — но до­воль­но доб­ро­душ­но. «Он на­стоя­щий обор­ва­нец, твой двою­род­ный бра­тец!» — сно­ва за­ве­ла Эло­ди со сво­им про­ван­саль­ским ак­цен­том. Ко­гда маль­чиш­ка вер­нул­ся из кух­ни бо­лее или ме­нее чис­тым, она по­ста­ви­ла пе­ред ним та­рел­ку:
— Ну, ка­кой шик! «Про­па­щий хлеб»! — вскри­чал Оли­вье.
— Те­бе еще по­вез­ло, что хоть что-то ос­та­лось. Зна­ешь, ко­то­рый час?
«Про­па­щий хлеб» был ла­ком­ст­вом бед­но­ты. Под пред­ло­гом, что на­до вер­нуть све­жесть чер­ст­во­му хле­бу, его на­ре­за­ли, ма­ка­ли в слад­кое мо­ло­ко, а по­том, до­ба­вив апель­си­но­вый си­роп и яй­ца, под­ру­мя­ни­ва­ли в ду­хов­ке.
Оли­вье на­сла­ж­дал­ся вкус­ной едой, а Жан по­шел на кух­ню по­ста­вить бу­тыл­ку под струю хо­лод­ной во­ды из кра­на. Эло­ди за­мо­чи­ла в стек­лян­ной ва­зе чер­но­слив.
— Ах, как вкус­но, ням-ням-ням! — при­го­ва­ри­вал Оли­вье, смеш­но на­ду­вая ще­ки и вы­тя­ги­вая гу­бы.
Рей­ды с Бу­гра шли ему на поль­зу. Ре­бе­нок за­мет­но по­све­жел, его мус­ку­лы ук­ре­пи­лись. Ре­же по­яв­ля­лась в зе­ле­ных гла­зах дым­ка пе­ча­ли. Он на­шел ле­кар­ст­во и от сво­их ноч­ных стра­хов: про­сто на­щу­пы­вал в кар­ма­не спи­чеч­ный ко­ро­бок, пом­ня, что в лю­бую ми­ну­ту он мо­жет по­бе­дить тьму. Оли­вье вел се­бя сме­лее, по­сви­сты­вал сквозь зу­бы, — он те­перь знал, как се­бя за­щи­тить: ведь его нау­чил это­му Мак.
К пол­но­му изум­ле­нию ку­зе­нов, маль­чик вы­та­щил из кар­ма­на пач­ку с че­тырь­мя «па­риж­ски­ми» си­га­ре­та­ми и про­тя­нул их Жа­ну:
— Не хо­чешь ли кур­нуть, возь­ми од­ну…
Эло­ди от не­ожи­дан­но­сти толк­ну­ла та­рел­ки с че­че­ви­цей. Ее уг­не­та­ли сквер­ные ма­не­ры Оли­вье, но она не зна­ла, что ска­зать по это­му по­во­ду. Вздох­нув, Эло­ди уг­лу­би­лась в хо­зяй­ст­вен­ные рас­че­ты. Она хо­те­ла при­го­то­вить че­че­ви­цу с лу­ком и тон­ким ку­соч­ком са­ла. А ес­ли что-то ос­та­нет­ся, мож­но бу­дет сде­лать и суп или же до­ба­вить в са­лат.
Жан с не­ко­то­рым ко­ле­ба­ни­ем вы­нул из смя­той пач­ки си­га­ре­ту и под­нес ее к гу­бам. Оли­вье тут же чирк­нул швед­ской спич­кой и по­дал ку­зе­ну ого­нек с лу­ка­вой ми­ной:
— Я-то не ку­рю. Слиш­ком мо­лод!
Жан от­крыл бу­тыл­ку «мон­ба­зий­я­ка». С шу­мом вы­ско­чи­ла проб­ка. Она бы­ла длин­ной, и Эло­ди ска­за­ла, что это су­ще­ст­вен­но — зна­чит, ви­но хо­ро­шее. Его раз­ли­ли в три вы­со­ких бо­ка­ла, а в тот, что да­ли Оли­вье, до­ба­ви­ли «сна­до­бья док­то­ра Гус­те­на ». И все трое вы­пи­ли с вос­кли­ца­ния­ми: «За твое! Чин-чин!» Гу­бы у Эло­ди бы­ли влаж­ны­ми и бле­стя­щи­ми, она вос­клик­ну­ла: «Ох! Как вкус­но!» И эти ми­ну­ты, пол­ные ве­се­лья и ожив­ле­ния, бы­ли та­ки­ми при­ят­ны­ми, что ка­за­лось, так те­перь бу­дет все­гда.
Но Жан сно­ва на­хму­рил­ся, рас­се­ян­но щип­нул се­бя за кон­чик но­са, по­скреб от­рос­шую на под­бо­род­ке ще­тин­ку, под­нял бо­кал, слов­но со­би­ра­ясь пред­ло­жить тост, но вме­сто это­го рас­те­рян­но вы­го­во­рил:
— Мне на­до те­бе что-то ска­зать, Оли­вье, тем бо­лее что мы тут все вме­сте.
За­тем он про­из­нес не­сколь­ко ко­рот­ких фраз, ко­то­рые, ви­ди­мо, дав­но при­го­то­вил, и все же они про­зву­ча­ли весь­ма сум­бур­но:
— Мы ведь дру­зья, а? Ви­дишь, ка­кое у нас по­ло­же­ние… А ес­ли у Эло­ди бу­дет ре­бе­нок? Вот — на се­мей­ном со­ве­те… Нет-нет, не сей­час, не­дель­ки че­рез две… На­до с этим кон­чать… Но­та­ри­ус, да и дру­гие… Те­бе при­дет­ся жить у дя­ди… Они ведь бо­га­тые, сам зна­ешь. Тет­ка его пи­лит, ко­неч­но, но эти лю­ди с Се­ве­ра… Они мед­лен­но на что-то ре­ша­ют­ся.
Эло­ди от­пи­ла гло­ток ви­на и про­дол­жи­ла вслед за му­жем:
— Мы бы не прочь ос­та­вить те­бя, но па­рень ты не из лег­ких. Бро­дя­га, ло­дырь, да еще и крив­ля­ка. Нет, ты не лег­кий па­рень, а мы с Жа­ном мо­ло­ды. У дя­ди ты смо­жешь учить­ся, пе­ре­ста­нешь шлять­ся по ули­цам, бу­дешь иг­рать вме­сте с их сы­новь­я­ми. У них ведь да­же при­слу­га есть. Как бы ты сам по­сту­пил на на­шем мес­те?
Оли­вье низ­ко скло­нил го­ло­ву, слу­шал и смот­рел на пу­зырь­ки, под­ни­мав­шие­ся со дна его бо­ка­ла. Все эти сло­ва, хоть го­во­ри­лись они с вол­не­ни­ем и яв­ной не­охо­той, при­чи­ня­ли ему боль. Ему в та­ких слу­ча­ях хо­те­лось пла­кать, про­сить про­ще­ния, и в то же вре­мя он не мог по­ве­рить, что это страш­ное все же про­изой­дет. На­вер­ное, это од­ни сло­ва… Од­но за дру­гим, про­сто так, а зав­тра все бу­дет ина­че. Мо­жет быть, Жа­ну уда­ст­ся най­ти ра­бо­ту. Он ведь та­кой хо­ро­ший пе­чат­ник… Взрос­лые все­гда мно­го го­во­рят, а по­том ме­ня­ют свое мне­ние.
По­че­му он сей­час по­ду­мал о бас­сей­не на ули­це Ами­ро, о его го­лу­бой во­де, не­су­щей заб­ве­ние? Он как бы сам пре­вра­тил­ся в рыб­ку, пла­вал в этой про­зрач­ной яс­но­сти, и не бы­ло у не­го ни­ка­ких за­бот, толь­ко ощу­ще­ние неж­ных ка­са­ний во­ды, он сколь­зил в ней, сколь­зил… Маль­чик под­нял го­ло­ву и столк­нул­ся с су­ро­вы­ми гла­за­ми род­ных. Спро­сил их:
— А ес­ли бы я был рыб­кой?
Они с воз­му­ще­ни­ем по­ка­ча­ли го­ло­вой: что за не­ле­пый дерз­кий во­прос! Ну и па­рень, с лу­ны он, что ли, сва­лил­ся? Жан стро­го ска­зал:
— Иди, по­иг­рай на ули­це. Всем этим вы­ход­кам ско­ро бу­дет ко­нец!
Оли­вье не по­нял. Он раз­гля­ды­вал эти­кет­ку, на­кле­ен­ную на бу­тыл­ку. На ней бы­ли изо­бра­же­ны шпа­ле­ры ви­но­град­ных лоз, а за ни­ми боль­шой дом. Про­шло не­сколь­ко ми­нут… Жан раз­да­вил си­га­ре­ту в рек­лам­ной пе­пель­ни­це, за­жег вто­рую. Он не­сколь­ко ус­по­ко­ил­ся по­сле то­го, как ска­зал все. На­лил еще бо­кал ви­на, но Эло­ди шеп­ну­ла: «Не сто­ит, а?» Зав­тра Жан пой­дет в ти­по­гра­фию. По­ста­ра­ет­ся вес­ти се­бя сдер­жан­но; ес­ли не бу­дет ра­бо­ты для мас­те­ра, он со­гла­сит­ся на лю­бую — мыть и сма­зы­вать ма­ши­ны, под­ме­тать, упа­ко­вы­вать, раз­во­зить пе­чат­ные из­де­лия. Бог с ним, с этим дос­то­ин­ст­вом ква­ли­фи­ци­ро­ван­но­го ра­бо­че­го! У не­го же­на, он дол­жен за­бо­тить­ся об этом маль­чиш­ке — это и обезь­я­на пой­мет.
Он об­нял Эло­ди и по­це­ло­вал ее. От во­лос же­ны при­ят­но пах­ло ла­ван­дой. Эло­ди под­ня­ла го­ло­ву. Их по­тя­ну­ло друг к дру­гу. И Жан про­из­нес:
— Ну, улыб­нись, Оли­вье, и иди иг­рать. Все на­ла­дит­ся, вот уви­дишь. А кро­ме то­го, ведь мы ни­ку­да не де­нем­ся!
Ре­бен­ку не так уж хо­те­лось иг­рать, но он по­нял, что дол­жен их ос­та­вить на­еди­не: ви­дать, им не тер­пит­ся за­нять­ся той са­мой шту­кой . И Оли­вье бес­шум­но скольз­нул за дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44