https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/nedorogie/
В праздник Жирного Быка, традиция которого уже угасала, на террасе «Кафе артистов » всем представляли лауреата: великолепное животное с рогами, украшенными венком из цветов, и с висящей на шее зеленой табличкой с позолоченной надписью, указывающей фамилию мясника, который его приобрел, и во всем этом было нечто от языческих античных празднеств.
Кроме уличного зверья, существовало еще и другое, оно тоже волновало воображение и было очень привлекательно для Оливье, как и для остальных детей (взрослые не обращали на него никакого внимания). К этой особой фауне можно было отнести волчонка с эмблемы на берете скаута; белого льва с пачки крахмала фирмы Реми; черного льва с ваксы для обуви; крокодила с фирменного знака мужских рубашек Лакоста; курочку с пакета куриного супового набора, изображенную над дымящимся котелком; пингвина Альфреда рядом с Зигом и Пюсом; Микки-Мауса с его второстепенными коллегами; Кота Феликса; старого Жедеона — утку художника Рабье; только что появившегося на свет слоненка Бабара; маленьких лошадок из какой-то игры; героев басен Лафонтена и Флориана; жирафа, которого приходилось складывать из отдельных кусков, нарисованных на разных гранях пяти кубиков; петуха из кинохроники «Пате журнал »; австралийского киви с ярлычков сапожной мази; гуся с обертки печеночного паштета; пчелу или орла с бланков страховки и даже ту «лягушку», в которую они играли на школьной площадке…
Оливье заметил издалека берет (какой носят обычно баски) на голове продавца сыров, высокого тощего парня с резкими чертами лица, ну точь-в-точь актер Пьер-Ришар Вильм! Мальчик подошел ближе, так как ему хотелось услышать флейту и он надеялся, что торговец сырами сыграет до своего ухода какую-нибудь мелодию. Оливье терпеливо ждал, поглаживая жесткую козью шерсть. У коз были нежные глаза, и они напоминали грустных старых дев в дождливый день. Но городской пастух ушел, даже не поднеся к губам своей сельской дудочки.
Около Оливье стояла девочка лет пяти-шести, брюнетка с изогнутыми дугой бровями и черными, как агат, глазами, освещавшими все ее личико с остреньким подбородком. Оливье взял эту маленькую лисичку за руку, и они пошли вверх по улице. Играя в старшего брата, он довел ее до дома номер 76, в котором жил ее отец — кустарь, делавший шляпы. Оливье сказал: «До свиданья, Мими», а так как девочка не знала его имени, то она просто ответила: «До свиданья, мальчик!»
Оливье уже хотел перейти улицу, чтоб войти в дом, где жили его кузены, как вдруг появились двое ребят с улицы Башле, постарше его — Дуду и Эмиль (этого называли Пладнером в честь знаменитого боксера), явно ища, как говорится, «к кому бы придраться». Дуду завопил:
— А! Девчонка…
— Я не девчонка! — ответил с достоинством Оливье.
Они смерили его взглядом и кончиками пальцев с презрением пихнули от одного к другому. Оливье чуть не упал, попытался отбиться, но безуспешно: руки у них были длинней, чем у него. Вот если б здесь оказались Лулу и Капдевер! Мальчишки, войдя во вкус, стали толкать Оливье все сильнее и сильнее, и он уже не мог уберечься от резких, со всего размаха, пощечин. Пощечины Оливье особенно ненавидел, уж лучше били бы кулаками, хотя это и гораздо больней. Мальчик с яростью защищался, как вдруг из окна послышался женский голос:
— Оставите вы его наконец в покое?
А эти дылды, задрав головы, стали браниться:
— Заткнись, Принцесса, не твое дело, не прикончим мы этого смазливого шкета…
Оливье воспользовался тем, что их внимание было отвлечено, и удрал в подъезд своего дома. Он полагал, что спасен, но Дуду и Пладнер преследовали его и на лестнице. Успеет ли он добежать до третьего этажа или они схватят его раньше? Но вот появился тот единственный, кто мог им противостоять: Красавчик Мак. Ему стоило лишь чуть приподнять бровь над злым своим глазом, как обидчики Оливье пустились бежать наутек вниз по лестнице, громко стуча башмаками.
В свою очередь Оливье, очутившись меж двух огней, попытался дать тягу, но Мак схватил его за руку, прижал к стене и посмотрел на него со своей жестокой улыбкой. Ребенок окаменел. Хватит с него, ему все это надоело: пусть и Мак разобьет ему физиономию, пусть причинит любое зло! И все-таки он задрожал, когда почувствовал, что его отрывают от пола и, быть может, сбросят сейчас с лестницы. Но Мак, держа Оливье под мышкой, поднялся на шестой этаж, на самый верх, где паркет на площадке уже не натерт, и, все еще не выпуская мальчишку из рук, вошел к себе в комнату. Он закрыл дверь и кинул Оливье ничком на матрас, так что его даже слегка подбросило. Потом, упершись кулаками в бока, Мак уничтожающе посмотрел на него и процедил:
— Мелочь несчастная! Король драк…
Оливье съежился, подпер коленями подбородок и ждал, чем все это кончится, слабо надеясь на то, что ему даруют свободу. Мак снял свою шляпу, напялил ее на футбольный мяч, стянул пиджак, соскреб с него какое-то пятнышко, щелкнул несколько раз ногтем по ткани и закурил сигаретку с фильтром. Потом он открыл окно и поговорил с Мадо — она жила этажом ниже.
Оливье не разобрал, о чем они говорили, но услышал, как было сказано «несчастная мелочь», и понял, что речь идет о нем. Он воспользовался рассеянностью своего тюремщика, чтоб тихо проползти по матрасу поближе к двери, но Мак резко обернулся и сделал ему знак немедленно вернуться на место. Напуганный мальчик подчинился.
После этого Мак поправил запонки, расслабил свой полосатый галстук и устроился в плетеном ивовом кресле, положив ноги на стол. Красавчик читал журнал «Детектив », повествующий об убийцах этой недели в очерках, выдержанных в самых мрачных тонах и снабженных кроваво-красными заголовками. День незаметно угасал. Оливье быстро, как ящерица, юркнул со своего места, прижался спиной к стене и ждал, сам не зная чего. Мак время от времени стряхивал пепел и то скрещивал, то выпрямлял ноги. Послюнив палец, он перелистывал страницы или легонько дул на них, чтобы разъединить. Казалось, он был увлечен чтением. Изображая шерифа на отдыхе, он порой холодно посматривал на своего пленника, желая подчеркнуть, что вовсе о нем не забыл.
Оливье загляделся на спирали голубоватого дыма, плывущие над головой Мака. Потом из дыма образовалось колечко и Мак сделал ухарский жест: мол, знай наших! Ребенок снова задумался. В соседней комнате фонограф гнусаво выводил: «Скажи мне о любви ». Затем прозвучал романс «Такая любовь, как у нас ». Оливье рассматривал приколотые кнопками к стене фотографии спортсменов, чьи имена, отпечатанные пузатенькими буквами, он пытался прочесть: Юнг Перес, Кид Франсис, Ол Браун, Ладумег, Жан Тарис, Шарль Пелисье.
Над матрасом висел портрет аккордеониста Фредо Гардони в розовой рубашке на молнии, с аккордеоном на левом колене, рядом были подвешены на гвоздиках три пластинки для декоративного эффекта, а вокруг — открытки с портретами звезд: Ани Ондра, Розины Дереан, Лили Дамита, Марион Девис, Жослин Гаэль. Оливье увидел еще красивую фотографию Принцессы Мадо с надписью «Маку, моему приятелю и соседу », сделанную яркими синими чернилами.
На полу валялись боксерские перчатки, свернувшиеся в клубок, как две кошки. В уголке, где находилась умывальная раковина с подтекающим краном, стоял стаканчик с зубной щеткой и почти выдавленным тюбиком пасты «Пепсодан». Чуть дальше на куске клеенки стояла спиртовка фирмы Тито-Ланди, кофейная мельница, бутылка шампанского, сифон, закутанный в сетку, и кой-какая домашняя утварь. Костюмы Красавчика Мака висели в нише, затянутой занавеской на металлическом прутике. Вся обстановка была довольно убогой и мало соответствовала шикарной одежде, в которой Мак любил щеголять.
Наконец Мак потянулся, раздавил свой окурок в чашке, бросил журнал под окно на кучу газет, подошел к ящику и вынул из него черный револьвер. Засунув его за пояс, он несколько раз подряд быстро выхватывал его, целясь в воображаемого противника, который должен был, видимо, находиться за дверью. Затем Мак сел рядом с мальчиком на заскрипевший под его тяжестью матрас и начал забавляться, то щелкая предохранителем своего револьвера, то вытаскивая обойму и вкладывая ее обратно, то показывая ребенку оружие, лежащее на его ладони:
— Ну что, это ужасно, а?
Оливье кивнул в знак согласия. Мак хотел произвести на него впечатление, и это ему легко удалось. Красавчик подбросил револьвер, снова поймал его и сказал:
— Всегда нужно стрелять первым!
На этот раз Оливье глуповато прошептал: «Да?» — ибо чувствовал, что следует что-то сказать. Мак встал, прошелся по комнате взад и вперед. Он явно красовался, исполнял свой цирковой номер, принимал вызывающий вид, вертел бедрами, пыжился, выпячивал мускулы, раскачивался, как гангстер в кинофильме. А затем произнес речь:
— Когда я был в твоем возрасте, несчастная кроха, никто не осмеливался тронуть меня пальцем! Даже старики… А я ведь жил среди отборных негодяев. Не таких недосоленных, как тут. Если твои парни заведут разговор обо мне, ты скажешь: «Это каид!» Слышишь, а? «Это каид! » Повтори-ка: «Мак — он каид!»
— Да, — сказал Оливье, — э… Мак — это каид!
— Встань! Иди сюда! Да, вот так, стой передо мной, лицом к лицу, я тебе кое-что покажу. Слушай внимательно. Кругом нас — джунгли! Все вокруг плуты и сволочи. Разве ты не мог одолеть двух этих мерзавцев? Мог, и запросто! Подойди поближе! Нацелься! Подлец стоит напротив тебя… Но ты не жди, ломись, бодай его головой. Бумс — башкой под дых! Не задерживайся! Лапой по харе! Башмаком в пузо! И вот — аут!
Мак сопровождал свои угрозы весьма воинственной жестикуляцией. Он подпрыгивал, делал финты, поигрывал кулаком, поводил головой, плечами, нацеливался коленкой, ступней, и невидимые противники, один за другим, падали вокруг него. Он их хватал, отбрасывал дальше, вызывающе поправлял галстук, озирался: «А ну чья очередь?» Оливье растерянно смотрел на него. Казалось, Мак был в трансе, черные жирные пряди его волос упали на лоб, он гримасничал, стал похож на гориллу или бешеную кошку. Ребенок в испуге отпрянул, прижался спиной к двери, чтобы оставить Маку побольше места.
А Красавчик продолжал:
—…Ты ставишь пальцы вот так, — он сделал рожки, — и тыкаешь в глаза своего врага: выколотые буркалы — ну это же прямо праздник, представление в театре ужасов! Потом бьешь сапогом в берцовую кость: можно гарантировать два месяца лежки! Смотри, как надо ломать пальцы: вот так, крак , сухой четкий удар… Пусть на тебя нападут двое, ни черта не выйдет, пустой номер! Они еще, конечно, дерутся, но уже осторожничают. Представь себе, что ты сам заливаешься кровью. Бей все равно первым. Запрещенным ударом, подлым способом, внезапно. Или боксируй, но это наука, это, понимаешь, не просто потасовка…
Мак встал в позицию, прикрыл лицо и начал показывать боксерский бой, называя приемы:
— Свинг, апперкот, вот левый, в брюхо, в подбородок, раз, два, три, вот прямой справа. Смотри как следует, что я делаю… Если будешь внимателен, ты им покажешь! Вот так: бах-бах-бах! Подайся вперед! Проведи их! Делай, как я!
Оливье начал немного успокаиваться. Мак его уже не пугал. Только не прерывать его, пусть выговорится, Как Альбертина, как Гастуне, как все другие. Мальчик принял оборонительную позицию, и Красавчик немного его поправил, показав, как двигать ногами, как увертываться… Оливье прыгал на месте, подражая боксерам, которых не раз видал в кинохронике, с силой выбрасывал кулаки.
— А ну давай, воробей, тычь меня в грудь… Хоп, хоп, хоп! Сейчас я тебе выдам…
Оливье получил легкий удар в подбородок и тотчас все перед ним поплыло, закружилось, и он упал навзничь на матрас.
— Доктора! — проревел Мак, оскалив зубы.
И он принялся за новую роль, брызгал на ребенка холодной водой, растирал ему щеки, массировал затылок и плечи, совал в рот картофельные очистки, якобы для защиты зубов в бою. Когда мальчик поднялся, еще несколько оглушенный, Мак схватил кастрюлю и ложку и изобразил удар гонга:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Кроме уличного зверья, существовало еще и другое, оно тоже волновало воображение и было очень привлекательно для Оливье, как и для остальных детей (взрослые не обращали на него никакого внимания). К этой особой фауне можно было отнести волчонка с эмблемы на берете скаута; белого льва с пачки крахмала фирмы Реми; черного льва с ваксы для обуви; крокодила с фирменного знака мужских рубашек Лакоста; курочку с пакета куриного супового набора, изображенную над дымящимся котелком; пингвина Альфреда рядом с Зигом и Пюсом; Микки-Мауса с его второстепенными коллегами; Кота Феликса; старого Жедеона — утку художника Рабье; только что появившегося на свет слоненка Бабара; маленьких лошадок из какой-то игры; героев басен Лафонтена и Флориана; жирафа, которого приходилось складывать из отдельных кусков, нарисованных на разных гранях пяти кубиков; петуха из кинохроники «Пате журнал »; австралийского киви с ярлычков сапожной мази; гуся с обертки печеночного паштета; пчелу или орла с бланков страховки и даже ту «лягушку», в которую они играли на школьной площадке…
Оливье заметил издалека берет (какой носят обычно баски) на голове продавца сыров, высокого тощего парня с резкими чертами лица, ну точь-в-точь актер Пьер-Ришар Вильм! Мальчик подошел ближе, так как ему хотелось услышать флейту и он надеялся, что торговец сырами сыграет до своего ухода какую-нибудь мелодию. Оливье терпеливо ждал, поглаживая жесткую козью шерсть. У коз были нежные глаза, и они напоминали грустных старых дев в дождливый день. Но городской пастух ушел, даже не поднеся к губам своей сельской дудочки.
Около Оливье стояла девочка лет пяти-шести, брюнетка с изогнутыми дугой бровями и черными, как агат, глазами, освещавшими все ее личико с остреньким подбородком. Оливье взял эту маленькую лисичку за руку, и они пошли вверх по улице. Играя в старшего брата, он довел ее до дома номер 76, в котором жил ее отец — кустарь, делавший шляпы. Оливье сказал: «До свиданья, Мими», а так как девочка не знала его имени, то она просто ответила: «До свиданья, мальчик!»
Оливье уже хотел перейти улицу, чтоб войти в дом, где жили его кузены, как вдруг появились двое ребят с улицы Башле, постарше его — Дуду и Эмиль (этого называли Пладнером в честь знаменитого боксера), явно ища, как говорится, «к кому бы придраться». Дуду завопил:
— А! Девчонка…
— Я не девчонка! — ответил с достоинством Оливье.
Они смерили его взглядом и кончиками пальцев с презрением пихнули от одного к другому. Оливье чуть не упал, попытался отбиться, но безуспешно: руки у них были длинней, чем у него. Вот если б здесь оказались Лулу и Капдевер! Мальчишки, войдя во вкус, стали толкать Оливье все сильнее и сильнее, и он уже не мог уберечься от резких, со всего размаха, пощечин. Пощечины Оливье особенно ненавидел, уж лучше били бы кулаками, хотя это и гораздо больней. Мальчик с яростью защищался, как вдруг из окна послышался женский голос:
— Оставите вы его наконец в покое?
А эти дылды, задрав головы, стали браниться:
— Заткнись, Принцесса, не твое дело, не прикончим мы этого смазливого шкета…
Оливье воспользовался тем, что их внимание было отвлечено, и удрал в подъезд своего дома. Он полагал, что спасен, но Дуду и Пладнер преследовали его и на лестнице. Успеет ли он добежать до третьего этажа или они схватят его раньше? Но вот появился тот единственный, кто мог им противостоять: Красавчик Мак. Ему стоило лишь чуть приподнять бровь над злым своим глазом, как обидчики Оливье пустились бежать наутек вниз по лестнице, громко стуча башмаками.
В свою очередь Оливье, очутившись меж двух огней, попытался дать тягу, но Мак схватил его за руку, прижал к стене и посмотрел на него со своей жестокой улыбкой. Ребенок окаменел. Хватит с него, ему все это надоело: пусть и Мак разобьет ему физиономию, пусть причинит любое зло! И все-таки он задрожал, когда почувствовал, что его отрывают от пола и, быть может, сбросят сейчас с лестницы. Но Мак, держа Оливье под мышкой, поднялся на шестой этаж, на самый верх, где паркет на площадке уже не натерт, и, все еще не выпуская мальчишку из рук, вошел к себе в комнату. Он закрыл дверь и кинул Оливье ничком на матрас, так что его даже слегка подбросило. Потом, упершись кулаками в бока, Мак уничтожающе посмотрел на него и процедил:
— Мелочь несчастная! Король драк…
Оливье съежился, подпер коленями подбородок и ждал, чем все это кончится, слабо надеясь на то, что ему даруют свободу. Мак снял свою шляпу, напялил ее на футбольный мяч, стянул пиджак, соскреб с него какое-то пятнышко, щелкнул несколько раз ногтем по ткани и закурил сигаретку с фильтром. Потом он открыл окно и поговорил с Мадо — она жила этажом ниже.
Оливье не разобрал, о чем они говорили, но услышал, как было сказано «несчастная мелочь», и понял, что речь идет о нем. Он воспользовался рассеянностью своего тюремщика, чтоб тихо проползти по матрасу поближе к двери, но Мак резко обернулся и сделал ему знак немедленно вернуться на место. Напуганный мальчик подчинился.
После этого Мак поправил запонки, расслабил свой полосатый галстук и устроился в плетеном ивовом кресле, положив ноги на стол. Красавчик читал журнал «Детектив », повествующий об убийцах этой недели в очерках, выдержанных в самых мрачных тонах и снабженных кроваво-красными заголовками. День незаметно угасал. Оливье быстро, как ящерица, юркнул со своего места, прижался спиной к стене и ждал, сам не зная чего. Мак время от времени стряхивал пепел и то скрещивал, то выпрямлял ноги. Послюнив палец, он перелистывал страницы или легонько дул на них, чтобы разъединить. Казалось, он был увлечен чтением. Изображая шерифа на отдыхе, он порой холодно посматривал на своего пленника, желая подчеркнуть, что вовсе о нем не забыл.
Оливье загляделся на спирали голубоватого дыма, плывущие над головой Мака. Потом из дыма образовалось колечко и Мак сделал ухарский жест: мол, знай наших! Ребенок снова задумался. В соседней комнате фонограф гнусаво выводил: «Скажи мне о любви ». Затем прозвучал романс «Такая любовь, как у нас ». Оливье рассматривал приколотые кнопками к стене фотографии спортсменов, чьи имена, отпечатанные пузатенькими буквами, он пытался прочесть: Юнг Перес, Кид Франсис, Ол Браун, Ладумег, Жан Тарис, Шарль Пелисье.
Над матрасом висел портрет аккордеониста Фредо Гардони в розовой рубашке на молнии, с аккордеоном на левом колене, рядом были подвешены на гвоздиках три пластинки для декоративного эффекта, а вокруг — открытки с портретами звезд: Ани Ондра, Розины Дереан, Лили Дамита, Марион Девис, Жослин Гаэль. Оливье увидел еще красивую фотографию Принцессы Мадо с надписью «Маку, моему приятелю и соседу », сделанную яркими синими чернилами.
На полу валялись боксерские перчатки, свернувшиеся в клубок, как две кошки. В уголке, где находилась умывальная раковина с подтекающим краном, стоял стаканчик с зубной щеткой и почти выдавленным тюбиком пасты «Пепсодан». Чуть дальше на куске клеенки стояла спиртовка фирмы Тито-Ланди, кофейная мельница, бутылка шампанского, сифон, закутанный в сетку, и кой-какая домашняя утварь. Костюмы Красавчика Мака висели в нише, затянутой занавеской на металлическом прутике. Вся обстановка была довольно убогой и мало соответствовала шикарной одежде, в которой Мак любил щеголять.
Наконец Мак потянулся, раздавил свой окурок в чашке, бросил журнал под окно на кучу газет, подошел к ящику и вынул из него черный револьвер. Засунув его за пояс, он несколько раз подряд быстро выхватывал его, целясь в воображаемого противника, который должен был, видимо, находиться за дверью. Затем Мак сел рядом с мальчиком на заскрипевший под его тяжестью матрас и начал забавляться, то щелкая предохранителем своего револьвера, то вытаскивая обойму и вкладывая ее обратно, то показывая ребенку оружие, лежащее на его ладони:
— Ну что, это ужасно, а?
Оливье кивнул в знак согласия. Мак хотел произвести на него впечатление, и это ему легко удалось. Красавчик подбросил револьвер, снова поймал его и сказал:
— Всегда нужно стрелять первым!
На этот раз Оливье глуповато прошептал: «Да?» — ибо чувствовал, что следует что-то сказать. Мак встал, прошелся по комнате взад и вперед. Он явно красовался, исполнял свой цирковой номер, принимал вызывающий вид, вертел бедрами, пыжился, выпячивал мускулы, раскачивался, как гангстер в кинофильме. А затем произнес речь:
— Когда я был в твоем возрасте, несчастная кроха, никто не осмеливался тронуть меня пальцем! Даже старики… А я ведь жил среди отборных негодяев. Не таких недосоленных, как тут. Если твои парни заведут разговор обо мне, ты скажешь: «Это каид!» Слышишь, а? «Это каид! » Повтори-ка: «Мак — он каид!»
— Да, — сказал Оливье, — э… Мак — это каид!
— Встань! Иди сюда! Да, вот так, стой передо мной, лицом к лицу, я тебе кое-что покажу. Слушай внимательно. Кругом нас — джунгли! Все вокруг плуты и сволочи. Разве ты не мог одолеть двух этих мерзавцев? Мог, и запросто! Подойди поближе! Нацелься! Подлец стоит напротив тебя… Но ты не жди, ломись, бодай его головой. Бумс — башкой под дых! Не задерживайся! Лапой по харе! Башмаком в пузо! И вот — аут!
Мак сопровождал свои угрозы весьма воинственной жестикуляцией. Он подпрыгивал, делал финты, поигрывал кулаком, поводил головой, плечами, нацеливался коленкой, ступней, и невидимые противники, один за другим, падали вокруг него. Он их хватал, отбрасывал дальше, вызывающе поправлял галстук, озирался: «А ну чья очередь?» Оливье растерянно смотрел на него. Казалось, Мак был в трансе, черные жирные пряди его волос упали на лоб, он гримасничал, стал похож на гориллу или бешеную кошку. Ребенок в испуге отпрянул, прижался спиной к двери, чтобы оставить Маку побольше места.
А Красавчик продолжал:
—…Ты ставишь пальцы вот так, — он сделал рожки, — и тыкаешь в глаза своего врага: выколотые буркалы — ну это же прямо праздник, представление в театре ужасов! Потом бьешь сапогом в берцовую кость: можно гарантировать два месяца лежки! Смотри, как надо ломать пальцы: вот так, крак , сухой четкий удар… Пусть на тебя нападут двое, ни черта не выйдет, пустой номер! Они еще, конечно, дерутся, но уже осторожничают. Представь себе, что ты сам заливаешься кровью. Бей все равно первым. Запрещенным ударом, подлым способом, внезапно. Или боксируй, но это наука, это, понимаешь, не просто потасовка…
Мак встал в позицию, прикрыл лицо и начал показывать боксерский бой, называя приемы:
— Свинг, апперкот, вот левый, в брюхо, в подбородок, раз, два, три, вот прямой справа. Смотри как следует, что я делаю… Если будешь внимателен, ты им покажешь! Вот так: бах-бах-бах! Подайся вперед! Проведи их! Делай, как я!
Оливье начал немного успокаиваться. Мак его уже не пугал. Только не прерывать его, пусть выговорится, Как Альбертина, как Гастуне, как все другие. Мальчик принял оборонительную позицию, и Красавчик немного его поправил, показав, как двигать ногами, как увертываться… Оливье прыгал на месте, подражая боксерам, которых не раз видал в кинохронике, с силой выбрасывал кулаки.
— А ну давай, воробей, тычь меня в грудь… Хоп, хоп, хоп! Сейчас я тебе выдам…
Оливье получил легкий удар в подбородок и тотчас все перед ним поплыло, закружилось, и он упал навзничь на матрас.
— Доктора! — проревел Мак, оскалив зубы.
И он принялся за новую роль, брызгал на ребенка холодной водой, растирал ему щеки, массировал затылок и плечи, совал в рот картофельные очистки, якобы для защиты зубов в бою. Когда мальчик поднялся, еще несколько оглушенный, Мак схватил кастрюлю и ложку и изобразил удар гонга:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44