Потом он провожал ее домой, и они глубоко вдыхали холодный ночной воздух Манхэттена.
– Корал, дорогая, ты знаешь, как называют твоего доктора Роббинса? Доктор Приятных Ощущений…
Она радостно захлопала в ладоши.
– Колин, но это же прекрасное имя! Он действительно доставляет приятные ощущения.
– Я знаю несколько моделей, которые тоже пользуются его услугами. Они не показались мне пышущими здоровьем.
– Ты что, сошел с ума? – Она уставилась на него сверкающими глазами. – Эти уколы комплекса витамина «В» заставляют работать и поддерживают половину людей, действующих в сфере моды!
– Но, Корал, ты же не знаешь состава этого комплекса! Она резко остановилась, глаза у нее горели, как у маньяка.
– Колин, в пятидесятые все были такими милыми, воспитанными леди. Ты это помнишь? Я никуда не выходила, не надев белых перчаток. В шестидесятые мы начали протестовать и посещать всякие «хэппенинге» и попробовали наркотики. И что, если в уколах содержатся наркотики? Разве врачи не прописывают их иногда своим пациентам?
– Но ты стала такой дерганой, – запротестовал Колин. – Твое… поведение совершенно непредсказуемо, и о тебе постоянно сплетничают. Корал, я так переживаю из-за тебя!
Она молча взяла его под руку, и они продолжали свой путь.
– Дорогой, я так тебе благодарна за твою заботу, – прошептала Корал. – Но, пожалуйста, тебе не стоит волноваться из-за меня. Я никогда так хорошо себя не чувствовала, у меня никогда не было столько энергии. Мне нужно столько сил, Колин, чтобы бороться с Донной Брукс! Она очень стремится на мое место, так же сильно, как я хочу сохранить его за собой. Что может случиться, когда неодолимая сила столкнется с Корал Стэнтон в дверях офиса с табличкой «Ответственный редактор»? Колин, что тогда будет? Кому-то придется отступить, не так ли? Но она на пятнадцать лет моложе меня. О Колин, дорогой… – Она умоляюще посмотрела ему в глаза. – Не презирай меня! Это все, что у меня есть!
– Корал, я никогда не видел тебя такой, – пораженно отмстил Колин. Он старался найти слова, которые бы подействовали на нее. У него бешено стучало сердце. Они подошли к ее дому, и он взял ее за руку.
– Заходи, дорогой, и мы выпьем на ночь глядя, – пригласила она.
Он покачал головой.
– Мне сегодня нужно закончить одну рекламу. Но послушай меня, Корал. Я не собираюсь безучастно наблюдать, как ты разрушаешь свое здоровье. Ты заболеешь. Я знаю, что меня называют скрягой, и это правда. Я стараюсь все покупать подешевле, но у меня впереди цель. Я собираюсь приобрести маленький домик во Франции, и если ты приедешь туда, я постараюсь вернуть тебе здоровье.
Она радостно расхохоталась. В ночном воздухе было заметно ее дыхание.
– А что ты станешь делать, когда я уеду? Пропадешь от скуки?
– Я займусь садоводством. Он улыбнулся.
– Ерунда! – воскликнула Корал. – Ты даже больше помешан на моде, чем я!
Она наклонилась, чтобы поцеловать его.
– Мне кажется, что из всех моих друзей по-настоящему я могу рассчитывать только на тебя. Ты не можешь себе представить, как много это для меня значит.
Он грустно смотрел ей вслед, когда Корал вошла в дом. Подходя к лифту, она повернулась и помахала ему рукой.
Пока он шел домой, его не оставляло чувство огромной потери и грусти. Ее лицо в этот вечер вызывало предчувствие беды.
– Ма-а, я беременна!
Эстер Голдштайн тупо уставилась через столик в «Серендипити» на свою дочь.
– Ну! – воскликнула Маккензи. – Разве ты не собираешься поздравить меня?
Она протянула матери руку, но Эстер быстро убрала свою.
– Ты вышла замуж? – спокойно спросила она.
– Мама, ты же знаешь, что нет! Неужели я бы не пригласила тебя на свое бракосочетание?
Эстер Голдштайн сильно побледнела. Она покачала головой.
– Сказать тебе правду, я уже не удивлюсь, что бы ты ни придумала. Если ты потихоньку выйдешь замуж или родишь не… Его отец Элистер? Да?
– Да, он вскоре станет отцом. Но кажется, что это все тебя не радует!
Эстер покачнулась в кресле, ее голова свесилась, и она начала сползать на пол.
– Мамочка! – закричала Маккензи.
Она быстро окунула салфетку в ледяную воду и приложила ее ко лбу матери. Из-за соседних столиков взволнованно смотрели на них. На помощь Маккензи бежали два официанта.
– Все нормально… Все нормально… Мне уже лучше, – простонала Эстер. Она пыталась встать на ноги. – Пожалуйста, отведи меня в дамскую комнату…
Поддерживая мать под руки, Маккензи провела ее в дамский туалет, усадила на крышку унитаза и заперла дверь кабины.
– Все нормально… – сказала Эстер. Она выпрямилась и посмотрела на дочь.
– Ты что, сейчас упадешь в обморок? Может, тебе попробовать вырвать?
Маккензи суетилась вокруг матери, приложив ей ко лбу влажную салфетку.
– Я тебе уже сказала, что со мной все в порядке, – спокойно заметила Эстер. – Я просто притворилась, чтобы мы могли уйти куда-то от всех этих людей. Они смотрели на нас и слушали тебя, они наблюдают за тобой.
– Ну и что? – пожала плечами Маккензи. – Боже, как же ты меня перепугала – почему ты не можешь радоваться вместе со мной и за меня? Не заставляй меня чувствовать, что мне есть чего стыдиться…
Она поправила волосы, немного взбив их, и внимательно посмотрела в зеркало на свои глаза. Эстер с нетерпением щелкнула языком.
– Может, ты хочешь, чтобы я устроила прием для наших соседей и знакомых, чтобы отпраздновать появление моего первого внука, который будет наполовину «гоем» и еще вдобавок родится вне брака!
Маккензи застонала.
– Ты что, все время собираешься себя так вести?
– Чего ты ждала? Ты относишься к семье, как к своим рабам. И мы должны радоваться, когда ты нас будешь мазать грязью?
– Какая грязь? Это из-за того, что я все делаю не так, как положено в обычных семьях? Я сама выработала свои принципы. Кроме тебя, всем остальным членам нашей семьи на меня наплевать! Они только доят из меня деньги, вот и все!
– Твой отец и братья любят тебя, – продолжала настаивать Эстер.
– Мама, пожалуйста! Любовь? Они даже ни разу не поблагодарили меня, не поздравили, когда мы добиваемся успеха.
– Почему ты не поговоришь с ними? Ты должна время от времени поболтать со своим отцом. Постарайся помочь нам понять твое поведение.
– Я хотя бы раз дала тебе возможность поверить, что стану выполнять все обычаи еврейской веры? Кроме того, национальность переходит от матери к ребенку, ты всегда можешь считать моего будущего ребенка евреем, если это так важно для тебя. Может, ты тогда будешь счастливее?
Мать устало покачала головой.
– Ничто уже не может сделать меня счастливой. Дитя было зачато вне брака, религия его отца и…
Маккензи взорвалась.
– Прекрасно, тогда мы выходим из этого сраного туалета и заканчиваем наш ленч!
Эстер поперхнулась.
– Как ты можешь так разговаривать со своей матерью? Маккензи пыталась открыть защелку.
– Послушай, мамочка, я пригласила тебя на ленч, чтобы отпраздновать зачатие моего ребенка и сообщить, что через пять месяцев ты станешь бабушкой. Я не собираюсь отмечать праздник, сидя в туалете!
Она в отчаянии заколотила по замку.
– Мисс Голд, с вами все в порядке? – спросил ее официант из-за двери. – Вы сможете открыть дверь или вам помочь?
Маккензи продолжала крутить замок, и вдруг дверь резко распахнулась.
Официант поинтересовался:
– У вас все в порядке?
– Прекрасно! Великолепно! – Маккензи изящно проплыла мимо него, за ней следовала мать с плотно сжатыми губами. – Это же называется комната отдыха, не так ли? Вот мы там и отдыхали!
Они заканчивали ленч в молчании. Эстер почти ничего не ела, Маккензи старалась сдержать неожиданные слезы. Потом дочь усадила мать в такси и всунула ей в руку десятидолларовую купюру, которая тут же возвратилась к ней через открытое окно и приземлилась на тротуар. Маккензи быстро поцеловала мать в щеку, и машина отъехала. Черт побери! Она наклонилась и подобрала деньги. Как раз тогда, когда ей уже казалось, что она наконец-то протащила свою семейку в двадцатый век, ее мамаша устроила ей подобную сцену!
В этот день Элистер собирался наблюдать за съемками нарядов для цветного плаката «Голд!», и еще должны были состояться съемки для каталога. Маккензи взяла такси, чтобы поехать на место съемок. Она собиралась провести вторую половину дня, покупая детские вещи со своей матерью, но ситуация вышла из-под контроля. Теперь она сделает сюрприз Элистеру, и они будут на съемках вместе.
Патрик Маккаллистер, молодой фотограф-хиппи, переделал зал старой церкви в Виллидж в студию с белыми стенами. Оглушающая рок-музыка грохотала на тихой улочке Виллидж, когда такси подъехало к студии. Маккензи не отнимала палец от звонка почти полминуты, прежде чем ее услышали и открыли дверь.
– Я здесь продрогла до самых костей! – заявила она, когда Крисси, помощница Патрика, наконец открыла, и Маккензи, дрожа, вошла в прихожую. – Ваша музыка слышна везде.
– Что-то случилось? – Крисси уставилась на нее, хлопая накрашенными ресницами. На ее лице было удивленное и озабоченное выражение.
– Они все еще работают, да? – спросила ее Маккензи, шагая к дверям, которые отделяли прихожую от студии.
Крисси забежала вперед и загородила ей дорогу.
– Не ходите туда! – сказала она.
– Почему?
– Он… Патрик ненавидит, когда ему мешают… Маккензи высокомерно посмотрела на нее.
– Послушай, дет-точка, я плачу жуткие деньги за эти съемки. И я хочу взглянуть, как это происходит.
Она прошла мимо Крисси и вошла в огромную студию. Все толпились на другом конце комнаты. Музыка вдруг закончилась, и крики, подбадривание и смех заполнили студию. Постоянно действовали вспышки, и сладкий запах «травки» заполнял помещение и висел в воздухе тяжелыми облаками. Кто-то поставил песню «Танцы на улице», ее исполняли Марта и Ванделлас. Из колонок вновь оглушающе зазвучала музыка.
– У-ух! – одобрительно воскликнула Маккензи и прищелкнула пальцами. Она сделала несколько танцевальных па по направлению к собравшимся. Ей всегда нравилась атмосфера в студиях фотографов – творческая и с сумасшедшинкой! Несколько стилистов и косметичек, увидев ее, подбежали, чтобы поцеловаться. Они держали ее за руки, как бы стараясь не пустить вперед, к оживленной группе. Оттуда опять раздались возгласы подбадривания. Стилистка от Сассуна, рыжеволосая девица, схватила Маккензи и начала вопить:
– Какие прекрасные серьги! Где ты их взяла?
Она попыталась увести Маккензи на другой конец студии, подальше от вспышек Патрика. Маккензи с трудом вырвалась.
– Где Патрик? Что вы все стараетесь спрятать от меня?
Оттолкнув стилистку, она пошла к шумной группе, протолкалась сквозь нее и посмотрела на пол. Маккензи увидела сразу перед собой розовый пульсирующий мужской зад. Это был зад Элистера – только он мог двигаться с такой скоростью перед самым оргазмом. Он как раз демонстрировал перед зрителями свой знаменитый ускоренный финал! Под ним лежала, задрав ноги и скрестив их у него за спиной, Джанис Аллен, девица, которую она сама и Элистер выбрали представлять новые модели «Голд!» на следующую осень. Глаза Джанис Аллен были крепко закрыты, и она вскрикивала, пока окружающие вели отсчет времени до ее оргазма. Маккензи смотрела на эту сцену всего лишь доли секунды – ее затошнило, и она почувствовала себя такой униженной! Она обратила внимание на то, какие длинные были пальцы у Джанис на ногах и какого цвета лак покрывал их. Камера Патрика работала без остановки.
Казалось, что все они стоят здесь уже вечность. Никогда оргазм не наступал так долго. Маккензи понимала, что ей сейчас нельзя уйти. Ей следовало дождаться конца, а потом уже начать свою собственную сцену. Неужели она все это сможет выдержать? Маккензи не представляла, как она станет действовать дальше. Именно сейчас, она так же, как и все остальные, ждала, чем все закончится. Она почувствовала, как в ней зреет дикая ярость.
– Десять! Девять! Восемь! – все считали хором синхронно с ритмом музыки и рывками Элистера. Джанис открыла глаза и увидела Маккензи. Остальные тоже начали замечать Маккензи – они переводили глаза с одной на другую, как при игре в теннис.
– О-о-о! Боже мой! – завопила Джанис. Она сильно ударила Элистера по плечу.
– Да! Да, детка! Я кончаю! – воскликнул он.
У него начались такие знакомые Маккензи конвульсии, он весь задергался, его ягодицы быстро сжимались и разжимались. Он орал так, что заглушал даже бешеную музыку. Маккензи наблюдала, как его тело перестает содрогаться и начинает успокаиваться. Джанис в ужасе смотрела из-под него на Маккензи.
– Элистер, – прозвучал голос Джанис. Музыка прекратилась, и наступила тишина.
– В чем дело? Ты кончила? – спросил Элистер неясным голосом, уткнувшись лицом в ее волосы. Он не поднимался с нее, его ягодицы медленно двигались – он получал последние мгновения удовольствия.
Все уставились на Маккензи.
– Ты все зафиксировал, Патрик? – спросил его Элистер.
– Да, каждое твое движение, – ответил Патрик, высокий тощий мужчина.
– Ну что? Я перекрыл свой рекорд? На этот раз ему ответила Маккензи.
– Да, Элистер, мне кажется, что ты его побил. Элистер быстро сел и посмотрел на нее.
– О, привет, Мак!
Он сразу же натянул брюки и набросил свитер на голую скорчившуюся Джанис.
При этой сцене присутствовало человек двенадцать. Это была самая вызывающая сцена с участием хиппи города. Элистер и Маккензи были выдающейся парой среди всех хиппи.
Интересно, как же они справятся с этой ситуацией?
– Мак, хочешь «травки»? – Патрик протянул ей закрутку. – Мы сделали такие потрясающие кадры!
Она проигнорировала его. Она смотрела на Элистера, тот медленно и аккуратно одевался. Он сделал вид, что ему все равно, и явно не собирался извиняться. Да, оказывается, она совершенно его не знала. Боль в душе была жуткой, тем более что она не могла показать ее. Она огляделась, ей был нужен козел отпущения. Маккензи выбрала козлицу – Джанис!
– Сколько раз ее сегодня трахали? – спросила она, ненавидя себя за этот вопрос. – Патрик, ты ее тоже трахал?
– Послушай, Мак… – Патрик тронул ее за плечо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71