Раненый все еще держался за свою руку, сидя на кровати, и Иван повернулся к нему боком, не выпуская его окончательно из вида, а оставляя в поле бокового зрения. А сам следил главным образом за нападавшим на него милиционером. Тот действительно нападал. Делая это так, как его учили на занятиях в школе милиции, – откидывая корпус назад и выбрасывая одновременно ногу вперед, с целью попасть в голову противника и ошеломить его, а потом воспользоваться этим и нанести поражающий удар. Иван чуть не рассмеялся от такой наивности. Тот план атаки, что предполагал провести нападающий на него милиционер, годился, разве что, для первогодок в их лагере спецподготовки, а уже на втором году обучения входил в число запрещенных приемов, заранее проигрышных. Два раза применив такой прием, можно было заработать наряд вне очереди. С дисциплиной, в том числе и с тактикой ведения рукопашного боя, у них в лагере было строго.
Легко качнувшись назад и избежав удара просвистевшей перед его лицом босой ноги, Иван оценил состояние раненого в руку милиционера, который только-только сконцентрировался и отвлекся от поврежденной руки, начав слишком медленно вставать с кровати, Иван решил предоставить нападавшему на него еще одну попытку победить себя.. И даже разозлился, когда тот повторил элементарный прием, только что окончившийся неудачей.
«Что тут, детский сад, что ли?» – подумал Иван и вспомнил, что за подобные промахи в учебном бою сразу засчитывали поражение. Сейчас бой был не учебный, Иван выступал в ролях и противника этого парня и инструктора по борьбе, и судьи одновременно. И он по справедливости засчитал своему противнику поражение. Осталось только это поражение осуществить в реальности.
Легко поймав ногу парня во время второго удара, Иван резко вывернул ее в направлении, противоположном движению, и сразу же потеряв интерес к сопернику, повернулся ко второму, который был уже за спиной, шагах в двух от него. В правой, здоровой его руке, Иван увидел нож.
«Ах ты, сука! – подумал он. – Ты хочешь умереть от ножа?»
Раненый милиционер, широкоскулый, широкоплечий мужчина лет сорока, сделал ножом широкий взмах впереди себя, от которого Иван увернулся, втянув живот и прогнувшись назад в поясе. Мент с ножом, показалось Ивану, страдал косоглазием, он смотрел, вроде бы прямо Ивану в глаза, но как-то одним глазом косил мимо. Он занес нож над головой, собираясь нанести удар сверху, и Иван уже начал движение вперед, чтобы опередить его и зафиксировать в верхнем положении его руку с оружием, поскольку этот прием тоже был технически неграмотным, стандартным положением при нападении дилетантов, против которого существовало даже несколько вариантов столь же стандартных противоприемов, как почувствовал, что теряет опору и падает на пол. Он тут же понял, что мент с ножом не был косоглазым, просто он смотрел за спину Ивану, и видел как к ногам Ивана подбирается второй мент, которому Иван вывернул ногу и, оттолкнув к стене, забыл про него. В чем, конечно, допустил непростительную ошибку. Но уж слишком тот был непрофессионален.
На Ивана пахнуло смертью. Это был как раз тот запах, по которому он просто уже почти тосковал, запах, помимо никогда не покидающего его опыта и мастерства в убийстве людей, дающий ему силы, энергию и волю к победе. Иван упал на спину, почувствовал под собой тело одного из противников, который собирался схватить его руками и удерживать, давая возможность второму его прикончить, но от падения на него Ивана несколько обмяк и руки его ослабли.
Иван мгновенно оценил расстояние до нападавшего и время, которое ему понадобится, чтобы по широкой дуге всадить нож Ивану в грудную клетку. Получилось секунды полторы или чуть меньше. Примерно с четверть секунды Иван оставался в неподвижности, выжидая когда рука с ножом наберет достаточно большую скорость, чтобы у нападавшего уже не было возможности изменить направление удара. Это был тоже тактический прием, владеть которым в спецлагере обучали с особенным вниманием. Суть его была очень проста и заключалась в том, чтобы не начинать движения, пока твой противник полностью не сформировал направление своей атаки. Другими словами, проигрывал всегда тот, кто первым начинал движение, и дальше двигался уже по инерции, оставляя время противнику среагировать на свою атаку. Курсанты называли его «закон негативной инерции» или « пиздец Ньютону». От того, насколько технически грамотно ты сумеешь его применить, почти всегда зависит твоя жизнь. Это инструктора в спецлагере вдалбливали в головы курсантов с настойчивостью дятлов.
Еще в лагере Иван довел технику владения этим приемом до автоматизма, поняв, что самое главное, точно, до сантиметра и до долей секунды, оценить время и расстояние. И ему столько раз приходилось применять эту тактику после спецлагеря, уже в Чечне и в Москве, что он практически не ошибался.
Когда лезвие ножа было уже в каком-то метре от его груди, а нападавший просто падал на него, уверенный в своей победе, Иван сдвинул корпус вправо сантиметров на тридцать и одновременно согнул левую руку в локте, сжав пальцы в кулак а локоть уперев в бедро лежащего под ним парня. Нож задел кожу у Ивана на левом предплечье и, войдя в живот лежащего снизу мента, пригвоздил того к полу. Сверху на кулак Ивана всем корпусом упал нападавший с ножом. Иван почувствовал вспышку острой боли в кисти левой руки, локоть ее соскочил с бедра ледащего снизу мента и через его живот уперся в пол. Что-то дико хрустнуло, и оба мента затихли. Один под Иваном, другой на нем.
Иван попытался столкнуть с себя тело верхнего и почувствовал, что его левая рука чем-то блокирована. Опираясь на правую руку, Иван кое-как сполз с пригвожденного к полу парня, и тут только понял, что кулак его левой руки, встретив в твердом упоре падающее сверху тело нападавшего, пробил ему грудь в районе солнечного сплетения и застрял у него в грудной клетке. Иван пошевелил пальцами левой руки, Они шевелились, хотя и плохо после выдержанного удара, Иван чувствовал под пальцами какую-то густую, студенистую массу, которая просачивалась сквозь пальцы и, казалось, издавала что-то вроде бульканья.
Сквозь дыру в груди по руке Ивана на него тек обильный поток крови, перемешанной с какими-то белыми, с кровавыми прожилками мелкими кусочками, которые были, скорее всего, обрывками разодранного рукой Ивана легкого нападавшего на него милиционера. Иван подумал, что при желании он мог бы нащупать рукой и сердце, которое еще судорожно, неровно трепыхалось где-то рядом с его рукой. Но делать этого он не стал. Правой рукой он выдернул из живота второго мента нож и принялся вырезать свою левую руку из груди убитого. Кровь хлынула рекой, залив его практически полностью. Он был похож на неумелого мясника, разделывающего тушу. Но ни лужа крови, в которой он сидел, ни труп, в котором застряла его рука, Ивана не смущали, не вызывали у него никаких неприятных или даже – просто сложных чувств. Это был труп побежденного им противника, убитого в честном поединке. Все было нормально, закономерно – тот кто оказался сильней, принес смерть тому, кто оказался слабее. А как выглядит и пахнет смерть Иван знал очень хорошо, этот запах Иван запомнил навсегда и ему он был слишком знаком, чтобы Ивана можно было чем-то удивить.
Он, наконец, освободил свою руку, слегка порезав тыльную сторону ладони об острые осколки ребер. Пальцы слушались плохо, и Иван принялся разрабатывать их, резко сгибая и разгибая, разбрызгивая при этом вокруг себя капли чужой крови. Он не чувствовал при этом никакого опьянения кровью, о котором говорят дилетанты, впервые сталкивающиеся с человеческой кровью и принимающие опьянение близостью смерти за опьянение кровью. Но близость со смертью длится неуловимые мгновения, во время которых теряешь ощущение самого себя и вдруг оказываешься опьяненным каким-то символическим подобием сновидения и чувством единения с самой природой. Длится это доли секунды, но действует как наркотик, вызывая позже настойчивое труднопреодолимое желание испытать это чувство вновь и вновь...
А сейчас у Ивана было уже похмелье. Он отправился на поиски душа, по пути сдирая с себя пропитанную кровью одежду и швыряя ее где попало. Душ он разыскал уже раздевшись догола и долго драил себя какими-то мочалками, принадлежавшими убитым им людям. Смыв с себя кровь, он осторожно, чтобы не испачкаться об оставленные им кровавые следы, прошел в каморку, где лежал с перекошенным лицом труп человека с заклеенным скотчем ртом и носом. Еще моясь в душе, он вспомнил, что из всех убитых он больше других соответствовал Ивану по телосложению. Иван стащил с него джинсы, рубашку и переоделся.
Выйдя наружу, он нашел оставленную у стены еще до нападения на первого охранника сумку с тротилом. Пройдя в компрессорный зал, пристроил ее у первого от входной трубы газопровода компрессора, подключил запал с часовым механизмом и вышел из станции. выстрелом из пистолета сбив висячий замок на въездных воротах, он быстрым шагом зашагал прямо по бетонке к оставленной им машине. У него в запасе было полчаса, и он спешил убраться за это время как можно дальше от станции. Его не особенно привлекали подобные эффектные фейерверки.
Внутри было пусто и слегка подташнивало, словно ранним утром, когда всю ночь провел с женщиной и даже не с одной. Иван вспомнил, что очень похожее состояние опустошения и какой-то слабости владело им очень давно, когда он возвращался в спецлагерь из самоволки, трахнув за короткую летнюю ночь двух-трех баб и не по одному разу.
Вспомнив это, он усмехнулся и прибавил шагу...

Глава шестая.

Рвануло, конечно, не так сильно, как под Саранском. Но это Ивана мало заботило. Он эту часть задания выполнил – взорвал объект в непосредственной близости от атомной станции. Он гнал по шоссе своего «жигуленка» к Ульяновску, а за спиной у него коптили черным обгорелые останки здания компрессорной станции. Факел, зажегшийся на конце трубы, не коптил, газ сгорал прозрачным пламенем, и был плохо заметен на фоне неба. Но главную задачу выполняли дымившие черным дымом развалины станции.
Иван не успел доехать до Ульяновска, как газ, вероятно, уже перекрыли, он видел в зеркало заднего вида, как на глазах факел начал уменьшаться и за несколько минут погас. Когда он уже подъезжал к Ульяновску, навстречу ему по мосту через Куйбышевское водохранилище пронеслись штук пятнадцать пожарных машин.
На КП перед въездом в город его остановил гаишник, потребовал права, спросил, откуда он едет. Чтобы не становиться объектом слишком пристальных расспросов, Иван ответил, что едет с дачи, из-под Мулловки, лежащей в стороне от газопровода.
– А не знаешь, что за взрыв там был? – спросил его милиционер.
Иван сразу же сделал скучное лицо. он отвернулся от гаишника и сказал в сторону:
– У меня очень мало времени, нельзя ли без лишних вопросов?
Гаишник сразу же заглотил наживку – лицо его исказилось гримасой раздражения, он, как говорится, окрысился на Ивана.
– А ты меня, козел, не торопи, а то живо в отстойник поставлю!
Он кивнул на платную стоянку рядом с контрольным пунктом. Иван несколько раз судорожно взглянул в ту сторону, откуда приехал, наклонился к гаишнику, который был на голову ниже его ростом, и сказал сдержанным, но напряженным шепотом:
– Говорят, утром какие-то смертники из Казани атомную взорвали за Димитровградом...
Гаишник застыл и напряженно смотрел на Ивана остановившимся взглядом.
– Врешь...
Иван выдернул из его руки свои права, торопливо сел в машину и рванул в город, газуя на полную и демонстративно превышая скорость. В зеркало он видел, как гаишник, очнувшись, бросился к одной из стоявших у КП милицейских машин, буквально запрыгнул в нее и тоже на предельной скорости понесся за Иваном. Чтобы проверить, сработала его дезинформация или нет, Иван резко сбросил скорость, поджидая милицейскую машину. Но «канарейка» пронеслась мимо него, не снижая скорости. Гаишник, сидящий за рулем, даже не взглянул в его сторону.
Усмехнувшись, Иван двинулся дальше к центру, уже не превышая скорости. Все, что было нужно, он уже сделал. Синдром Чернобыля крепко засел в сознании среднего россиянина. Достаточно было маленькой искорки, чтобы зажечь в его душе пожар паники.
Центр города Иван проехал спокойно, движение на дорогах было размеренно-равномерным, никто никуда не спешил и правил уличного движения пока не нарушал. Но когда он добрался до моста через Свиягу, его обогнала иномарка, летевшая под девяносто по осевой, распугивая встречные машины. Правда, это еще ни о чем не говорило, с иномарками такое иногда случается... Но вслед за ней на такой же скорости прошли «жигули», за ними еще одни. Иван обратил внимание, что сам характер движения машин изменился. Они почти все теперь шли на повышенной скорости, проезжали перекрестки на красный свет, и весь поток машин шел ва направлении к шоссе Чебоксары-Сызрань.
Перед выездом на шоссе образовалась пробка. Перед поворотом машины сбрасывали скорость и выстраивались в плотную очередь, мало заботясь о сохранности подфарников и поцарапанных дверках. Иван тоже застрял и, поравнявшись с одной из машин спросил:
– Что случилось?
Водитель «ВМW» посмотрел на него как на идиота. Золотая цепь в большой палец толщиной на его груди словно визитная карточка свидетельствовала о его социальной принадлежности. Угрюмый взгляд вызывал большие сомнения в его доброжелательности.
– Те че надо, блин? – услышал Иван его хриплый «приветливый» голос.
– Что за паника? – спокойно повторил Иван свой вопрос.
– Ты че, в натуре, не понял? – презрительно-агрессивно спросил его стриженный под короткий «ежик» бээмвэшник. – Вали отсюда!
Иван усмехнулся. К новым русским он относился снисходительно, примерно, как к домашним животным, как к чему-то, вроде помеси петуха, индюка и барана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26