За забором было, действительно, нельзя сказать, чтобы чисто. Близость к забегаловке и малолюдность дворика способствовали популярности заборчика у местных завсегдатаев и пространство, прилегающее к забору, было основательно «заминировано».
Они затащили синяка за забор, И Иван, отстранив грузчика, толкнул синяка вперед и тот, полетев носом вперед вписался плашмя в засранную и пропитанную мочей московскую почву.
– Ты че! – закричал на него грузчик. – Безрукий штоль?
Иван посмотрел на него абсолютно трезво, взглядом, сразу вызвавшим у него серьезные опасения.
– Не волнуйся, – сказал Иван. – Тебя я положу, где почище. Фуражку сними, чтоб не испачкалась...
– Ты че, брат? – бормотал грузчик, пятясь назад, но фуражку все же снял.
– Я тебя раздеваю, браток, – сказал Иван и слегка врезал ему левой в подбородок.
Грузчик резко дернулся назад и с глухим тупым звуком врезался затылком в кирпичную стену какого-то сарая. Иван подхватил его под руки, усадил на землю, стащил форменный китель, одел его, взял у него из рук фуражку и, помахивая ею, двинулся в сторону Краснопрудной.
Он был почти готов к свиданию с охотниками на Казанском вокзале.
В зале для транзитных пассажиров Ярославского вокзала Иван глянул на себя в зеркало и с удовлетворением не узнал самого себя. Надвинутая на глаза фуражка закрывала пол-лица, во всей его внешности не было ничего индивидуального, единственное, что привлекало внимание во всем его внешнем виде – бляха грузчика, на которой можно было разобрать надпись: «Ярославский».
Проторчав с полчаса у транзитных касс и отбиваясь от пассажиров, пытавшихся «снять» его, чтобы тащить их вещи на перрон, он дождался, наконец, обращенной к нему фразы, из-за которой он тут и торчал.
– На Казанский отнесешь?
– Ну! – быстро ответил Иван.
– Ну-ну! Неси! – буркнул ему высокий и толстый мужчина с совсем небольшими плечами, но необъятной ширины задом, пыхтевший и отдувавшийся только оттого, что ему приходилось носить свое собственное тело. А кроме тела, у него был еще внушительный чемодан, перетянутый ремнями, и спортивная сумка, небольшая, но набитая так плотно, что застегнуть ее не удалось и теперь из нее торчали какие-то тряпки и целлофановые пакеты.
Толстяк назвал цену, на которую Иван тут же, не торгуясь, согласился. Он представления не имел, сколько берут носильщики за свои услуги.
– Деньги вперед, – сказал Иван, давая понять, что он согласен.
Толстяк высыпал ему в руку горсть пятирублевых монет, которые Иван, не считая, сунул в карман. Потом он легко подбросил чемодан на левое плечо, правой хотел было подхватить спортивную сумку, но толстяк отнял у него ее, отрицательно покрутил головой и сказал:
– Это я сам.
«Деньги у него что ли там? – подумал Иван. Но взглянув еще раз на комплекцию своего заказчика, возразил сам себе – Скорее – жратва.»
Впрочем, нести один чемодан ему было еще удобнее. Можно было держать его двумя руками и полностью загораживать при этом свое лицо, оставляя себе возможность наблюдать за обстановкой. А при возникновении необходимости можно было, даже не избавляясь от чемодана, правой рукой быстро выхватить пистолет.
Они вышли из Ярославского и спустились в подземный переход. Иван, внимательно наблюдавший за всеми, кто попадал в поле их зрения, остался доволен результатами своего наблюдения.
На них все обращали внимание. Толстяк обладал настолько колоритной фигурой, что пройти мимо и не взглянуть на него и не хмыкнуть про себя: «Вот это да!», было просто невозможно. А некоторые так и откровенно его разглядывали. На его фоне на грузчика с чемоданом никто не успевал обратить внимание. Да и что примечательного можно найти в грузчике, несущем столь же непримечательный чемодан с Ярославского вокзала на Казанский.
Подземный переход они миновали спокойно, хотя пару раз Иван и отметил чрезмерно внимательные взгляды, шарящие по лицам всех подряд прохожих. Но входить в контакт с противником здесь, в переходе, его не устраивало. Он назначил встречу на Казанском вокзале, значит, он должен попасть внутрь. И там начать разборку с охотниками. Это было дело чести, сказал бы Иван, если бы такое понятие существовало в его голове. Он просто чувствовал, что должно быть именно так, не называя это никаким словом.
Едва они влились в поток пассажиров, двигающихся через Казанский вокзал, как Иван отметил резкое усиление внимания, исходящее из множества самых разнообразных объектов. Оперативники Никитина к тому времени, проведя весь день и вечер в бесконечном и бессмысленном ожидании и напряжении, слегка озверели и чуть ли не за руку хватали проходящих мимо них людей, чтобы заглянуть им в лицо.
Охотники Ильи проявляли профессиональное терпение, дожидаясь появления объекта, как это им не раз приходилось делать, перед тем, как всадить пулю в какой-нибудь дорогостоящий лоб. Сам Илья раз пять уже делал свои обходы, рискуя привлечь внимание оперативников, порядком нервничал из-за того, что Иван заставляет себя так долго ждать, но с удовлетворением отмечал вполне сносную боевую готовность своих людей.
Правда, от троицы, торчавшей за столиком в кафе, осталось только двое. Девятый напился как свинья и, развалясь, громко храпел в кресле, неподалеку от столика, за которым Второй и Третий продолжали свою пьяную беседу. А что? С них взятки были гладки. «Интриганы хреновы», – ругнулся про себя Илья.
Еще он немного беспокоился за Одиннадцатого, который продолжал упрямо торчать у стены на проходе, демонстрируя поразительную силу воли и совершенно тупое упрямство. Тот, как показалось Илье, озверел до последней степени и готов был прострелить любую мало-мальски подходящую для этого башку. Даже если Иван сегодня не появится, думал Илья, этот без выстрела с вокзала не уйдет.
Его-то первого и определил Иван, как охотника. Держа обеими руками чемодан и увидев в щель между рукой и чемоданом злобно бегающие глаза торчащего у стены в наилучшей огневой позиции тупого с виду верзилу, Иван уже не сомневался, что это охотник. Он стоял в расстегнутой до пояса джинсовой рубашке, держа правую руку за пазухой и нервно сжимая пальцы левой в кулак и вновь разжимая их.
«Ты откроешь сегодняшний счет», – подумал Иван, имея ввиду, впрочем, не счет смертям, а счет пистолетам. Его жизнь Ивану была не нужна.
Он всегда презирал противников, которые старались не победить врага умением убивать быстрее и эффективнее, что одним словом называлось – профессионализмом, а демонстрацией своей злобы или гнева, или ярости, или бешенства. Все это было одно и то же – стремление слабого, неуверенного в себе человека напугать противника громким голосом и злобным видом. В деле такие ярые и злобные оказывались неуклюжими и нерасторопными. Если их запугивание не имело успеха, они сразу и полностью проигрывали. Когда им встречался враг, у которого не было страха перед ними – им приходил конец. Враг убивал их.
У Ивана, конечно, не могло быть страха перед этим пугалом огородным. Иван слишком часто встречался с профессионалами смерти, чтобы пугаться дилетантов. Профессионал готов убить в любой момент, не зависимо от того, в бешенстве ли он или в спокойном расположении духа.
У Ивана мелькнуло воспоминание об одном из чеченцев, который захотел драться с Иваном, когда тот был рабом-гладиатором, и поставил на себя самое дорогое, что у него было – свое оружие. Короткоствольную скорострельную винтовку и старинный кинжал своего отца, в ножнах, украшенных чеканкой. Потому, что в живых должен был остаться только победитель поединка, проигравшему оружие было уже ни к чему. Бой был долгий и утомительный, один из самых трудных боев, проведенных Иваном в чеченском рабстве. Чеченец каждую секунду готов был нанести смертельный удар и каждую секунду готов был его получить.
Профессионализм, подумал Иван, и состоит в этой двойной ежесекундной готовности. Именно двойной. Иван навсегда запомнил взгляд чеченца. Неподвижный, непроницаемый, ничего не говорящий о том, что к него внутри, говорящий только одно – «Встречай свою смерть!» Иван дважды едва увернулся от его стремительно выброшенной руки, нацеленной прямо в иваново горло. Если бы чеченцу удалось вцепиться Ивану в горло, тот был бы уже покойником. Он вырвал бы у Ивана горло, как вырвал кусок мяса из его плеча, едва коснувшись его своими крючковатыми, твердыми как клюв орлана-белохвоста... Иван понял, что третий раз ему увернуться не удастся. И прежде, чем чеченец в третий раз протянул руку к его горлу, Иван воткнул ему указательный палец правой руки в правый глаз, глубоко, на всю длину пальца и, очевидно, задел какой-то центр в его чеченском мозге. Чеченец застыл как парализованный. Застыл и Иван, держа палец в его голове. Чеченец, напряженно выгнувшись, как столбнячный больной, начал падать всем корпусом назад, голова его постепенно сползала с иванового пальца. Что поразило Ивана – взгляд оставшегося целым левого глаза, не изменился...
Все это мелькнуло в его голове в одно мгновение, когда он увидел внешне спокойного, но внутренне мечущегося человека у стены прямо перед собой, сжимавшего под рубашкой пистолет – Иван не мог ошибиться – слишком в характерном положении держал он руку за пазухой.
Парень с пистолетом злобно смотрел на толстого спутника Ивана, ненавидя его, очевидно, за то, что он не тот, кого он весь день ждал, не Иван.
Иван споткнулся ровно за один шаг до верзилы. Угол чемодана попал ему прямо в лицо, левая рука падающего вместе с чемоданом Ивана скользнула парню за рубашку и перехватила его правую руку, выдрав из нее пистолет, а правая – якобы пытаясь удержать падающий чемодан, слегка коснулась нервной точки слева от основания шеи.
Упал Иван, парень остался стоять. Он хлопал глазами и ртом, но не мог произнести ни слова, не мог поднять рук. Иван ползал по полу, на сколько мог неуклюже ухватывая чемодан, бормотал извинения и даже отряхивал брюки верзилы и заправлял ему рубашку. Отнятый им во время падения пистолет уже лежал в кармане его форменного кителя. Толстяк стоял, возвышаясь над ним, загораживая его от ненужных глаз, и вполголоса матерился. Надвинув фуражку на глаза Иван вновь подхватил чемодан и всем своим видом показал, что готов двигаться дальше, извините, мол, досадное недоразумение, случайность...
Верзила остался стоять у стены, даже ненависть в его глазах была та же, даже пожалуй еще больше, но был абсолютно беспомощен. А Иван со своим высоким толстяком направились в кассовый зал. Здесь, понял Иван, им предстояло расстаться, а Ивану – решить, какую степень активности поведения выбрать дальше.
В кассовом зале они появились как ни в чем не бывало, толстяк как и везде, привлек к себе всеобщее внимание, носильщика-Ивана, как и везде никто не увидел. Он в этой роли не был конкретным человеком, он был должностью, абстрактной ролью, у которой нет ни имени, ни лица, вообще – индивидуальности.
Едва появившись в зале, Иван сразу же увидел измученно-напряженную физиономию книжного лоточника, с которым пытался разговаривать какой-то очкастый с бородкой клинышком пожилой мужчина, а тот закатывал глаза к потолку и отрицательно мотал головой. Когда же он опускал глаза, он нетерпеливо шарил цепким взглядом по залу, явно кого-то выискивая и поджидая.
«Охотник», – отметил про себя Иван.
Его толстяк подошел к очереди.
– Сюда.
Он указал Ивану на место у своих ног. Иван поставил чемодан рядом с ним, поправил немного великоватую фуражку и спокойно, ни быстро, ни медленно, пошел в сторону вокзального кафе, сам, глядя только на столики кафе, но видя все по обеим от себя сторонам, пытался засечь хотя бы еще одного охотника. У него было уже шесть охотничьих пистолетов, не хватало всего-то еще одного, чтобы выиграть эту, придуманную Крестным, игру.
Но обнаружить ни одного из них ему не удалось, хотя он ясно ощущал их присутствие недалеко от себя. Можно было, конечно, довольствоваться одним пистолетом и потихоньку убраться из вокзала, уж один-то пистолет охотников за оставшиеся до понедельника дни Иван сумел бы добыть. Но он твердо решил закончить игру сегодня.
Подойдя к витрине-прилавку кафе, Иван, стоя спиной к залу, снял фуражку, достал правой рукой из кармана пистолет и прикрыл его фуражкой. Бросив левой рукой на тарелку продавщице монетку, из только что полученных от высокого толстяка, Иван буркнул: «Сдачи не надо», чтобы не терять времени, взял стаканчик кофе и повернулся к залу лицом. Его появление в зале, таким образом, состоялось не там, где его ожидали, а совершенно в стороне от прохода, в «застойной», так сказать, зоне вокзала.
И появления его никто не заметил.
Иван с пистолетом, прикрытым фуражкой и стаканчиком кофе подошел к столику, где два спортивных на вид парня беседовали за бутылкой водки.
– А я тебе говорю, на Шестого надежды мало. Он никогда не пойдет против Ильи, – втолковывал один из них другому. – По крайней мере сейчас.
Содержание фразы, прозвучавший номер и столь знакомое Ивану имя сразу его насторожили. А когда он поставил свой кофе на столик и оба парня одновременно повернули к нему головы и в глазах их отразилось такое удивление, истолковать которое Иван не мог никак иначе, как то, что они его узнали, он без всякой паузы произнес:
– Стреляю при первом движении. Ваши животы у меня на стволе. Убить успею обоих прежде, чем вы пошевелитесь. Вы все поняли?
Парни одновременно кивнули, глядя на правую руку Ивана, которую он держал ниже уровня столика. Они загораживали Ивана от большей части зала и он не видел, что там творится, стараясь следить за обстановкой невидимого ему сектора по слуху.
– Теперь давайте знакомиться. Сначала ты.
Иван кивнул на парня слева от себя.
– Двумя пальцами, осторожно, достаешь пистолет и кладешь на столик.
Парень, растопыря пальцы, залез себе за пояс и достал пистолет, держа его указательным и большим пальцами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24