Ничего оригинального или хотя бы просто удобного в голову Ивану не приходило.
На вокзалы соваться было нельзя, на вокзалах его ждали охотники, в этом Иван уже имел возможность убедиться.
Снимать какую-нибудь бабу и проводить ночь у нее Иван, честно говоря, просто не хотел. Несмотря на скопившуюся усталость, а может быть, именно из-за нее, Иван отказывался от такого варианта. Одна мысль о том, что придется кого-то трахать, вызывала у него тошноту. Стоило ему представить влагалище, как рука сама сжималась в кулак, хотелось схватить пистолет и всадить туда пулю, две, три, весь магазин. Хотелось просто покоя и неподвижности. Иван стремился к одиночеству, словно к комфорту и жизненной устроенности.
Ехать на площадь Восстания, в свою маленькую неизвестную никому квартирку, Иван не рисковал по двум причинам. Во-первых, он не мог дать гарантии, что его тайное убежище не раскрыто, во-вторых, если бы его в ней обнаружили, он оказался бы в ловушке, потому что путей отхода там не было.
«Наверное, ничего лучшего, чем шататься ночью по улицам с шестью пистолетами в карманах, придумать ничего не удастся», – решил Иван. Он чувствовал себя ходячим арсеналом.

Глава VII.

С восьми часов утра Никитин организовал на Казанском вокзале грандиозный ремонт.
Многочисленные ходы и выходы, переходы между залами, проходы на перрон и на площадь почти все были перегорожены барьерами, стойками, перетянуты веревками с надписями «Прохода нет. Ремонтные работы.» Жизнь вокзальных аборигенов была жестко ограничена, свободное пространство для передвижения безжалостно усечено, поток беспорядочно передвигающихся пассажиров упорядочен твердою рукою, не знающей сомнений. В результате на вокзале образовался какой-то единственный проход с площади и метро к перрону и двигаться по нему в этом направлении было просто и легко – поток людей сам нес себя, несколько завихряясь только в кассовом зале. Но вот обратно двигаться было чрезвычайно дискомфортно – и любой, кто пытался это проделать, сначала в полной мере испытывал на себе верность народной мудрости, не рекомендующей плыть против течения, а потом, плюнув в сердцах на идиота, затеявшего на вокзале ремонт, шел в обход снаружи, вокруг вокзала.
Ничего никому не доверив, Никитин сам расставлял людей, сам проводил инструктаж, сам осматривал возможные огневые позиции. Сложность была в скоплении массы народа, не позволявшем открывать эффективную стрельбу на вокзале. Никитин распорядился привезти на Казанский четыре пневматических пушки, стреляющих ловчими сетями, используемыми при отлове диких зверей. Их безо всяких объяснений забрали в Московском зоопарке и Институте зоологии при Российской Академии Наук. Больше не нашлось во всей Москве. Пушки расставили в наиболее вероятных местах предполагаемых стычек и замаскировали под ремонтную технику.
Никитин загнал в залы Казанского вокзала тридцать оперативников, переодетых в рабочую одежду, и они с восьми часов утра принялись что-то ковырять, сверлить, стучать и пилить. Чтобы их деятельность не выглядела откровенной имитацией, прошлось срочно согласовать с руководством вокзала объемы работ, которые оперативники, хоть и кое-как, но принялись выполнять. Благо, руководством вокзала давно был запланирован ремонт внутренних помещений, что, собственно и натолкнуло Никитина на идею, вырядить своих людей ремонтными рабочими.
Кроме того и среди самого народа, наполняющего вокзал, постоянно крутились человек десять в живописных штатских одеждах, отслеживающих появление Ивана. Всем им перед началом операции были розданы фотографии Ивана и его портреты, составленные с помощью фоторобота. Никитин строго проинструктировал каждого, что при обнаружении, никаких самостоятельных действий не принимать, сообщать по рации ему и четко выполнять все приказы, какие от него поступят.
Первые часа два прошли в большом напряжении. Все ждали, что искомый объект будет вот-вот обнаружен, и начнется активная операция по его задержанию. Никитин при этом волновался, пожалуй, больше других. Он понимал, что нет никаких оснований ожидать появления Ивана с самого утра, но все же, почему-то, волновался.
Он постоянно проверял связь с постами, группами задержания и слежения. Дергал Коробова, допрашивая о готовности его людей применить стандартные разработки по задержанию опасного преступника в многолюдной городской среде. Герасимов, сидевший рядом с ним в кабинете начальника вокзала, из которого хозяина они просто выгнали, усмехался себе в реденькие усы и говорил, что сейчас бы поспать не мешало, встали-то рано, а Иван, мол, все равно раньше полудня не появится. По его предположениям, Иван должен был отсыпаться сейчас где-нибудь в укромном месте.
Никитин посылал его каждый раз по новому адресу, обобщающей чертой которых была их принадлежность к половому аппарату человека, и продолжал волноваться.
К десяти наступила естественная психологическая реакция. И самим Никитиным и всеми его людьми овладела какая-то апатия, желание послать всю эту затею к черту, а затем закинуть туда же свою пушку или автомат и завалиться спать. Герасимов же давно уже воплотил это всеобщее желание реальность, растянувшись на составленных вместе стульях и мирно и умиротворяюще посапывая. Никитин жутко ему завидовал, но воспользоваться его примером все не решался. Он лишь подошел к прихрапывающему во сне Герасимову и зажал ему нос пальцами. Тот проснулся, послал Нитинина на хрен, повернулся на бок и вновь заснул.
Да, собственно, около двух часов все и дремали, или почти дремали, потеряв ощущение реальности и вконец растеряв боеготовность. К двенадцати начали потихоньку просыпаться и приходить в себя, с ужасом осознавая свое предыдущее состояние.
Нельзя сказать, чтобы выспавшись, но немного вздремнув, никитинские оперативники привели себя в полную боевую готовность. Проснулся и Герасимов. Он поглядел на часы, встал, расставил на места стулья и заявил Никитину, что самое время подкрепиться, ну хотя бы кофейку с бутербродами. Теперь Никитин послал его на хрен. Однако Герасимов на хрен не пошел, а пошел в одну из вокзальных забегаловок и накупил целую гору бутербродов и десятка два одноразовых пакетиков растворимого кофе.
Никитин не спал, он сидел за столом начальника вокзала и грыз ногти. Его начали посещать сомнения, что Иван вообще сегодня придет на Казанский вокзал. Герасимов же, напротив, был абсолютно спокоен и уверен в успехе. Вскипятив воды в найденном шкафу у началбника вокзала сувенирном электрическом самоваре, сплошняком изукрашенном какой-то финифтью, и заварив кофе, Герасимов принялся за бутерброды.
– Никитин, вынь пальцы изо рта, руки-то грязные... Между прочим, тащить грязные руки в рот – верный способ подхватить желудочно-кишечное заболевание. А то и глистов... Представляешь, Никитин, у тебя – глисты? Проводишь ты, к примеру, совещание с нами, а сам места себе не находишь – ни сесть, ни встать... Ну, натурально, ты прерываешь совещание и вызываешь секретаршу, чтобы она срочно сделала тебе клизму... Ну, она, само собой, делает, приказ есть приказ. И совещание ты все-таки проводишь. Правда, предварительно сбегав в сортир. Но на следующий день секретарша начинает распространять слухи, что вставила тебе клизму. И все начинают думать, что она твоя любовница, а ты у нее под каблуком. Хотя на самом деле она – моя любовница...
– Хватит трепаться, – сказал Никитин. – Лучше объясни мне, почему он не идет?
– Знаешь, Никитин, в чем разница между нами с тобой? У тебя – сильно развита интуиция, у меня – логика. С помощью интуиции хорошо предугадывать ситуации и понимать мотивы. Но объяснять себе что-нибудь с помощью интуиции – это гиблое дело... Кстати, если ты мне сейчас не поможешь справиться с этими бутербродами, я объемся и потеряю способность соображать.
– Вот и теряй, обжора. Я тебя завтра же уволю... И вообще – иди на хрен со своими бутербродами.
Никитин достал из кармана фляжку, отвинтил крышку и хорошо приложился.
– В кофе плеснуть? – спросил он у Герасимова.
Тот помотал головой.
– Мы к этому делу не привычные. Работаем только по трезвянке.
– Ты ничего не напутал, Ген?
Никитин с сомнением посмотрел на Герасимова. Он сам был уверен, что ничего тот не напутал. Но Иван-то все не появлялся... В чем же дело?
– Может, это не он писал записку?
Герасимов задумчиво поднял глаза к потолку.
– Может, и не он. Теоретически можно допустить, что эту записку написал, например, ты – генерал Никитин, особенно учитывая твои контакты с криминальным миром...
– Хватит паясничать, – разозлился Никитин. – Или ты сейчас выкладываешь свои соображения, или идешь на хуй писать рапорт об увольнении.
– Ну, ладно, ладно... Мы же шутим... Соображения тут простые. Записка была странной. Время встречи в ней указано не было. Только день – четверг. Конечно, время встречи могло быть оговорено заранее, поэтому оно и не указано в записке. Думаю, однако, что это не так. Если заранее договорились о времени встречи, чего уж было не договориться о месте тоже заранее? Ведь проще же простого. И все же в записке было обозначено место встречи, а о времени не было ни слова.
Герасимов запихал себе в рот еще один бутерброд и жуя его пытался продолжить говорить.
– Согласись... Странная манера... Назначать встречу.
Он запил бутерброд кофе и вновь обрел нормальный дар речи.
– Человеку, встретиться с которым горишь желанием, так встречу не назначают. Такую записку можно написать человеку, с которым не хочешь встречаться, или опасаешься встречаться, да обстоятельства тебя вынуждают. Например, с врагом. Что за враги могли быть у Ивана Марьева в ресторане «Берлин»? По этому ресторану у нас информации очень мало, вернее сказать – совсем ничего. Об убитом Иваном портье по фамилии Прошкин удалось выяснить, что никакой он не Прошкин, а Гапоненков по кличке Игла, поскольку он заядлый морфинист. Гапоненков фигурирует в трех делах как исполнитель заказных убийств. Скрывается уже больше года...
– Это что же выходит? – почесал затылок Никитин. – Киллеры друг друга что ли мочить начали?
– Выходит. Что у них там за разборки, нам не известно. Кто был в «Берлине» кроме Гапоненкова – не известно. Кому адресована записка – не известно. Кто придет на встречу с Иваном – не известно. Судя по тому, как Иван обошелся с Гаоненковым, вряд ли встреча обещает быть дружеской. Кроме того, придут ли на встречу те, кого жаждет увидеть Иван, я тоже не уверен.
– Они меня мало сейчас интересуют. Мне нужен Иван. Он постоянно оказывается у меня поперек дороги...
– Думаю, напрасно ты пренебрегаешь и другими... Но об этом чуть позже. Итак, Иван назначил здесь встречу со своими врагами или врагом. Раз так, он примет меры предосторожности и вряд ли заявится сюда открыто. То же касается и его врагов. Они обязательно будут скрываться и всячески маскироваться. Кстати, возможно они тоже здесь, причем – тоже с раннего утра. Как и мы. Если, конечно, стремятся встретиться с Иваном, а не бегают от него.
– Да хрен с ними. Уже пол дня прошло, а его все нет. Почему?
– Берем другой ряд информации. Что нам известно об ивановых подвигах за последние двое суток? Он совершил ряд неадекватных действий. Расстрелял в Измайловском парке и на шоссе Энтузиастов две машины. Одну утопил в пруду. Убил при этом пять человек. Захватил, зачем-то, Старшину, ехавшего на свою ликвидацию, покатался с ним по Парку, а затем убил. Убил случайного человека и его женщину на Нижегородской улице. Иван мечется, совершает немотивированные поступки. Он постоянно возбужден и взволнован. Чем? Не имею никакого представления. Но это так. Об этом говорят факты. Судя по хронологии совершенных им убийств, у него просто не было времени отдохнуть за эти двое суток. Он трудился в поте лица, лишая жизней ближних своих.
Герасимов закурил, выпустил струю дыма.
– Я думаю, – сказал он, – Иван сейчас спит. Отдыхает. И появится здесь только к вечеру. Бодренький и свеженький, как молодой огурчик. А мы все будем как член после трех палок – неподъемными.
– Ну, это только твои предположения – спит... только к вечеру... В конце концов Прошкин, или как там его, Гапошкин, был убит вчера утром. Что после этого делал Иван, мы не знаем. Может быть, спать завалился?
– Может быть завалился. Может быть и не знаем. А может быть и узнаем.
– О чем ты?
– О трупе, найденном ночью здесь, на Казанском вокзале, в тупике у пакгаузов.
– Да иди ты, – отмахнулся Никитин. – Тебе теперь везде Иван мерещится. Ты его каким-то пулеметчиком прямо-таки представляешь.
– Может быть, я и ошибаюсь.
Герасимов протянул ему сотовый телефон.
– На. Сам позвони экспертам.
Никитин посмотрел на него тревожно. Он набрал номер, вызвал лаборантку, спросил, что там с результатами анализа по трупу, найденному на Казанском вокзале. Он слушал, и со стороны хорошо было видно, как на него действует то, что он слышит. Он звонил стоя, потом он сел, потом оперся локтями о колени, потом, закончив слушать, положил телефон, потом просто молчал, глядя на Герасимова.
Тот ждал, но не выдержал и спросил:
– Ну, что там?
Никитин медленно несколько раз кивнул головой.
– Пистолет тот же... Что на Товарке и Нижегородской. И установлена личность убитого – некто Софронов, киллер. В двух делах о заказных убийствах проходит вместе с Гапоненковым.
Он ударил себя кулаком по колену.
– Я ничего не понимаю. Если он назначает встречу этому Софронову на сегодня, то почему встретился с ним в тот же день, вчера? Ты можешь это объяснить? Я теперь вообще не понимаю, сегодня он придет сюда или нет?
– Думаю, что придет. Разница во времени между этими двумя убийствами всего полчаса. Не думаю, чтобы встреча Софронова с Иваном была заранее оговорена. Они встретились случайно. Создается впечатление, что все убийства, совершенные Иваном за два дня, были случайными, не спланированными заранее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24