В довершение всего в этой борьбе
ученик приобретает себе дома союзников в лице родителей, взгляд которых на
школу мало чем отличается от ученического. Бесспорно, первоначальная вина за
дискредитирование школы ложится на педагогическую администрацию, на
министерство народного просвещения, которое с 1871 года безо всяких оговорок
поставило своею целью сделать из гимназий политическое орудие. Но в
настоящее время в этой области все так перепуталось, что разобрать концы и
начала очень трудно, и многим серьезным наблюдателям кажется, что всякая
попытка восстановить авторитет правительственной средней школы обречена на
неудачу...
И все-таки свое воспитание интеллигентный русский юноша получает в
средней школе, не у педагогов, конечно, а в своей новой товарищеской среде.
Это воспитание продолжается в университете.
Было бы странно отрицать его положительные стороны. Оно дает юноше
известные традиции, прочные, определенные взгляды, приучает его к
общественности, заставляет считаться с мнениями и волей других, упражняет
его собственную волю. Товарищество дает юноше, выходящему из семьи и
официальной школы нигилистом, исключительно отрицателем, известные
положительные умственные интересы. Начинаясь с боевого союза для борьбы с
учителями, обманывания их, для школьнических бесчинств, товарищество
продолжается не только в виде союза для попоек, посещения публичных домов и
рассказывания неприличных анекдотов, но и в виде союза для совместного
чтения, кружков саморазвития, а впоследствии и кружков совместной
политической деятельности. В конце концов, это товарищество -- единственное
культурное влияние, которому подвергаются наши дети. Не будь его, количество
детей, погрязающих в пьянстве, в разврате, нравственно и умственно отупелых
было бы гораздо больше, чем теперь.
Но и это "единственное" культурное влияние, воспитательно действующее
на нашу молодежь, в том виде, как оно сложилось в России, обладает многими
опасными и вредными сторонами. В гимназическом товариществе юноша уже уходит
в подполье, становится отщепенцем, а в подполье личность человека сильно
уродуется. Юноша обособляется от всего окружающего мира и становится ему
враждебен. Он презирает гимназическую (а впоследствии и университетскую)
науку и создает свою собственную, с настоящей наукой не имеющую, конечно,
ничего общего. Юноша, вошедший в товарищеский кружок самообразования, сразу
проникается чрезмерным уважением к себе и чрезмерным высокомерием по
отношению к другим. "Развитой" гимназист не только относится с презрением к
своим учителям, родителям и прочим окружающим его простым смертным, но
подавляет своим величием и товарищей по классу, незнакомых с нелегальной
литературой. Мои личные гимназические воспоминания относятся к 80-м годам,
но, судя по тому, что мне приходится видеть и слышать теперь, психология и
нынешней молодежи в основе осталась та же. Кое-где изменился только предмет
тайной науки, и вместо изданий народовольцев венец познания составляют
"Санин" и книга Вейнингера[61] -- едва ли этому можно радоваться!
Характерно, что в мое время чем более демократичные идеи исповедовал
мальчик, тем высокомернее и презрительнее относился он ко всем остальным и
людям и гимназистам, не поднявшимся на высоту его идей. Это высокомерие,
рождающееся в старших классах гимназии, еще более развивается в душе юноши в
университете и превращается, бесспорно, в одну из характерных черт нашей
интеллигенции вообще, духовно-высокомерной и идейно-нетерпимой. Обыкновенно
почтя все бойкие, развитые юноши с честными и хорошими стремлениями, но не
выдающиеся особыми творческими дарованиями, неизбежно проходят через
юношеские революционные кружки и только в том случае и сохраняются от
нравственной гибели, и умственного отупения, если окунутся в эти кружки.
Натуры особо даровитые, поэты, художники, музыканты, изобретатели-техники и
т. д., как-то не захватываются такими кружками. Сплошь и рядом "развитые"
средние гимназисты с большим высокомерием относятся к тем из своих
товарищей, которым в недалеком будущем суждено приобрести широкую
известность. И это мое наблюдение не ограничивается гимназическими и
студенческими кружками. До последних революционных лет творческие даровитые
натуры в России как-то сторонились от революционной интеллигенции, не вынося
ее высокомерия и деспотизма.
III
Духовные свойства, намечающиеся в старших классах гимназии, вполне
развиваются в университетах. Студенчество -- квинтэссенция русской
интеллигенции. Для русского интеллигента высшая похвала: старый студент. У
огромного большинства русских образованных людей интеллигентная (или,
точнее, "революционная") работа и ограничивается университетом, по выходе из
которого они "опускаются", как любят говорить про себя в пьяном угаре со
слезой, во время предрассветных товарищеских покаянных бесед.
О русском студенчестве в прогрессивных кругах принято говорить только в
восторженном тоне, и эта лесть приносила и приносит Нам много вреда. Не
отрицая того хорошего, что есть в студенчестве, надо, однако, решительно
указать на его отрицательные стороны, которых в конечном итоге, пожалуй,
больше, чем хороших. Прежде всего, надо покончить с пользующейся правами
неоспоримости легендой, будто русское студенчество целой головой выше
заграничного. Это уже по одному тому не может быть правдой, что русское
студенчество занимается по крайней мере в два раза меньше, чем заграничное.
И этот расчет я делаю не на основании субъективной оценки интенсивности
работы, хотя несомненно она у русского студента значительно слабее, но на
основании объективных цифр: дней и часов работы. У заграничного студента
праздники и вакации поглощают не более третьей части того времени, которое
уходит на праздники у русского. Но и в учебные дни заграничный студент занят
гораздо больше нашего. В России больше всего занимаются на медицинском
факультете, но и там количество обязательных лекций в день не превышает
шести (на юридическом -- четырех-пяти), тогда как французский медик занят
семь-восемь часов. У нас на юридическом факультете студенты, записывающие
профессорскую лекцию, насчитываются немногими единицами на них смотрят с
удивлением, товарищи трунят над ними. Зайдите в парижскую Ecole de
droit[62], и вы увидите, что огромное большинство слушателей
записывают, что говорит профессор, -- да и как мастерски записывают! Я по
сие время помню свое удивление, когда познакомился с записками одного
"среднего" французского студента, который у нас сошел бы за "неразвитого":
ему не надо было перебелять своих записей, так умело схватывал он
центральные мысли профессора и облекал их в уме в литературную форму. А ведь
без записывания слушание лекций имеет мало значения. Каждый психолог знает,
что нет возможности непрерывно поддерживать пассивное внимание в течение не
то что пяти часов, но даже одного часа. Только редкий ораторский талант
может захватить внимание студента и держать его на одном уровне в
продолжение всей лекции. В большинстве случаев внимание непременно хоть на
минуту отвлечется, направится в другую сторону, слушатель утратит связь идей
и, в сущности, потеряет всю лекцию. А как слушают наши студенты? Точно
гимназисты, они читают на лекциях посторонние книги, газеты,
переговариваются и проч., и проч. Само посещение лекций происходит через
пень-колоду, случайно, больше для регистрации Откровенно говоря, русское
посещение лекций не может быть признано за работу, и в огромном большинстве
случаев студент в университете, за исключением практических занятий, вовсе
не работает. Он "работает", и притом лихорадочно, у себя дома перед,
экзаменами или репетициями, зубря до одурения краткие, приспособленные к
программе учебники или размножившиеся компендиумы... Для меня символами
сравнительной работы наших и французских студентов всегда будут краткий
Гепнер, по которому мои товарищи-медики томского университета изучали
анатомию, с одной стороны, и многочисленные огромные томы Фарабефа, которые
штудировали французские медики, приводя в полное отчаяние русских студентов
и студенток, поступивших в парижскую Ecole de medecine[63]. На
юридическом факультете дело обстояло не лучше. Французский студент не может
окончить курса, не ознакомившись в подлиннике с классическими работами
французских юристов и государствоведов, а у нас -- я смело утверждаю это --
95 процентов юристов кончают курс, не заглядывая в другую книгу, кроме
казенного учебника, а то и компендиума.
С постановкой преподавания в высших технических школах у нас и за
границей я лично не знаком и могу судить об этом только с чужих слов.
Несомненно, что в технических высших школах (как отчасти и на медицинском
факультете) студенты силою вещей, благодаря практическим занятиям принуждены
заниматься гораздо больше, чем на юридическом, историко-филологическом
факультетах, экономическом отделении политехникума и т. д. Но и тут, по
общему отзыву, работоспособность российских студентов не может выдержать
сравнения с работоспособностью учащихся за границей.
Русская молодежь мало и плохо учится, и всякий, кто ее искренно любит,
обязан ей постоянно говорить это в лицо, а не петь ей дифирамбы, не
объяснять возвышенными мотивами социально-политического характера того, что
сплошь и рядом объясняется слабой культурой ума и воли, нравственным
разгильдяйством и привычкой к фразерству.
Превосходство русского студенчества над студентами англо-американскими
льстецы нашей молодежи основывают на том, что английские студенты на первый
план выдвигают спорт и заботу о своих мышцах, что из них вырабатывается
мускулистое животное, чуждающееся каких-либо духовных интересов. Это
опять-таки неправда. Конечно, в быте английских студентов есть много
традиционно-английского, что русскому покажется странным, даже недостойным
интеллигентного человека. Но нельзя все-таки упускать из виду, что
английское "мускулистое животное", о котором с таким презрением говорят наши
интеллигенты, во многих отношениях составляет недосягаемый идеал для
русского интеллигента. Английский студент, прежде всего, здоров. В
английских университетах вы не найдете, как среди русской революционной
молодежи, 75 процентов онанистов. Английский студент в огромном большинстве
случаев не знает публичных домов. Про русских передовых студентов вы этого
не скажете. Английское "мускулистое животное" подходит к женщине с высокими
чувствами и дает ей физически здоровых детей. В Англии "интеллигенция" есть,
прежде всего, и физический оплот расы: она дает крепкие, могучие
человеческие экземпляры. В России самая крепкая физически часть нации,
духовенство, пройдя через интеллигенцию, мельчает и вырождается, дает хилое,
золотушное, близорукое потомство.
Немецкий студент "бурш", с его корпорациями, их глупыми обрядами,
шапочками, дурачествами, кнайпами[64], мензурами-дуэлями и
прочими атрибутами, ничего, конечно, кроме чувства презрения, в русском
передовом студенте не возбуждает. И, понятно, во всем этом нет ничего
привлекательного. Но не надо и тут преувеличивать. Лично я всего только один
раз видел пирующих немецких корпорантов. Зрелище не из приятных и отвечающее
в общем тому, что о нем пишут. Но должен сказать, что это глупое веселье
молодых бычков все же не возбуждало во мне такого тяжелого чувства, как
попойки русских передовых студентов, кончающиеся, большей частью, ночной
визитацией публичных домов. Самое тягостное в этих попойках и есть эта
невозможная смесь разврата и пьянства с красивыми словами о несчастном
народе, о борьбе с произволом и т. д. Бурш пьянствует, глупо острит,
безобразничает, но он не рядит своего пьяного веселья в яркие одежды мировой
скорби. Перевертывая вывески и разбивая фонари, он и сознает, что буянит, а
не думает, что протестует против современного строя. У нас же и в кабаках и
в местах похуже передовые студенты с особой любовью поют и "Дубинушку", и
"Укажи мне такую обитель"...
Казалось бы, у русских студентов мало объективных оснований для столь
распространенного взгляда на европейское студенчество, как на расу низшую. И
по степени трудоспособности, и по объему выполняемой действительной научной
работы, и по чистоте нравов заграничные студенты стоят во всяком случае не
ниже наших. Но вот чего у них нет: нашего товарищеского духа и построенной
на этом нашей своеобразной студенческой культуры. Доля истины в этом,
конечно, есть. Если чем памятны иной раз на всю жизнь наши университеты, то
именно своим молодым товарищеским духом, интенсивной общественной жизнью,
которая почти все время держит на высоком подъеме нервы студента и не дает
ему погрузиться в омут личных своекорыстно-карьерных интересов. В известной
мере, повторяю, это -- правда. Но в то же время у нас стало как бы
общепризнанным и никого не смущающим фактом; что горячий юноша-идеалист,
полный возвышеннейших революционных порывов, не успеет получить аттестат
зрелости, как мгновенно превращается либо в чиновника-карьериста, либо в
своекорыстного дельца. И это обстоятельство заставляет подумать, нет ли чего
ложного в нашем студенческом идеализме, приводящем к таким печальным
результатам, нет ли там иной раз вместо высокого духовного подъема просто
опьянения гашишем временно возбуждающим, но расслабляющим на всю жизнь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33