Коллекционеры верят в него и выкладывают любые деньги, лишь бы только обладать подтвержденной древностью. Теперь понятно?
— Почти, — уклонился он от прямого ответа, явно что-то обдумывая.
Пещера постепенно сужалась. Пол под небольшим углом пошел вниз.
— Фенрир, — ошеломленно проговорил Сефер, — это же нечестно!
— Что нечестно? — не сразу понял я.
— Ты обманываешь людей, продавая им обыкновенные вещи как древности!
— Ошибаешься, — не согласился я. — Если человек хочет купить хлам пролежавший в земле тысячелетия, ему кто-то должен помочь.
— Через обман? — упорно стоял на своем мой праведник.
— Сефер, мое поведение не совсем благородно, — признал я частично свою вину, — но это не обман. Люди покупают именно то, что хотят купить, остальное их не
интересует.
— И ты идешь на риск, несмотря на то что тебя могут убить? — осторожно спросил он.
— Кто это может меня убить?! — поразился я. — Мое пребывание здесь — простая случайность. Обычно все завершается успешно!
— Ты сам говорил!
— О чем?! — потребовал я разъяснений.
— Сейчас точно вспомню… — Он задумался на несколько секунд. — Вот ты сказал: «Под страхом смертной казни не должен использовать оборудование института для целей личного обогащения».
— Ни фига себе! — поразился я. — Ты что, запоминаешь все мои слова?!
— Ну да, — скромно пожал он плечами.
Я быстро прокрутил в голове все, что рассказал этому ходячему диктофону. Немало, однако…
— «Под страхом смертной казни», Сефер, — это всего лишь выражение, означающее, что мой шеф придумает жуткое и неимоверно подлое наказание. На деле же через пару дней он образумится и простит меня…
Шли по-прежнему под уклон. Немного передохнули, пока меняли факелы, и двинулись дальше. Проход постепенно сузился, и мы едва протискивались по нему. К счастью, скоро все кончилось: мы вышли в небольшое круглое помещение, которым завершилась подземная тропа.
— И что теперь? — растерянно посмотрел по сторонам Сефер.
Я заметил небольшой рычаг, торчавший из камня, но решил пока о нем промолчать.
— Как что?! — Мой голос выражал искреннее удивление. — Пинай, конечно!
— Что пинать? — не понял он.
— Стену! Не меня же…
Сефер подошел к стене и замер в нерешительности.
— Чего ждем? — осведомился я, чистя ногти ножом.
— А ты уверен?
— Разумеется!
Сефер поднял ногу и дотронулся ею до стены. Я замаскировал смех натужным кашлем.
— Нет, Сефер, не так, — «прокашлявшись», заявил я. — Пни со всей дури, проори «о Мидер!» — и все выйдет.
Он подошел ко мне и уставился в мое лицо.
— Ты слишком спокоен… Значит, знаешь, как открыть стену, и издеваешься!
Я подошел к рычагу и положил на него руку.
— Сейчас ты увидишь, Сефер, почему одни люди, — я ткнул пальцем в него, — занимались тяжелым физическим трудом, придумывали разные палки-копалки и в конце концов стали гомо сапиенсами, а другие, — я указал на себя, — предпочитали работать головой и выросли в Человечество.
Я нажал на рычаг. Пришлось немного попотеть, опуская его. Наконец раздался резкий щелчок. Стены и пол под нами дрогнули, с потолка посыпались мелкие камни. Сквозь тучу пыли я увидел, как из стены появилась дверь и с жутким скрежетом двинулась на нас. Выехав на полметра, она резко ушла в сторону, и пещеру залил нестерпимо яркий солнечный поток.
От неожиданности я вскрикнул и быстро прикрыл глаза ладонями. Лишь привыкнув к свету, выбрался из пещеры.
От небольшой каменной площадки вниз спускались широкие ступени, поросшие травой. Передо мной, насколько хватало глаз, простиралась дивная долина — деревья, ручьи, холмы, светлые пятна городов…
7
Спуститься оказалось делом плевым, хотя с лошадьми пришлось повозиться. Им, конечно, было нелегко одолевать высоченные широкие ступени. Они недовольно ржали, храпели, упирались. Потому-то на спуск мы и затратили остаток дня.
Очень скоро мое горло охрипло от гневных проклятий. Страшно хотелось пить, но последние капли воды мы выхлестали на первых ступенях. Жара, которой мы сперва обрадовались, как дети, быстро начала раздражать. Полное безветрие, духота, запах пота и лошадей… Б висках стучало…
Я разорвал ворот рубашки, но это помогло мало. А больше всего напрягало то, что Сефер выглядел намного лучше меня, словно и не замечал тягот пути!
Одолев последнюю ступень, я быстро расседлал разгоряченного Коня и в изнеможении рухнул в тень дерена. Сефера мстительно отправил на поиски воды — ручей шумел где-то поблизости. Заодно велел без свежего мяса не возвращаться, поскольку копченое уже вызывало жуткую изжогу.
Оставшись в одиночестве, расслабился и даже подремал. Однако минут через пятнадцать вернувшийся Сефер нагло разогнал мою дремоту, запустив в меня флягой с холодной водой. Потерев ушибленное плечо и отметив его спрятанную за спиной руку, я, как ни в чем не бывало, поинтересовался:
— Чего так долго таскался? Не в Ферей ли за вином бегал?
Сефер с довольным видом вытащил из-за спины зайца, небрежно держа его за уши.
Я взял зверька в руки, чувствуя, как бешено стучит крохотное сердце. Большие глаза трогательно смотрели на меня.
— Как ты его поймал? — поинтересовался я, твердо зная, что зайцы — недоверчивые и коварные животные, за которыми хрен угонишься без собаки.
Сефер не ответил, ограничившись самодовольным хмыканьем.
— И что с ним делать?
Я погладил зайца пальцем между ушей.
— Ты хотел свежее мясо? Вот оно! — доходчиво разъяснил Сефер.
— Хочешь съесть его? — не поверил я. — Такого маленького и безобидного?
— Нет, — съязвил он, забирая зайца и отстегивая топор, — просто посмотрю, а затем отпущу на волю.
— Постой! Я не смогу есть, если ты убьешь его при мне!
— Тогда прогуляйся по лесу, — оскалился Сефер.
Я побрел туда, где, по моим расчетам, был ручей. Довольно быстро отыскав его, тщательно смыл пот и грязь в ледяной воде. Выскочив пулей из купели, цветом кожи гораздо больше напоминая трехдневного покойника, подхватил одежду и рванул под падающие между широкими кронами деревьев жаркие лучи солнца. Отчаянно стуча зубами, кое-как вытерся, натянул грязную одежду и пошел к костру, где уже поджаривался аппетитный заяц. Он оказался хоть и жестким, но довольно вкусным.
Насытившись, я вышел из тени деревьев и забрался на ступень проклятой мною ранее лестницы. Я лениво щурился на заходящее солнце, затягивался самокруткой и искренне верил, что жить не так уж и плохо.
Из блаженной полудремы меня вырвал Сефер, пристав с очередным вопросом:
— Фенрир, у тебя семья большая?
— Ага, — чистосердечно промолвил я. — Старый, толстый и кошмарно ленивый пес. Если бы ты его увидел, то непременно принял бы за жутко уродливого демона.
— А родители, братья, сестры, жена? — не удовлетворился он моим ответом.
— Не-а, — небрежно помотал я головой.
— Почему? — удивился он.
— А на фига?
Сефер помолчал и продолжил приставания:
— Зачем тебе тогда деньги, ради которых ты обманываешь людей?
Из положения сидя я перешел в полулежание и, глядя в чистое небо, ответил:
— Чтобы утолить свое тщеславие. Кстати, не в меру большое… Расскажи лучше о своей семье, — сменил я тему, не желая объяснять, что такое «тщеславие». — У тебя она, должно быть, большая?
— Не очень, — усмехнулся Сефер. — Отец, мама, три сестры и брат. Я старший, — горделиво произнес он. — Как раз к ним шел, когда встретил тебя.
— Значит, из-за меня ты не попал домой и вынужден шляться неизвестно где?
— Если бы я тебя не встретил, то мог бы уже сгнить в армии Хира.
— А мог бы и не попасть в нее, — пробормотал я себе под нос, а громче добавил: — Жена-то или девушка есть?
— Невеста… — Голос его дрогнул.
Судя по дрогнувшему голосу, его лицо покраснело.
— Как только смогу заплатить налог, сразу женюсь.
— Какой налог? — не понял я.
— Такой. Кто его заплатит, имеет право содержать семью. Остальные не достойны продолжения рода.
— Большой налог? — спросил я, несколько удивленный их порядками.
— Кто хочет, — уклонился от прямого ответа Сефер, — тот найдет средства. У меня уже половина есть.
— Круто у вас, однако, — оценил я. — Не боишься шляться со мной? Ведь можешь и не вернуться!
— Нет! — весело засмеялся он. — Знаю, что вернусь… Понимаешь, я бы почувствовал, если бы мне не суждено было встретиться со своими. А я уверен, что приду домой и женюсь…
Покинув ступеньку, я подошел к костру, улегся, положив под голову седло, и принялся смотреть на уже появившиеся звезды.
Холодное, никак не согреваемое моим телом железо… Раскинутые руки болели, не удавалось даже пошевелить ими… Только шея немного двигалась…
Все, что мне удалось рассмотреть, — чем-то знакомая просторная комната, выложенная светящимся мрамором, на котором пульсировали непонятные символы, и пронзительно голубая вода вокруг.
Из черной дыры вышел лысый пикт в ослепительно белой маске и в короткой кожаной юбке… Я не мог отделаться от мысли, что знаю его, — вот только откуда?.. Он встал на колени перед водной гладью, достал широкий каменный нож и провел им по своей трехпалой руке. Черная кровь медленно наполнила его ладонь и одной огромной каплей тяжело упала в воду. Удар прозвучал как резкий щелчок хлыста. Пикт склонился и запел на незнакомом свистящем языке. Каждый звук вызывал непреодолимое отвращение.
Вода быстро темнела. От нее потянуло холодом. Поверхность ее заволновалась, постепенно движение усиливалось. Скоро крутые волны окатывали зал. Брызги летели в меня крошками льда.
И вдруг из воды показались белые щупальца.
— Дагон! Дагон! — прокричал стоявший на коленях пикт.
Щупальца коснулись меня…
— Сефер, мать твою так! — проорал я, откашливаясь от залившей нос и горло холодной воды, на склонившегося надо мной Сефера, державшего в руках перевернутую флягу. — Ты какого хрена творишь?! Утопить меня решил?
— Просто разбудил тебя, — спокойно объяснил он.
— Зачем?! Сейчас же ночь, идти еще рано!
Сефер отошел к костру, протянул над ним руки и сообщил:
— Ты каждую ночь говоришь на странном языке. Я уже привык к этому. Но сегодня ты призывал, — его лицо скривилось от ненависти, и он с отвращением плюнул в огонь, — Дагона. Я не мог этого вытерпеть!
— Какого еще бурбона? — проворчал я. — Мне и слово-то такое неизвестно!
— Дагон… — Имя Сеферу далось с трудом. — Это… это… — Он защелкал пальцами, не зная, как объяснить.
— Порождение ада? — подсказал я.
— Нет! — воскликнул он. — Дагон старше ада. Ад не мог его породить — он не настолько страшен, как Дагон.
— Давай подробнее, — потребовал я. — Все равно разбудил.
Сефер замолчал, глядя в огонь, потом спросил:
— Что тебе снилось?
Я попытался вспомнить:
— Какая-то вода… И это… — У меня никак не получалось объединить осколки сна в единое целое. — Нет, не помню… Я вообще никогда не запоминаю сны целиком. Только обрывки… Ты будешь рассказывать или мне подвесить тебя над огнем за большие пальцы ног?
Он еще помолчал, потом все-таки разродился:
— Дагон был раньше многих богов, чьи имена уже никто и не помнит. Не бог, не демон, он не строил мир — лишь пожирал души живых, становясь сильнее и сильнее, пока не сделался равным по силе богам…
Я знаю о мирах, которые были до того, как пришли люди. Существовал мир, построенный из стали и стекла. Там башни огромных городов уходили в небо, покуда хватало глаз, и терялись в вышине. Его населяли схожие с нами люди, но намного прекраснее. Они были горды, злы и отвергали богов, рассчитывая лишь на разум, глубину которого никому не постичь… Дагон вышел из глубин океана и поглотил их, не пощадив никого.
Другой мир — каменный — сплошь состоял из гор. И жили в нем огромные странные существа, похожие на горы. Они были мудры и не причиняли никому вреда. Долгие жизни свои они посвящали раздумьям и неторопливым беседам, постигая смысл бытия… Но вышел из океана Дагон — и их не стало.
Были миры гигантских мудрых птиц, миры странных существ, описать которые я не сумею… Всех поглотил Дагон.
Боги бесконечно терпели его бесчинства, но не выдержали и они. Была война, в которой погибло множество из них. Все же Иштар смогла похоронить Дагона в глубинах океана, запечатав его гробницу… И вот теперь Дагон просыпается!
Сефер замолчал, погрузившись в раздумья. Я пошевелил веткой угли и поинтересовался:
— Откуда ты все это взял?
— Деревья рассказали мне, — пожал он плечами. — Они все помнят.
— Хорошие, наверное, были деревья, — задумчиво произнес я. — Не доводилось с такими разговаривать. И других миров я не видел. А вот обезьяну в перьях представить — это мне запросто.
— Чего? — переспросил Сефер.
— Того, — проворчал я, ложась на землю. — Спать давай. До утра еще далеко. Обольешь еще раз — отрежу ноги.
— Почему ноги?
— Потому что я извращенец, Сефер. Спи.
Утро началось стандартно. Проснулся обессиленным: жутко болела голова, и боль вызывала ненависть к окружающему миру. Мрачно жуя ненавистное копченое мясо, я смотрел на остатки несчастного зайца в языках пламени и почти завидовал его судьбе.
Накинув попону на Коня, стоявшего против обыкновения смирно, словно он чувствовал мое состояние, плотно затянул подпругу и, взобравшись со второй попытки в седло, стал хмуро дожидаться возившегося с вещами Сефера.
— Ты еще долго там? — недовольно осведомился я.
Сефер ответил в том смысле, что если бы всякие умники поменьше командовали и побольше помогали, то он несомненно уже давно бы справился с поклажей, а если я этого не понимаю, то мне лучше заткнуться и вообще смотреть в другую сторону.
— Мне плохо, — мрачно заметил я. — Наверно, ты зайца плохо прожарил. Может быть, даже специально.
Сефер онемел от моей наглости и, бросив мешок на землю, уселся рядом с ним, скрестив на груди руки, словно вождь индейцев племени Сиу.
Я почувствовал легкий (совсем легкий, почти незаметный) укол совести, о наличии которой напрочь забыл много лет назад, и слез с Коня. Подняв тяжелый мешок, подавил вздох и, превозмогая боль в суставах, приторочил его к седлу.
— Ты действительно болен? — заметил мои мучения Сефер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43