— Ты жалеешь? — тихо спросила Оленька.
— О чем?
— Что он не смог убить и ты попал сюда.
— Сперва очень злился, — признался я. — Но теперь… — Следующего вопроса она не задала. Я сам его себе задал:
«Собираюсь ли я вернуться в свой мир?» Но так и не найдя на него ответа, пообещал себе подумать над ним позже, когда придет время. Наверное, поэтому Оленька его и не задала.
— Теперь-то она тебе не страшна, — произнес князь Торригон, кивнув в сторону замороженной тетушки.
— Не страшна. Хотя как взгляну, так и вздрогну… Но как она здесь оказалась?
— Да не все ли равно?
— Такие вещи не случаются сами по себе, кто-то за этим стоит. И меня интересует: кто? И чего он добивается?
— Жаль, у нее спросить нельзя, — вздохнула Оленька, сверкая своими зелеными глазищами. — Мне бы она все рассказала. И за все заплатила.
— Можно, — криво ухмыльнувшись, заявил я.
— А как?
— Можно разморозить и спросить. Но боязно…
— Пускай только в твою сторону криво глянет, — положив руку на рукоять меча, тряхнула золотой гривой моя валькирия.
— И то дело, — поддержал ее имперский князь. — Расспросим ее, дабы ты успокоился и приступил к выполнению своего предназначения. А то от грохота Улюлюма у меня голова болеть начала.
— Дело в том, что она некромант. И очень сильный, если смогла оживить не просто труп, а чучело давно погибшего существа.
— Здесь чучел нет.
— Зато есть вещи пострашнее… Да и некромант не только оживлять умеет, но и многое другое. Кстати, совсем запамятовал. На Яичнице магия действует неправильно, так что не возьмусь предположить, чего она может наколдовать.
— А как колдуют? — заинтересовалась Агата.
— По-разному. Читая заклинания, жестикулируя руками, используя магические средства, да мало ли…
— Но на все это нужно время и специальные движения? — уточнила голубоглазая валькирия. — Незаметно колдовать можно или нет?
— Если внимательно смотреть, то заметишь.
— А помешать можно?
— Можно, — поняв, к чему она клонит, подтвердил я. — Кулаком по голове — и все колдовство из мозгов повыскакивает.
— Это я могу организовать, ты только моргни, — потирая руки, заявил имперский князь. — Пошли спрашивать.
Я остановил его:
— Не так быстро. Размораживание займет несколько часов. Я сейчас активирую будильник, а завтра сможем пообщаться.
Подняв защитную панель с пульта управления, я нажал зеленую кнопку и услышал, как заурчали компрессоры, нагнетая в гель кислород.
Пока мы разговаривали, на улице сильно потемнело, и основным освещением третьего этажа стало довольно яркое свечение геля в камерах глубокой заморозки.
— Ночевать будем здесь, — решил я. — Зовите остальных, пускай поднимаются. И не забудьте на всякий случай дверь забаррикадировать. А я пойду джинна поищу.
Спустившись на второй этаж, я позвал его.
Мне ответило пьяное эхо.
Пожав плечами, я повторил призыв:
— Джинн, ты где?!
Эхо прыснуло и ответило: «Е-э-э!»
Определив его местонахождение, я отыскал нужную дверь и решительно распахнул ее, готовясь учинить разгон, но так и замер на пороге с открытым для окрика ртом.
Эта комната, вероятно, служила местом отдыха для свободных от трудов праведных работников и поэтому была обустроена согласно их взглядам на активный досуг. Круглый стол с пыльной икебаной в центре, а вокруг широкие кожаные кресла с высокими спинками и широкими подлокотниками. На стенах несколько картин, но что на них изображено, не разберешь — то ли в этом виновата опустившаяся на мир темнота, то ли просто художники творили в стиле полного абстракционизма. Утопая по уши в креслах, стоящих одно против другого, сидят два призрака. Никакие. Совершенно.
— Что вы тут делаете? — строго спросил я.
— Обся-аемса, — в один голос ответили они.
— Джинн, я ведь просил исправить его дефект речи, а не самому подстраиваться под его ненавязчивую картавость.
— Исправил. Смотри.
Достав из кармана подкову, джинн бросил ее в направлении беззубого призрака. Извиняюсь, бывшего беззубого призрака. Который стал очень даже зубастым, если судить по тому, с какой легкостью его щелкнувшие челюсти перекусили подкову.
— Сила, — заявил джинн. Я не стал спорить.
— Теперь бы мне еще меч, — мечтательно протянул призрак.
Положив на стол две половинки подковы, он подмигнул джинну. Тот протянул ему почти пустую трехлитровую банку и открыл крышку. Потянуло стойким запахом сивушных масел. Призрак прижался к банке головой и шумно втянул в себя воздух.
— Эх… Хороша!
— Ты это, прису… присе… саживайся, — предложил джинн. — Выпей с нами.
— Где вы эту гадость взяли?
— Гадость?! — От возмущения джинн покраснел, а призрак провалился в кресло. Одни ноги остались наружу торчать. — Ты воще… меня ув… жаешь? Пей!
Из безразмерного кармана появилась пиала, в которую джинн от души плеснул спирта.
— Вы что же, не закусываете? — поинтересовался я.
— Нет. Мы же эти… иксекулы. — Высунув лицо из кресла, призрак ухватил со стола половинку подковы и понюхал ее. — Мы степным воздухом зана… нехи… нюхиваем.
— Сейчас организуем, — заверил меня джинн. — Я здесь только что такую закусь потрясающую видел!
Шатаясь из стороны в сторону, он подошел к какому-то стеклянному шкафу и, распахнув дверцы, забрался в него по пояс.
Я, держа в руке пиалу с резко пахнущей жидкостью, с опасением ожидал результата его поисков.
— Яичко, — продемонстрировав названный предмет, размерами не уступавший страусиному, джинн вернулся в свое кресло, удерживая одной рукой яйцо и бутыль со спиртом, а второй пытаясь нашарить что-то в кармане своих шаровар. — Вот и соль. Сейчас оформим как в лучших кишлаках Азии.
— Пускай мне меч отдаст, — потребовал призрак, пытаясь выбраться из кресла.
Поставив солонку на стол, джинн осмотрелся по сторонам и, не найдя более подходящей поверхности, стукнул тупым концом яйца меня по лбу. Скорлупа треснула и посыпалась на пол небольшими кусками.
— Оп! — растерянно произнес джинн, рассматривая вылупившееся из яйца чудо — белого дракончика величиной не больше крупного воробья, с шишковатой квадратной головой, широкими полупрозрачными крыльями и двумя парами лап.
Новоявленное чудо, быстро-быстро махая крыльями, внимательно посмотрело на меня, затем обратило взор на ошеломленного джинна и, пискнув, попыталось сесть к нему на плечо. Напрасно. Дымная плоть расступилась, и дракончик едва не упал, завалившись на бок. Я успел подхватить его и поднести поближе к глазам, чтобы рассмотреть того, кого, согласно современной науке, не существует.
Пока я рассматривал дракончика, меня не покидало ощущение, что он в ответ изучает меня. Если так, то к какому мнению он пришел?
Осторожно погладив его по спинке между крыльями, я услышал, как он мурлычет, словно котенок.
— Ладно, пьянь. Вы как хотите, а я иду наверх.
— Зачем? — поинтересовался джинн.
— Спать.
— Я с тобой. Только допьем, чтобы на слезы не оставлять.
— Хватит. Полезай в кувшин.
— Хватит так хватит, — философски сказал джинн, солдатиком ныряя в сосуд. Раза с пятого ему это удалось.
— За меня не волнуйся, — напомнил о себе призрак. — Я тут подремлю.
— Спокойной ночи! — пожелал я. И, неся дракончика на руке, поднялся на третий этаж.
Дракончика встретили с восторгом, словно предвестника удачи, ждущей наше начинание. Лишь Улюлюм презрительно скривился и обронил:
— Бесполезный. Мелкий и пузатый.
Я с ним не стал спорить, тем более что Оленьке он понравился, и она решила незамедлительно накормить его, для чего провела ревизию съестных припасов и отрезала кусочек сырого мяса.
Дракончик внимательно посмотрел на угощение, понюхал его и проворно слопал, откусывая от удерживаемого в передних лапах куска.
— Если он уже ест мясо, то проблем с его кормлением не будет, — заявил я. — Кушай, малыш, кушай… Только в Идай не летай, там тебя пустым рисом пичкать будут.
Сняв пиджак, я сложил его вдвое и положил на него насытившегося дракончика. Надеюсь, ему не станет плохо от исходящего из кувшина спиртного духа.
Ночь под бочком у Оленьки прошла спокойно и весьма приятно, хотя обилие похрапывающих, а то и храпящих вовсю бойцов этому не очень способствовало.
Сегодняшней ночью мне не пришлось нести дежурство, — этим и без меня было кому заниматься, — поэтому я проснулся с первыми лучами солнца от нежного поцелуя в ухо. Оно и понятно, о небритую щеку уколоться можно.
Улюлюм тоже проснулся, быстро вскочил и, вооружившись куском холодного жаркого, умчался портить слух заключенному в яйце дракону.
— Что тебя тревожит? — спросил я Ольгу, пощекотав ей под коленкой.
— Да так, — пожала она плечами. — Мне, наверное, просто показалось.
— Что?
— Ночью я просыпалась и некоторое время не могла заснуть. Люди изредка отлучались по нужде, но один раз мне показалось, что уходил один, в вернулось два человека. Один за другим.
— Странно… Может, ты просто не заметила, как он отлучался?
— Не знаю.
Возможно, я и придал бы ее словам больше значения, но в этот момент пискнул таймер камеры глубокой заморозки, оповестив об окончании размораживания. Окликнув имперского князя, я поспешил к ней.
Гель в камере сменился прозрачной водой и теперь стоило поспешить, если мы не хотели, чтобы моя тетушка захлебнулась. Если честно, то я этого хотел. Но еще сильнее я хотел разобраться, что здесь, черт побери, происходит.
Уже и глаза закрылись. Значит, размораживание окончено.
Повторным нажатием зеленой кнопки я включил откачку воды. По мере ее понижения тело безвольной куклой сползло на дно камеры.
Как только откачка закончилась, утопленная кнопка, подсвеченная изнутри красными вспышками, вернулась в первоначальное положение, став зеленой. Я повторно нажал на нее.
Стеклянный цилиндр медленно пополз вниз, пока не замер на метровой высоте.
— Помоги ее достать, — попросил я Торригона. Перегнувшись через стеклянный бортик, мы общими усилиями вытащили из камеры безвольное тело и опустили его на пол.
— Она оживает. — Заметив движение пальцев, имперский князь присел у теткиной головы, с сомнением теребя железную перчатку. Видимо, пытался сообразить, следует ли ее снять или же можно оставить. Вроде бы дама, но, с другой стороны, и некромант тоже…
Изо рта Акулины Степановны вырвалась струя воды, она закашлялась и попыталась подняться на ноги. Торригон поддержал ее под локоть и помог встать. Избавившись от воды, тетушка жадно вдохнула и открыла глаза.
— Ванечка! — И она повисла на моей шее, покрывая лицо мокрыми поцелуями.
Я вырвался и испуганно попятился. Князь Торригон поднял кулак, решив не снимать перчатку.
— Что такое, Ванюша? У меня помада размазалась? — Зацепившись пяткой за оставленный кем-то из бойцов вещмешок, я начал падать, заваливаясь на спину.
Но за миг то того, как мой затылок соприкоснулся с твердой поверхностью пола, княжеский кулак опустился с глухим стуком, а мигом после, эхом вторя шуму моего падения, рядом растянулось еще одно тело.
ГЛАВА 32
Кто-кто в яичке живет?
В комнате двое, одна из них мышь. Кто пищит?
Ответ: женщина на стуле.
— X… х… х… — я пытаюсь высказаться, но мне настойчиво мешают.
Нет. Ужасно приятно, конечно, когда все вокруг тебя хлопочут, переживают… Но как только они начинают поочередно ставить эксперименты (в меру своей безразмерной фантазии) по оказанию мне первой помощи, тотчас возникает вопрос: что я им плохого сделал? Оленька не нашла ничего лучшего, как несколько раз влепить мне по лицу. Как человек разумный, я понимаю, что это пощечины, долженствующие привести меня в сознание, но… Зачем же бить так сильно? Я же не рыцарь, у меня мозги к встряскам не приучены. Пока помутневшее сознание пыталось справиться с последствиями пощечин, подоспела Агата и с чистой совестью попыталась утопить меня, вылив на лицо целый бурдюк воды. Отплевываясь, я попытался приподняться. Но тут подоспел князь Торригон, который оттеснил лизнувшего меня в нос Тихона и, уратити…, принялся резкими движениями взбалтывать воду, которая успела набраться в нос и уши.
— X… х… х… — Если выдержат позвонки и голова не отвалится, то еще не один день она будет непроизвольно дергаться, словно у китайского болванчика. — X… хватит!
— Живой! — Обрадовался Торригон, прижимая меня к своей груди. Наверное, хотел исправить это досадное недоразумение.
Выдержав шквал радостных объятий, заставивших меня задуматься над выражением «тварь бесхребетная», я первым делом поинтересовался:
— Где она?
— Висит, — успокоила меня Оленька.
— Как? — растерялся я.
— Нормально, — заверила она. — На веревке.
— Но…
— Не волнуйся, теперь она колдовать не сможет. Можешь сам проверить.
Поднявшись с помощью рыжеволосой валькирии, я проследовал в указанном ею направлении. Не то чтобы меня терзали сомнения относительно способности повешенной колдовать, но… удостовериться в этом лично, дабы избежать ночных кошмаров в будущем, не помешает.
Вздох облегчения невольно сорвался с моих губ.
Представшая взору картина не оставляла сомнений в правдивости заявления валькирии. Тетушка Акулина Степановна действительно висит и колдовать не сможет при всем желании. Тот, кто подвешивал ее к потолку вместо люстры, побеспокоился об этом. Единственно доступное в ее положении действие, не считая самого висения, — это дыхание, и то не полной грудью и только через нос. Раньше я как-то не имел случая воочию полюбоваться на знаменитых египетских «тутанхамонов» и «рамсесов», вернее, на их мумии, ну а теперь, после того что я увидел, уж и смысла в этом нет. Не знаю, сколько времени мои друзья потратили на пеленание тетушки, но без ножа я бы и за день не распутал то, что они намотали. Это лишь первоначально на ум пришло сравнение с мумией — тому виной, скорее всего, белизна использованного для связывания материала. При более внимательном рассмотрении становится очевидным сходство с куколкой бабочки, которое усиливается подвешенным состоянием упакованной тетушки. Мумий предпочитали не подвешивать за шкирку, а аккуратно укладывать в саркофаги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48