В этом клочке бумажки сразу два шанса. Первый — посмотреть Штаты глазами коренной американской негритянки, второй — быть зарезанным ее сутенером. Выбор тоже интересен: либо ничего, либо сразу два шанса одновременно».
Через три дня он арендовал автомобиль и укатил в сторону запада.
АРТИСТИЧЕСКИЙ БОМОНД
Прирост таланта у нас катастрофически отстает от прироста населения.
Остап Крымов («Индивидуальные средства защиты от демографического взрыва»)

«Снятое молоко» высшего музыкального и артистического общества Харькова было очень типичным: сливки находились в столицах и превращались там в масло, остатки — потихоньку в постный кефир.
На первый взгляд, бомонд города был пестр и многолик. Тут были и уважаемые знатоки, и спившиеся таланты, бузотеры и отмороженные тихони, наколотый и никогда не трезвеющий молодняк. В Харькове недолюбливали попсу и уважали классиков. Весь бомонд был, как настоящий, но извечная болезнь всех городов, если это не Киев, Москва и Питер, — провинциальность — придавала всему этому какой-то кукольный оттенок: фальшивые голоса за ширмой, мелкота планов, отсутствие поклонников, суммы, не поражающие воображение.
Принадлежность к иному миру оформлялась здесь в виде кожи, косичек, перехваченных резинкой, сережек в ушах, перегаром смешанного букета и особого музыкального жаргона.
Среди мелкокалиберной публики, выделялся талантливый бузотер Мармышников, рокер и словесник, актер и скандалист. Его единственное и основное невезение заключалось в том, что он родился не в Париже, а намного восточнее. Зарывая свой комический талант в землю, он отхлебывал из горла прямо на сцене половинку водки и вместо закуски орал в микрофон то, что называлось металлом. Хотя больше это походило на асфальт. Публике это нравилось, но ее стабильно было немного.
Мэтр музыкального бомонда Харькова — Бобров, ведущий передачи «Бизоны рок-н-ролла», всячески старался сам походить на древнее ископаемое. Он всегда ходил пешком, презирая скорее деньги, чем личный автотранспорт как таковой. Борода его и усы в разных местах пестрили множеством оттенков — от седого до желтого у рта, по-видимому, от трубки, которую Мэтр никогда не вынимал изо рта. Точно такой же налет дымных смол содержался, видимо, на его легких, придавая голосу тот хрипловатый баритональный оттенок, который так любили радиослушатели и который знал весь Харьков. Одежду он выбирал так, что с первого беглого взгляда его можно было принять за бомжа. Присмотревшись — за хиппи, а вглядевшись еще внимательней — за Боброва. Его знали в столицах за энциклопедические знания современной музыки и привычку без приглашения болтаться на всех тусовках. Его знали все, ну, может быть, за исключением комсомолок двадцатых годов, ностальгирующих по «Нас утро встречает прохладой».
В городском шоу бизнесе был заметем своим натуралистическим юмором Костя Станиславский. Костя, естественным образом сочетая в себе черты Александра Ширвиндта и поручика Ржевского, был любим и узнаваем в городе. Никто не мог, как он, произносить с экрана пошлости и скабрезности с таким благородством и чувством собственного достоинства. Его юмор нравился горожанам, потому что натурализм всегда становится второй натурой скептиков. А население Харькова, в связи с большой образованностью и переносом столицы в Киев, уже лет пятьдесят в основном состояло из циников и скептиков. Станиславский сочинял неплохие стихи, что говорило о широкой творческой палитре его души. Но пошлое время требовало пошлятины, и жаждущие получали ее.
Все они принадлежали к группе молодых талантов, не востребованных в масштабах большого, но окраинного мегаполиса. Но все они любили свой город. Им было хорошо здесь — море популярности, океаны внимания, озера пива, реки женской ласки. В этом городе они могли спокойно тиражировать свои физиономии на бутылках с джин-тоником, и ни один пьянчужка не перепутал бы их с Довганем.
На подготовку второго этапа «Великого пути» ушло больше времени, чем рассчитывал Остап. Вика позвонила на следующий день и дала свое согласие попробовать себя на новой работе. Остап тут же дал ей задание — аккуратно поискать выходы на артистическую и музыкальную элиту города. Вика, ожидавшая, что, прежде всего, понадобятся ее экономические знания, была удивлена, но задание приняла к исполнению. Полагаясь на вкус своей новой компаньонки, Остап попросил ее заодно походить по местам, где торгуют дешевым устаревшим товаром, желательно импортного производства. То же самое задание, но без особых надежд на успех, Крымов дал и Жоре. Нильскому была выдана для изучения книга Росса Бенсона «Пол Маккартни. Личность и миф».
Вика все-таки оказала неоценимую услугу в организации первой встречи с бомондом. В разговорах со своими многочисленными подругами она, как бы невзначай, обмолвилась о том, что у нее есть в Харькове знакомый, спившийся интеллигент, который в свое время провел пять лет в Ливерпуле, обучаясь в тамошнем университете. Оказалось, что он учился на одном факультете с Джоном Ленноном. Они даже переписывались и дружили. Вика рассказывала, как ее подвыпивший знакомый показывал вещи, принадлежащие легендарной четверке, которые он коллекционировал, еще будучи в Англии, а затем при переписке. Эта информация не могла остаться незамеченной в таком провинциальном городе, как Харьков, где открытый канализационный люк уже являлся событием, достойным показа по местному телевидению и газетной шумихи.
Накануне назначенной Нильскому встречи Остап собрал вещи, принесенные Викой и Жорой, а затем, открыв дипломат, достал еще несколько разрозненных предметов: тюбик зубной пасты, фрагмент письма на английском языке, старые пластинки в конвертах и еще пару мелочей.
Эти вещи выдержат любую экспертизу. Возьмите для убедительности, — сказал Крымов, кладя свой хлам в общую кучу.
К этой коллекции Остап добавил несколько снимков, которые он забрал накануне из фотомастерской. Используя негативы, привезенные с собой, и старые карточки Нильского, Крымов получил симпатичный фотомонтаж.
Действуя строго по инструкции Крымова, Сан Саныч пришел на встречу с бомондом в стельку пьяным. Нильский, еще с первого класса школы славившийся отличной памятью, пересказывал музыкальным сливкам города содержание первых двух глав книги Росса Бенсона, причем в редких моментах проскальзывала и его скромная личность. Битые зубры рока недоверчиво переглядывались и подливали живому свидетелю пиво. В самый критический момент, когда Мармышников собирался уже взять Нильского за шиворот и выкинуть из пивнухи, Сан Саныч, как бы невзначай, достал старый бумажник и извлек из него потрепанную фотографию, где в обнимку с юным Полом стоял, посверкивая еще девственными очками, сам Нильский. Сан Саныч так боялся подвыпивших рокеров, что вдохновение перло из него так же обильно, как непонятные предметы из рога изобилия, изображенного на гербе Харькова. Он неоднократно подносил фото к носу, как бы вглядываясь сквозь мелькнувшие кометой годы в те далекие времена, ронял скупую пересоленную слезу и просил еще пива. Нильский, хорошо знавший английский, перешел на родной язык Шекспира и рассказал в оригинале пару шотландских анекдотов. Публика потеплела, в основном из-за того, что не увидела подвоха в столь грандиозном вранье. Нильскому дали виски, при этом Сан Саныч неожиданно вспомнил, что именно такой «Блэк лэйбл» они пивали с Полом. Когда Нильский не мог уже ни стоять, ни говорить, заехал Жора и увез его на трамвае домой.
Бомонд живо обсуждал рассказ чудака и решил организовать встречу в расширенном составе. Мнения разделились. Молодые и неопытные предполагали, что такое вполне может быть. Старые зубры критически улыбались, называя трогательные воспоминания Нильского бредом сивого мерина и фуфлом.
Явившись через день в ту же пивную, Нильский вздрогнул — зал был битком набит кожаными жилетками, черными очками и немытыми хвостиками. Было также много со вкусом раздетых женщин. Холодок страха легким инеем подернул члены президента. Все слушали традиционную часовую речь Кости Станиславского, темой которой на сей раз был «поцелуй». Нильский включился в нее с середины. Лектор был, как всегда в это время, пьян, что не мешало ему быть точным и логичным.
Таким образом, я бы сказал, что в каждом случае поцелуй выполняется устно, — говорил Костя, расхаживая по сцене с указкой в одной руке и начатым стаканом водки в другой. Стакан был помещен в мельхиоровый подстаканник с советской символикой шестидесятых годов. На заднике висел плакат, изображающий разрез человеческого рта вместе с носом, напоминающим шнобель Мармышникова.
Казалось бы, поцелуй — это невинная шалость, легкий переход к глубоким отношениям. Но это не так. Категорически нельзя забывать, что это, прежде всего, сосущее движение, вовлекающее в себя все, что находится в ротовой полости противоположной стороны, в том числе случайные предметы и бактерии. Профессор Зильберман на основе наблюдения за сорока тысячами подопытных установил, что во время поцелуя из уст в уста переходят около четырех тысяч микробов. Но это не так опасно, как кажется, ибо такое же количество своих микробов вы передаете обратно. Это в среднем. Но если, скажем, вы будете целовать Мармышникова, то эта цифра может возрасти в семь раз. Но и это не так страшно, поскольку для того, чтобы все микробы, находящиеся в его рту, в результате такого неравного обмена перешли к вам, нужно произвести не меньше двадцати засосных поцелуев третьей степени тяжести, что в случае с Мармышниковым медицински невозможно. Поэтому несколько рекомендаций. Не пользуйтесь долгами поцелуями, поскольку количество бактерий прямо пропорционально длительности поцелуя. Перед поцелуем порекомендуйте своему партнеру избавиться от лишней слюны — основной среды активности микробов. После поцелуя тщательно прополощите рот, а если возможно, почистите зубы. Очень хорошо, например, действует спирт.
Станиславский громко отхлебнул из стакана и, не закусывая, продолжил:
Несмотря на самое разнообразное применение поцелуя, начиная от плотского и кончая поцелуем национального флага, самое распространенное применение он получил, как ни странно, в сексе. Именно этим фактом, а также невежеством населения, обуславливаются тот энтузиазм и веселье нашего народа, когда в застойные годы мы смотрели по телевидению встречи наших партийных лидеров, изобиловавшие поцелуями различной длительности. Если же коснуться секса, то ученые установили интересную закономерность: по времени применения девяносто пять процентов так называемых «осознанных» поцелуев приходится на период до акта и всего пять — после. Да, но эта статистика касается только удачного секса.
А неудачного? — спросила с места девушка с зелеными волосами, которая все время вела конспект.
В этом случае, — охотно пояснил лектор, — тридцать процентов — до, и семьдесят — вместо.
Идем дальше. Первый поцелуй бывает в жизни один раз. Все дальнейшие поцелуи происходят вначале по нарастающей до свадьбы, а затем, после свадьбы, — по убывающей. У каждого человека среднее количество поцелуев все время колеблется и имеет синусоидообразный характер, в зависимости от того, сколько раз он вступал в брак. Стоимость же поцелуя, наоборот, — во временном аспекте имеет тенденцию к неуклонному возрастанию, потому что в юности поцелуй достается практически на шару, а в старости многим мужчинам приходится платить за него большие деньги.
Теперь о классификации поцелуев. Они делятся на четыре класса, семь групп, двадцать три вида и семьдесят подвидов.
Станиславский отхлебнул из стакана и развернул перед слушателями диаграмму с классификацией и статистикой. Сан Саныч почувствовал, что в трезвом виде он практически не может дышать в напрочь прокуренном помещении. Пробравшись к выходу, он вышел на улицу и присоединился к трем патлатым музыкантам, сачковавшим лекцию за парой бутылочек пива. Нильский вдохнул так необходимого ему свежего воздуха и за счет ребят заполнил свой желудок первой на сегодня порцией алкоголя.
Крымов дал четкие инструкции — сразу же занять у Боброва двадцать баксов и не повторяться в рассказах. Через полчаса раздались аплодисменты, стук граненых стаканов и пивных кружек. Лекция закончилась. Алкоголь и безобидность своих действий помогли Нильскому побороть первоначальный животный страх, и он, присоединившись к основной массе бомонда, рассказал пару забавных историй из жизни Марка Твена, перенеся их в Ливерпуль. Затем Нильский читал всем «крымики» Остапа и рассказывал анекдоты
К концу вечера пьяный вусмерть Нильский перешел на «ты» со всеми, кроме Мэтра. Он состязался с Мармышниковым, кто больше знает слов, обозначающих акт любви. Затем победил Костю в состязании на самый пошлый анекдот и заспорил с Бобровым об особенностях музыкального почерка Лестера Янга. И ни разу он не заговорил о своей коллекции. Первым не выдержал Мармышников.
Слушай, старик, ты знаешь, что в этом мире веселого до смешного мало, — отрыгнув несвежее пиво, сказал король рока. — Я не могу точно вспомнить, зачем я это сказал, но чего ты молчишь про свою коллекцию? По городу, как перекормленные мухи, ползут слухи. Они уже расползаются за пределы нашего контроля.
Да какая там коллекция, — отмахнулся Нильский, делая недовольное лицо, — две-три вещи. Это просто воши.
Покажи, не жлобись, старина. Мы же не дебилы, — сказал Костя. — Я вставлю тебя в свою телепередачу «Счастливый случай». Покажи коллекцию. Известность приходит и уходит, а неизвестность остается.
Нильский сделал вид, что эта тема ему неприятна. После долгих приставаний со стороны Станиславского Нильский рассказал, как привел к себе домой год назад своих новых знакомых из Питера, молодых музыкантов. А наутро обнаружил пропажу всей переписки, от которой остался только фрагмент одного письма. С тех пор Нильский дал себе слово никому не показывать коллекцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61