Будь сейчас день, он мог бы увидеть море через весь город. Но была ночь. Новые и новые клубы дыма закрывали синеющее небо, не давали дышать.А теперь появился и звук. Низкий, мощный рёв поднимался над поверженным городом, издаваемый миллионом глоток, оплакивающих горе и катастрофу, постигшие их. Миллионом, но не всеми жителями города. Уилл осторожно пробрался сквозь развалины, уворачиваясь от падающих брёвен, разбитых деревьев. И обходя мертвецов. Потому что имя им было легион, и многие расщелины полнились кровью. Ни разу после Секигахары не видел он такой бойни и не чувствовал смрада такой бойни, хотя настоящий смрад ещё не поднялся над этой кровавой баней. И в Секигахаре все они были закованными в броню воинами, стремящимися убить и готовыми умереть самим. Здесь же были дети – жалкие свёртки в крошечных, красивых ночных кимоно, рука здесь, голенькая ножка там, и слишком много женщин, неподвижных холмиков растрёпанных чёрных волос, незрячих глаз, уставившихся на восходящее солнце.Эдо был, и Эдо не стало. Всего Эдо? Он, спотыкаясь, пробирался вперёд и вперёд, влекомый инстинктом, стремящийся к единственной цели, которая манила его. Потому что где все эти микадо и сегуны, короли и императоры, армии и амбиции, прошлое и будущее, – где всё это, в такой день? Только мужчина и женщина – вот что оставалось незыблемым. И ещё настоящее. И представить эту вечную красоту изуродованной грудой мяса и костей под обломками какого-нибудь дворца – это просто немыслимо. Её нужно увидеть, узнать о ней хоть что-нибудь. Чтобы спасти? Он оставался романтиком. Романтиком с комплексом вины. Почему бы землетрясению, оставив в живых Магдалину, не уничтожить её окружение, Исиду Норихазу?Он шагал, карабкался, спотыкался, полз на четвереньках, инстинктом моряка всё время оставляя солнце полевую сторону, подсознательно определяя расстояние до цели. Он не обращал внимания на крики о помощи погребённых под горящими развалинами, крики боли, крики отчаяния. Стена дома обрушилась ему на голову, но он отмахнулся от неё, как от бумажной. Впрочем, такой она и была. Пот градом струился по телу, и он сбросил кимоно, оставшись лишь в набедренной повязке. Он спешил сквозь утро, без оружия, словно какой-нибудь ита, бегущий по своим недочеловеческим делам.Он вовремя добрался до отдалённого пригорода Сита и мог, наконец, перевести дыхание и оглядеться. Здесь разрушения были ещё более полными. Его сердце, казалось, разбухало, пока не заполнило всю грудь, не оставив места для лёгких, для глотка воздуха. Только поэтому он смог удержаться от рыданий. У дороги стоял человек, не сводивший глаз с того, что раньше было, вероятно, его домом. Он медленно качал головой из стороны в сторону. Уилл схватил его за плечо:– Дворец господина Исиды Норихазы. Скажи мне. Где.Мужчина указал дрожащей рукой. Указал куда? В том направлении не было ничего, кроме видневшихся вод залива. Но по крайней мере направление.Он побрёл, шатаясь, в ту сторону и обнаружил остатки внешней стены – наверное, она была лучшего качества, чем разбросанные кругом обломки. Перелез через неё и очутился во дворе, на удивление мало повреждённом. Здесь сидела на траве группа женщин, все тряслись и подвывали от ужаса. Его сердце упало, и новая порция пота заструилась по плечам, когда он рванулся вперёд. Но все они были чистокровными японками.– Госпожа Пинто Магдалина, – крикнул он. – Где она? Головы повернулись, и они уставились на него.– Я должен найти госпожу Магдалину, – умолял он. – Это очень важно. В каком месте здания она была?Указание пальца. Там была башня, от которой теперь ничего не осталось. Крыша рухнула внутрь, стены завалилась. Но башня – это не лакированная бумага. Была какая-то надежда. Он сам спал в башне.Он ринулся по траве, но путь преградила новая стена, на этот раз футов в восемь высотой. Набрав побольше воздуха в лёгкие, он начал карабкаться, пользуясь расщелинами в каменной кладке. Восемь футов камня закончились, началось дерево. Точнее, когда-то они здесь заканчивались и начиналось дерево. Но теперь деревянные конструкции рухнули внутрь и лежали бесформенным мусором в колодце башни вперемешку с татами, маленькими столиками, подушками сидений, одеждой и оружием.И людьми. Тремя человеческими телами. И Пинто Магдалина – одна из них. Глава 5. Он нёс её, но куда? Больше не оставалось ни ощущения времени, ни чувства направления. Она жива, и конечности вроде бы целы. Этого достаточно. Это было не так уж далеко. Может быть, сад. Везде валялись обломки и всяческий мусор, два поваленных дерева. Их стволы рухнули друг на друга и, столкнувшись, замерли на полпути, образуя арку, под которой зеленел клочок нетронутой травы. Настоящий оазис в хаосе руин, которые раньше назывались Эдо. Здесь даже был ручеёк, тоже на удивление чистый.Здесь он мог осмотреть её. Это было необходимо. Она казалась просто оглушённой, но кто мог знать наверняка? Её ночное кимоно, во всяком случае, было изорвано в клочья. Он снял их так же осторожно, как мать раздевает своего младенца. Несколько секунд он держал её на руках – смуглый ангел, едва дышащий, неописуемой красоты. Её лицо было чисто вымыто на ночь от белил, ресницы – словно бабочки, подрагивающие крыльями, её грудь касается его обнажённой груди. И какая грудь – гротескная по японским меркам, больше даже, чем у Мэри в брачную ночь, грудь, в которую мужчина может зарыться лицом и уснуть, выбросив из головы все свои мечты. И ещё ноги – длинные, как он и надеялся, и сильные. Теперь она, конечно, была в самом расцвете. Пять лет назад она была ещё девушкой, сейчас перед ним молодая женщина. Потому что между ногами и грудью была целая сокровищница – широкие бёдра, крутые ягодицы, а впереди – изобильная поросль курчавых волосков, удивительно светлых по сравнению с тем, что он помнил о Едогими, о Сикибу, о гейше. Она была созданием из другого мира. Его мира. Его мечтой, превратившейся в действительность.– Значит, я умерла? – прошептала она.Он даже не покраснел, будучи пойманным за таким откровенным любованием её телом. Между ними просто не было места для стыдливости.– Нет, – ответил он. – Нет, Магдалина не умерла. И даже не ранена.Она не сводила с него расширенных глаз.– Мне сказали, что ты приехал в Эдо, – вымолвила она наконец. – Они сказали – господин Андзин Миура приезжает. Мой господин Норихаза… – Она судорожно огляделась по сторонам.– Его здесь нет, Магдалина. Здесь никого нет. Кроме тебя и меня.– Башня, – сказала она. – Она двигалась.– Она рухнула. Твой господин был с тобой прошлой ночью? Она покачала головой и подняла руки, уперевшись ими ему в грудь.Он обнял её крепче.– Я пришёл с другого конца города, чтобы найти тебя. Я приехал в Эдо, чтобы увидеть тебя ещё раз, Магдалина.– Ты женат, Андзин Миура. И ты отверг кольцо. Он вздохнул:– С тяжёлым сердцем, милое дитя. Но я к тому моменту уже сделал свой выбор, и я не предам своего господина.– Но ты принял любовь моей госпожи Едогими.– Я принял её тело. Тогда мне больше ничего не оставалось. И я мечтал, что на её месте – ты. Я говорил тебе об этом ещё тогда.Она попыталась облизнуть губы, но язык был такой же сухой и вспухший. Посмеет ли он выпустить её хоть на мгновение?Он осторожно положил её, сходил к ручью, зачерпнул пригоршней воду и, вернувшись, поднёс к её лицу. Она секунду смотрела на него, потом, приподнявшись, стала рядом на колени, склонилась лицом к его ладоням. Снова и снова. Её волосы, рассыпавшись, накрыли его руки. Его глаза скользнули вдоль мягкого изгиба её спины, на столь желанные бугорки плоти. Боже, мир мог сейчас исчезнуть. Время могло остановиться навсегда. Этот клочок травы мог стать Вечностью.– Я мечтал о тебе каждую ночь. Магдалина.Её голова оставалась склонённой, но язык коснулся его ладоней.– Против своей воли я мечтал о тебе, Магдалина. Даже когда я взял другую в жёны, я не переставал мечтать о тебе. Когда я держал её в своих объятиях, я мечтал о тебе.Она подняла голову:– Боги не простят тебе этого, Андзин Миура.– Меня зовут Уилл, Магдалина. И эти боги для меня чужие. Я отрёкся от своих слишком давно. Теперь, как мужчина, я знаю только свои инстинкты, и они привели меня сюда.

Боже милостивый, неужели это говорит он, Уилл Адамс? Изрекает такое богохульство? И всё же каждое слово – правда.Её рука поднялась, коснулась на мгновение его щеки, потом снова бессильно упала. Она, казалось, забыла о своей наготе. Забыла? Или ей все равно?– Ни один мужчина никогда не говорил мне такого, – сказала она.– Тогда скажи, что ты не сердишься на меня.– Сердиться на тебя. Уилл? Как я могу сердиться, когда ты стольким рискнул ради меня? Ты ведь спас мне жизнь. Но мне страшно за тебя. То, что ты сделал сегодня, назад не воротишь.– Почему, Магдалина? – Он схватил её за руку. – Эдо разрушен. Полностью. Взгляни вокруг. То, что ты видишь, – лишь малая толика общего. Город исчез. Может быть, вся цивилизация в Японии исчезла. Теперь не время беспокоиться о других. Других просто не осталось. Есть только мы.Она покачала головой:– Землетрясение бывали и раньше, Уилл. И будут снова. Здесь, в Японии, мы всё время восстанавливаем наши города. Почему, по-твоему, наши дома такой лёгкой конструкции? Через год Эдо снова будет стоять как ни в чём не бывало.Её рука безвольно покоилась в его ладони. Она, конечно, отдастся. Он мог бы распластать её на земле и насиловать до полного изнеможения, хотя даже она сама не назовёт это насилием. Но хотел ли он этого? Не подчинилась разве Сикибу, обострив тем самым ещё больше его отчаяние?– В таком случае давай отвернёмся от Эдо, Магдалина. Давай повернёмся спиной ко всей Японии. Мы – чужие в этой стране. Мы другой крови, другой культуры. Даже ты, Магдалина. Твои европейские предки слишком сильно говорят в тебе. Идём со мной. Я найду корабль, и мы отправимся в плавание. Ты и я, Магдалина. Вместе мы бросим вызов всему миру. Если ты будешь рядом со мной, меня не испугает никто и ничто на свете. Я проведу корабль обратно через океан, если потребуется.– Уилл, – сказала она. – Уилл. Мы погибнем.– Значит, ты так боишься смерти? Она покачала головой.– Но перед смертью ты возненавидишь меня. Да, ты полон страсти ко мне. Я уже сказала тебе – я польщена. Я никогда не встречала такого мужчину. Никто в Японии не встречал такого мужчину. То, что ты захотел моё тело, – величайшая честь, которая может пасть на меня. Но это лишь любовь к моему телу. Ты возненавидишь меня за то, что я разрушила всё, что для тебя дорого. А это будет так, если я поеду с тобой.– Нет, – возразил он. – Нет. Неужели ты не понимаешь? Да, я хочу твоего тела. Я мужчина. Но любовь мою к тебе нельзя свести к простому физическому соединению. Я клянусь тебе, Магдалина.– А твоя жена? Твоя семья? Твои крестьяне и слуги? Что станет с ними?Боже милостивый, а мой нерожденный ребёнок? Какое безумие обуяло меня сегодня?Его пальцы раскрылись, и её ладонь выскользнула. Но по-прежнему она стояла перед ним на коленях, нагая, маня его каждой складкой своего бесконечно прекрасного тела.– Что ты хочешь от меня?Она вздохнула. Её грудь приподнялась, наполнившись воздухом, и снова опала.– Никто не может повернуться спиной к своему долгу, Уилл. А самурай – меньше всех прочих.– Будь прокляты самураи, – проговорил он в сердцах. – Будь прокляты все эти кодексы чести. Что значит честь там, где речь идёт о любви?– Мужчины должны жить согласно чести, – ответила она. – Иначе любовь тоже становится бесчестной.Он кивнул, медленно-медленно. Она тоже была достаточно молода, чтобы быть его дочерью, но достаточно мудра, чтобы стать его учителем. Он встал, глянул сверху на рыжеватую копну её волос.– По крайней мере я минуту подержал тебя в объятиях. Она подняла голову и посмотрела на него снизу вверх. Потом вдруг быстро обняла его ноги, уткнувшись лицом ему в колени.– Пусть боги простят меня, – прошептала она. – Но я тоже мечтала. Слишком долго.Солнце жгло с безоблачного неба. Было похоже, что боги, взяв землю в руки и добродушно встряхнув её, теперь хотели исследовать скрупулёзно, тело за телом, полученные результаты. Возможно, они сейчас злорадствовали над все ещё бурлящими водами залива Эдо, над выброшенными на берег джонками и сампанами, над мостами, которых больше не было, над реками, изменившими свои русла, над ушедшими в пучину деревнями и поднявшимися над равниной горами. Над кучами трупов и обезумевшими животными. Над Эдо, превратившимся в груду мусора. Но исследовать Эдо было непросто. Город был затянут густой пеленой. По большей части она состояла из пыли, клубящиеся в неподвижном воздухе. Но немало тут было и дыма. Эдо горел.Эдо горел. Но имело ли это какое-то значение? Дым плыл над садом, ел глаза и снова выдувался лёгким морским бризом. Какое это имело значение?И ещё Эдо шевелился – люди осознавали, что удар закончился, а они остались живы, тогда как их жены, дети, друзья лежали мёртвыми. Но в саду это вообще ничего не значило. Под сплетёнными ветвями рухнувших деревьев были уединение, и влажная зелёная трава, и ощущение только своей плоти и продолжения своей плоти. Что происходило за стеной шелестящей листвы, кто мог выкликать их имена со страхом или ненавистью в сердце – всё это было так же не важно, как уносимый ветром дым.В саду не было пищи, но была вода, сочащаяся из разрушенного родника. Вода была нужна – для многого. Для питья, конечно. Они просто иссушили друг друга. Когда он впервые потянулся к её губам, она посмотрела на него такими же расширившимися глазами, как когда-то Сикибу, но её бабушка рассказывала, что её муж, дед Магдалины, тоже хотел от неё этого, и она охотно сдалась. Потом она воспользовалась языком более по-японски – чтобы исследовать его тело, его подмышки, его живот, его бедра, подвергнуть его сладкой пытке, дразня его плоть, быстролётными движениями, крутясь и извиваясь, подносить свои руки и ноги, свой живот, свои ягодицы к его губам, тут же отстраняясь, прежде чем он мог завладеть ими. Вот уже действительно, вода нужна была для питья.Она нужна была и для омовения. Обладать Пинто Магдалиной – это не просто войти в неё.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59