– Мне кажется, вы просто ревнуете, друзья мои.– Да, действительно, – согласился Якоб. – Нас провела сюда твоя жена. Очень красивая молодая женщина.– Благодарю тебя. Вы, конечно же, не откажетесь пообедать со мной. А может, останетесь погостить? Мне столько нужно обсудить с вами! И ещё больше – показать вам. Вы поедете со мной на ту сторону залива, посмотрите корабль, который я строю. Он почти готов к спуску на воду.Со двора донёсся удар палкой, за ним другой. Гости повернули головы на звук, но тут же забыли о нём.– Мы слышали о твоих проектах, – сказал Якоб. – И желаем удачи. И пообедаем с тобой с удовольствием, Уилл. Но мы должны отправиться в дорогу завтра утром. Мы отплываем из Нагасаки через неделю.– Отплываете? – Уилл изумлённо уставился на них, потом нахмурился и сел на циновку. Бутылка сакэ была пуста, И он хлопнул в ладоши. – Объясните, что это значит.Вопль агонии нарушил ритмичные звуки ударов палки. Боже мой, подумал Уилл. Я весь взмок, а моё орудие, похоже, сделано из железа. А Сикибу? Её лицо будет таким же бесстрастным, как всегда.Оба голландца тоже сели. Уилл налил сакэ Мельхиору, Мельхиор – Якобу, а Якоб – Уиллу. В этом они все превратились в японцев.– Дело вот в чём, Уилл, – начал Якоб. – Принц разрешил нам покинуть Японию. Больше того, он настаивает на этом. – Он говорил об этом больше года назад. Я думал, он отложил этот проект. Мельхиор покачал головой:– Принц хочет, чтобы мы доставили в Голландию письмо. Он крайне недоволен португальцами. Уже несколько лет они не присылали кораблей, а священники настраивают людей против него. Хуже того – говорят, они стали желанными гостями в Осаке, у этого мальчишки Хидеери.– Это рассердило принца, – объяснил Якоб. – В то же время он понимает, что торговля с Европой выгодна для его народа. Поэтому он обратился к нам. Именно поэтому мы пришли сюда, Уилл.– Он просил что-нибудь передать мне?– Нет, ничего. Ты слишком дорог для него, Уилл. И слишком важен. Об этом хорошо известно в Эдо. А ревнуем не только мы – хочу, чтобы ты знал это, Уилл. Но мне пришло в голову, что ты захочешь передать письмо в Англию.– Да, – сказал Уилл. – Конечно, я напишу письмо. По крайней мере, мастеру Диггинсу. Здесь хватит рынка и для английских кораблей.Голландцы переглянулись:– Мы имели в виду госпожу Адамс.Уилл подлил сакэ. Боже милостивый, подумал он, неужели я так основательно позабыл мою жену, мою дочь? Но у меня есть жена, она ждёт во дворе. Самый очаровательный ребёнок на свете. Не была ли когда-то и Мэри для него самым очаровательным ребёнком? И не оставалась ли Деливеранс до сих пор таким ребёнком? Деливеранс сейчас молодая девушка, ей лет пятнадцать. Наверное, ростом она пошла в отца, а волей, конечно, в мать.Удары во дворе стихли, и единственным звуком было всхлипывание девушки.– Конечно, я напишу и Мэри, – сказал он.
О чём ты пишешь жене, которая больше не существует для тебя? Пишешь «дорогая жена», потому что именно так и положено писать в письме. А дальше сидишь и грызёшь перо. Потому что слишком долго ты не писал по-английски, и слова, да и сами буквы, кажутся тебе странными и чужими.О чём ты пишешь матери своего ребёнка, когда другой ребёнок ожидает тебя за стеной – ребёнок других родителей, но в чреве её зреет твоё собственное семя. Писать – значило снова войти в тот грешный мир, который он оставил за плечами. Мир гнусности и страха, мир преступлений и наказаний. А в этом мире ему бояться, значит, нечего? Нечего – самураю, следующему за золотым веером. Даже месть Тоетоми не достанет его здесь.Тихий шорох вернул его к действительности. В дверях стоял Мельхиор Зандвоорт, завернувшись в спальное кимоно.– Заходи, Мельхиор. Заходи. Это очень трудная штука.– Я тоже так думаю. – Мельхиор уселся перед ним. – Хочешь, я объясню им всё?– Нет, – ответил Уилл. – Объяснять тут нечего. Во всяком случае, невозможно объяснить это ей. Я просто говорил себе, что она исчезла. Навеки. Я до сих пор говорю это себе. Это будет письмо с того света. Нас наверняка считают мёртвыми, и она наверняка вышла снова замуж. Возможно, мне лучше вообще не писать. И всё же… Я хочу, чтобы она, и все мои друзья, и даже враги в Англии – чтобы все знали, что моя жизнь не закончилась поражением.– Я передам им это, Уилл, – пообещал Мельхиор.– Я не сомневаюсь в тебе, Мельхиор; но поймут ли они? Что они знают о Японии – там, в Лаймхаузе? И даже в Уайтхолле. Захотят ли они узнать что-то о том, чего никогда не поймут?Он начал писать, быстро и ожесточённо.– Так о чём же ты пишешь?– Я пишу о нашем путешествии, – ответил Уилл. – Я думаю, это верней всего. Это, может быть, пригодится тем, кто последует за нами.Теперь его перо летало по бумаге. Наверное, ему всегда хотелось вспомнить о своём путешествии, о последних событиях той, другой, давно ушедшей жизни. О смерти Уилла Адамса и всех его товарищей. О событиях, которые привели к рождению Андзина Миуры, хатамото в сегунате Токугавы.А после этого рождения? Он писал о Японии, о виденных им чудесах, о чудесах, о которых он слышал. Но не о людях. Мэри Адамс люди не интересовали.Чем же закончить? Он скажет, как мечтает вернуться домой, как видит их каждую ночь во сне, но возвращению его препятствуют сами японцы. Ведь чего стоит ложь в письме с того света? Это долг умерших – успокоить живущих. Да и Иеясу не хочет же его отпускать – сейчас, по крайней мере.– Ну что, легче пошло? – спросил Мельхиор. – Все мы в душе лицемеры. – Уилл подписался. – Ну вот, готово. Счастливого пути, Мельхиор. Я пытаюсь убедить себя, что хотел бы отправиться с тобой.– Но это место вошло в твою плоть и кровь, – продолжил его мысль Мельхиор. – Я и сам не больше твоего уверен, что хотел бы уехать. Только Якоб в восторге от перспективы возвращения домой. Наверное, он единственный из всех вас, кто остался здесь самим собой.– Наверное. А ты счастлив в Эдо?– У меня есть женщина, есть доход, назначенный мне принцем. Мне здесь значительно лучше живётся, чем когда-либо в Роттердаме или в море. Эдо с каждым днём разрастается, становится всё оживлённей. В нём бурлит жизнь – такого я не видел ещё ни в одном городе. Он стал чудом, привлекающим внимание всей страны. Люди приезжают посмотреть Эдо, как паломники приезжают на поклонение в Нару. Твой принц стал почти что монархом с тех пор, как принял титул сегуна, – Мельхиор смотрел, как Уилл сворачивает письмо. – Его даже посещают даймио из Осаки. Говорят, что Исида Норихаза, сын его самого заклятого врага, этим летом живёт в Эдо.Уилл вскинул голову:– Норихаза в Эдо? Мельхиор кивнул.– Ему отвели дворец в южной части города.– Ты приехал, чтобы сказать мне это?Боже, как бьётся сердце в его груди. Создание Едогими. Любовница Норихазы. Пинто Магдалина.– Нет. Я приехал сюда, чтобы не говорить тебе этого. Одному Богу известно, что это на меня нашло. Однако, Уилл, я вижу – ты всё-таки несчастлив, несмотря на богатство и красоту, окружающую тебя. Твои мысли где-то далеко. Мне кажется, ты не прав, Уилл. Я думаю, ты найдёшь счастье только здесь и больше нигде в мире. Я думаю, дай шанс этой малышке, спящей в твоей постели, и она будет любить тебя так, как ни одна женщина не любила мужчину до того. Поэтому мне пришло в голову, когда я наблюдал за тобой, пишущим письмо своей жене, – лучше выкинуть её из головы. Если сможешь.Пинто Магдалина. Девушка с длинными ногами и высокой грудью, с проблеском рыжины в волосах и непередаваемо прекрасным лицом. Девушка, смотревшая на него так бесстрастно и холодно, и в то же время – кипящая под маской равнодушия, как те вулканы, которыми напичкана эта страна. Создание Едогими. Женщина Норихазы.– Ты понимаешь, как это будет опасно? – спросил Мельхиор. Уилл медленно повернул голову. – Или, наверное, это не имеет для тебя никакого значения, ты же теперь самурай?Уилл встал, вручил ему письмо.– Это для Мэри, а мастеру Диггинсу я напишу завтра утром.Он смотрел им вслед, стоя в воротах дома, пока всадники не превратились в мелькающие вдали точки.– Мой господин опечален. – Кимура встал рядом, руки засунуты в рукава кимоно. – Он хотел бы отправиться вместе с друзьями.Уилл взглянул на него. Его всегда удивляло, как Кимуре удавалось точно угадать, что происходит в его душе. Точнее, как мало было вещей, о которых он не мог догадаться.– Нет, Кимура. Здесь я более счастлив, чем в Англии. – Он повернулся, медленно пошёл через двор к дому. За спиной раздался лёгкий стук захлопнувшихся ворот. А справа стояли те самые козлы, теперь уже пустые. Но такие памятные.– Девушка заслужила этого, мой господин, – сказал Кимура. Он поднялся на крыльцо. Здесь стояла, низко кланяясь, Айя. Асоку на сегодня освободили от работы. Чем же она сегодня занималась? Лежала, наверное, на животе, пытаясь забыть о пылающей от боли спине. И она не затаит злобы на свою хозяйку или хозяина. С ней поступили так, как она сама ожидала, как требовал того обычай.– Кейко приготовил галеру, мой господин, – напомнил Кимура.– Скажи ему, чтобы вытащил её на берег, Кимура. Сегодня я не поеду в Ито.Он вошёл в дом. Сикибу уже ждала его, стоя на коленях. Сегодня на ней было его любимое голубое кимоно, распущенные волосы стекали по плечам и спине. Тело под этим кимоно выглядело также по-прежнему. Она ещё сможет ублажать его. Её далее расстроило его вчерашнее невнимание к ней – это было очевидно. Она всё так же очаровывала его. Может быть, даже больше с тех пор, как он узнал о её непреклонном характере. Что там сказал Мельхиор? «Эта малышка, если дать ей шанс, будет любить тебя так, как ни одна женщина не любила мужчину до того». Но она вдруг перестала быть маленькой девочкой, вот в чём загвоздка.– Мой господин не поедет сегодня в Ито? – Её тон, её глаза насторожены. Всегда насторожены.– Сегодня нет.Но разве это не должно прибавить ей привлекательности? Девочка, малышка может только доставить удовольствие своим телом. Женщина же, сохраняя физическую привлекательность, может сравняться с мужчиной характером и силой ума. Если захочет. И если мужчина сможет постичь её характер и ум.– Значит, мой господин устроил сегодня праздник? – Она была озадачена. И не зря. Это на него не похоже – насколько она узнала его характер за несколько месяцев супружества. Он был японцем до мозга костей в том, что касалось приверженности долгу. Может быть, он исполнял свой долг, даже держа её в объятиях. Хотя не совсем так. Она могла возбудить его и могла дать ему удовлетворение. И она хотела любить его. Если, конечно, он даст ей шанс. Чтобы их брак стал полноценным, нужно было только одно – чтобы он тоже любил её. И чтобы она знала, что он любит её.И он полюбит её, дайте время. В этом он не сомневался. Время на что? Чтобы забыть – или, вернее, правильно оценить характер, проявленный ею при наказании Асоки? Время, чтобы согласовать эту непреклонность с полным подчинением, высказываемым каждому его собственному капризу? Но уж, конечно, ему не нужно было времени, чтобы полюбить её тело.Он обнял её за плечи, поднял на ноги.– Да, любимая. Сегодня будет праздник. Праздник для тебя и для меня. Ты хочешь?Она улыбнулась. Улыбаясь, она превращалась в совершенно другого человека. Как странно, подумал он, я знал об этом когда-то давно и совсем позабыл. Потому что за последние несколько месяцев это случалось так редко. Но сейчас перед ним была всё та же смеющаяся девушка из Бунго, которая превратила все ужасы Великого океана просто в бесплотный ночной кошмар.– Я буду счастлива, мой господин, – ответила она. – Давайте прогуляемся в горы, мой господин. Вы и я. Мы возьмём с собой корзину с едой, будем собирать цветы и составлять из них прекрасные букеты. Сегодня замечательный день, мой господин. Или пора забыть всех остальных женщин? Как проницателен оказался Мельхиор. Но ведь всё это почти не выходило за рамки мечты. А теперь они враги. Магдалина наверняка знает, что он сделал свой выбор при Секигахаре. Теперь между ними не может быть ничего, кроме ненависти, – по крайней мере, с её стороны.Но хоть взглянуть на неё последний раз… Пинто Магдалина.– Мой господин? – Улыбка исчезла, озабоченность снова проглянула в лицо.– Сикибу… – Он схватил её за руки. – Я люблю тебя, Сикибу. Она нахмурилась:– Вы оказываете мне большую честь, мой господин. Теперь его черёд нахмуриться:– Разве ты этого не знала?– Я молюсь, чтобы заслужить вашу любовь, мой господин. Каждую ночь я молю об этом великого Будду.Он услышал, как стукнули об пол её ладони, когда она упала на колени перед их ложем.– Тебе незачем молить об этом бога, моя милая. Я люблю тебя. С каждым днём всё больше и больше. Гулять с тобой по цветочным полянам – это побывать в раю. Но сегодня… – Он заколебался, закусив губу. Он не мастак лгать, а лгать Сикибу – это ему раньше и в голову не приходило. Но такой возможности больше может и не быть.И, как предложил Мельхиор, не лучше ли убрать все оставшиеся меж ними преграды?– Я должен уехать в Эдо, – сказал он. – Мне нужно доложить сегуну о ходе работ. Мне не следовало думать о празднике, когда нужно выполнить долг. Сикибу поклонилась.
С каждым месяцем, как и говорил Мельхиор, Эдо разрастался. Он расползался в стороны, дома и улицы постепенно заполняли дельту реки, а с противоположной стороны он уже подходил к высокой крепостной стене, защищавшей город со стороны суши. Из скопления лачуг он превращался в город дворцов, тянущих свои изогнутые крыши к чистому голубому небу. Над дворцами возвышались лишь пагоды.А в центре его заканчивалось строительство дворца Токугавы. Впрочем, только очень опытный глаз мог бы заметить, что он ещё недостроен. За широким и глубоким рвом с водой высились толстые, отвесные стены, а за ними – громадная хитроумная система бакуфу, или военного правительства, – внутренние бастионы и укрепления, деревни, где жили воины со своими семьями, деревья, укрывавшие их от лишних взглядов, и сердце обороны – цитадель сегуна. Здесь находилась охрана, придворные, даймио и самураи толпились во внешних галереях, ища возможности попасть на приём к сегуну. Здесь собрался цвет империи.И здесь тепло встретили Андзина Миуру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59